Лето, плавки, рок-н-ролл

Уже где-то часа через два пути, Оксана поняла, что, наверное, она погорячилась. Что не надо было уходить вот так – внезапно, в никуда и без всего.

А когда электричка всё-таки добралась до Нижнего, Оксане больше всего хотелось вернуться домой.

И пусть её отругают, пусть. Главное снова оказаться дома…

Но денег на обратную дорогу не было, а значит оставалось только идти вперёд.

Солнце давно село, над чужим городом сгустились сумерки, она устала и проголодалась.

И если бы не Снежок, которого Оксана прижимала к груди всё крепче, она бы, наверное, просто села на асфальт прямо посреди улицы и расплакалась.

Не плачь, Снежок, всё будет хорошо – приговаривала Оксана, из последних сил сдерживая слезы… Но они почему-то все равно капали и капали…

Потом на улицах зажглись фонари, город перестал быть незнакомым и страшным, и все постепенно стало становиться хорошо.

Каким-то чудом вспомнился номер маршрутки, которая останавливалась совсем рядом с домом бабушки.

Ещё большим чудом нашелся дом, затем подъезд и квартира.

А потом… Потом Оксана нажала на кнопку звонка, надеясь, что чудеса не прекратятся и бабушка окажется дома. Хотя, где ей ещё быть, ночью то? Она же бабушка!

Ты? Что случилось? И… где родители? – спросила бабушка, открыв дверь.

А потом, поняв, что внучка-второклассница приехала из другого города совершенно одна, очень тихо уточнила – " ты хоть записку им оставила, что ко мне едешь?»

Оксана только молча мотнула головой. Сил оправдываться или объяснять причины своего поступка уже не было…

Родителям тут же позвонили.

Засыпающую на ходу девчушку накормили и уложили спать.

А Снежок – белоснежный игрушечный щенок, сторожил сон своей хозяйки, сидя на подушке…

Утром приехали родители и всё стало совсем хорошо. Ну, или как-то так.

Став взрослой, Оксана много и часто путешествовала, но именно «вояж дамы с собачкой» навсегда остался самой длинной поездкой в ее жизни.

    Елена Гольдберг

Он никогда не был на войне

Именно в этом убеждали его дребезжащие, прерывающиеся голоса его детей и внуков – современным смартфонам он упрямо предпочитал советский телефон с аккуратной прямоугольной трубкой, выдававший изо дня в день бойкую трель, знаменующую очередной звонок от близких.

Именно это доказывал город за окном, где нет зимы, а тёплое море приветливо распахивается навстречу небу, чтобы слиться с ним на линии горизонта. Даже рыжий кот, устроившийся на коленях, казался чем-то фундаментальным, будто само его присутствие являлось весомым аргументом.

Войны не было. Не здесь.

Он почти верил в это, но шрамы на груди не давали покоя, день за днём вгоняя разум в смятение. Почему-то мужчина не помнил, как их получил. Дочь отшучивалась, что все мужчины – чудом выжившие дети; даже её годовалый сынишка уже успел ступить на путь мужского безрассудства и заработал шишку.

Он кивал голосу в трубке, но понимал, что не успокоится, пока не получит ответ.

Понимал он и то, что цена этого ответа может быть велика.

Радио изредка сбоило, и выдавало треск, в котором ему ясно слышались свист пуль и грохот взрывов. Он находил в доме клочки бумаги, на которых его рукой были выведены слова. Мужчина не помнил, как их писал, но звучали они каждый раз словно предупреждение.

«Не открывай коробку под кроватью».

«Не смотри».

«Не ищи правды».

«Забудь».

И десятки подобных.

Поначалу он пугался, но быстро привык выкидывать послания, не читая – он слишком стар, чтобы волноваться по такому поводу. Всё перевернула последняя найденная записка. Прежде, чем отправить её в мусор, мужчина бросил на содержимое косой взгляд и впервые увидел вместо предупреждений имя. Женское имя. Как он ни старался, произнести его вслух не получалось: звуки комом застревали в горле, а внезапно пересохшие губы отказывались шевелиться. Именно в этот момент радио, исправно выводившее романс, вновь засбоило, и он воспринял это как знак.

Он решился.

***

Он был уверен, что под кроватью нет никакой коробки, от того и заглядывать под неё было даже как-то неловко. Мужчина опустился на колени, припав головой почти к самому полу, – спина тут же безжалостно хрустнула, – и закашлялся: пыли скопилось до неприличия много. Он попытался вспомнить, кто и когда в последний раз здесь убирался. И не смог.

Но в дальнем углу он увидел её и на секунду забыл, как дышать.

Картонная, обшарпанная коробка. Она, возможно, знала о нём гораздо больше, чем он мог представить. В ушах засвистело, а в сердце зашевелился животный страх.

«Не смотри», – предупреждала бумага его почерком.

Его окружают любимые, он живёт у моря в родном краю, даже рыжий кот, о котором в тайне с детства мечтал, мурчит и трётся об ноги. Может, не стоит ворошить былое?

Он поставил коробку на пол и уже собирался толкнуть её назад, подальше к стене, но застыл. Сколько раз он уже держал в руках эту коробку в нерешительности? И сколько раз ещё достанет её? Нет уж! Пусть он и не помнил многого, но точно знал, что трусом никогда не был. Не давая себе времени на раздумья, мужчина поставил коробку на стол и решительно сдернул крышку.

Ветхий альбом с фотографиями. Три медали. Удостоверение.

Радио за спиной зашипело и разразилось маршем.

Он действительно воевал! Как он только мог забыть?

В памяти одно за другим всплывали лица и имена товарищей, живых и погибших на его глазах. Глухо вздымалась земля, почти осязаемо вибрировал воздух, а он всё шёл вперед, будто заговорённый. Скорее, скорее… Он помнил, как поднял со своими товарищами флаг – кусочек родного неба в чужой, кровожадной стране. Лишь бы она увидела, что он сильный. Лишь бы не поняла цену. Кто она? Он не помнил.

Да и важно ли?

Исполненный гордости, он с нетерпением стал ждать звонка, чтобы рассказать детям и внукам множество сокровенных историй. Но впервые телефон молчал.

Молчал он и на следующий день, и через день, и через неделю.

Он волновался и пытался звонить сам, но ни один из известных ему номеров не отвечал. Даже пушистый друг умудрялся не попадаться на глаза, хотя блюдце с едой пустело регулярно. Небо же, обычно солнечное, хмурилось третий день подряд, и мужчина впервые за много лет почувствовал, что ему холодно. Холодно и одиноко. На улицу выходить категорически не хотелось, а радио всё чаще и чаще уходило в мир помех, лишая его последнего развлечения.