Эпилог

– Ого, это уже ощутимая финансовая поддержка. Психотерапия нынче недешевое удовольствие. А можно поподробнее: сколько именно сеансов оплачивают спонсоры?

– Мы сотрудничаем с центром психологической поддержки «Крылья любви», и эта организация предоставляет нашим участницам собственных специалистов за свой счет. Мы просто передаем женщину в их надежные руки и знаем, что первые два сеанса для нашей подопечной абсолютно бесплатны. Дальше центр выстраивает работу с клиенткой самостоятельно. А другой наш спонсор, молокозавод «Коровино», оказывает исключительно финансовую поддержку. Организация выделяет деньги, и мы подбираем специалистов для наших участниц своими силами. Не всегда нужен именно психотерапевт, иногда приходится прибегать к помощи других врачей. Все это происходит на деньги спонсора.

– Ты смотри, какая она стала, Анька, – Эмма зачарованно смотрит на экран, прихлебывая вино прямо из бутылки. – А была такая мышка, такая скромняжка! Лесь, помнишь ее?

– Конечно, помню! Мы с ней даже почти дружили.

– Ага, пока эта скромняжка у тебя того баскетболиста не отбила! – встревает Катя.

– Ой, да какой там баскетболист, просто он был длинный.

– «Просто у него был длинный», – передразнивает Эмма и получает диванной подушкой по голове.

– А еще он меня на год младше был и называл знаете как?

– Как?!

– Дамочкой! Представляете? В шестнадцать лет – дамочка! Это ж почти как старухой обозвать! Вот обидно было.

Эмма прыскает и утыкается лицом в коленки. Катя утешительно похлопывает по плечу:

– Он наверняка не со зла. Может, он предсказателем был, провидцем? Чувствовал, что спустя двадцать пять лет ты ей и станешь!

– Ой, замолчи, а то тоже подушкой получишь!

– Как скажете, дамочка!..

И вот от закусок остались лишь крошки, открыта последняя бутылка, и три женщины сидят рядком перед огнем, тихо размышляя каждая о своем. Но к одной теме мысли возвращаются чаще других.

– Кто-нибудь общается с Анькой сейчас?

Все отрицательно качают головами. Столько лет прошло – сколько подруг уходит в прошлое, сколько дорожек расходится, сколько знакомых лиц и имен начисто стирается из памяти! Но Аня Костомарова бесцеремонно вернулась в их жизнь: вот она гордо и уверенно смотрит с экрана на трех былых подруг, уже сонных и пьяных, но еще не желающих заканчивать свой спонтанный девичник.

– Вообще, Анька молодец, я считаю, – решительно комментирует Эмма. – Такую тему замутила. Нужную!

Катя делает страшные глаза и толкает Эмму в бок.

– А что ты меня толкаешь? Это ж не я замутила, а Анька. Вон скольким людям она помогает! Леське, может, тоже бы помогла.

Становится душно, мерзко. Жалкая фраза вылетает сама собой:

– А мне помощь не нужна!

Быстрей на воздух. К лунной дорожке на озерной ряби. К качелям, подвешенным тут специально для того, чтобы маленьким белокурым девочкам было не скучно, пока три взрослые тети пьют вино и бездумно бьют словами под самый дых.

– Лесь, ну ты куда! Лесь, ну ты чего! – наперебой кричат подруги и, путаясь в пледах и тапках, бросаются вслед.

Присаживаются на деревянные ступени. В молчании закуривают. Смотрят, как качаются гвоздики: влево-вправо, влево-вправо. В темноте все они кажутся одинаково бордовыми.

– Прости, Лесь, не подумав ляпнула, – Эмма покаянно затягивается сигаретой.

– Да ладно, чего там. Ты же как лучше хочешь, правда?

– Конечно, как лучше. Мой Марк, между прочим, отличный спец по психологической поддержке. Не хочешь к профессионалу, позвони ему. Брат всегда тебе поможет.

– Твой Марк уже однажды «помог», спасибо.

– А что за ирония? – снова вспыхивает Эмма. – Он и помог, все правильно тебе посоветовал!

– Девчонки, не надо, – пытается остановить ссору Катя, но поздно.

– Твой брат что сказал? Оставь ребенка, сказал он! Бог обо всем позаботится, сказал он! Раз тебе послана беременность, нельзя ее прерывать – вот что сказал твой брат! А, вот еще забыла, коронное: врачи часто ошибаются – вот что сказал Марк, твой брат! И что в итоге?

– Леся, девчонки, ну не надо, правда же… – вмешивается Катя, но ее уже никто не слышит.

– Марк не виноват, что в итоге вышло так, как вышло! – защищается Эмма.

– А кто тогда виноват? Кто виноват в том, что на двенадцатой неделе все врачи в один голос твердили, что ребенок не выживет, что можно сделать аборт сейчас, безболезненно, безопасно? Кто виноват, что я послушала твоего брата, который дал надежду своими росказнями про божественный замысел и врачебные ошибки? Кто виноват, что на четвертом месяце стало понятно, что ребенок умрет сразу после родов, а аборт было делать нельзя, и полгода – шесть месяцев, ш-е-с-ть! – я носила растущего, развивающегося, вытягивающего из меня жизнь, но обреченного на смерть младенца?

Слезы все же накатили. Вечно от вина глаза на мокром месте.

– Лесечка, милая, пойдем спать, пожалуйста, – Катя одновременно пытается погладить по голове и тянуть в сторону дома, но сама с трудом стоит на ногах.

– Да оставь ее! – злобно бросает Эмма. – Пусть хоть так выговорится. Не мешай человеку себя жалеть.

– Да что ты такое говоришь, Эмм, прекрати же! – Катя уже сама рыдает, утирая глаза вязаным рукавом. Обидно, когда посиделки так мило начинаются и так грустно заканчиваются.

Эмма с силой тушит окурок, встает и, разочарованно махнув рукой, уходит в гостиную. Слышна возня, ругань вполголоса, шуршание: собирает раскиданные вещи. Щелкнула пультом, и замолчал телевизор, яблоко раздора.

– Эй, куда мне спать-то идти? – зовет она.

– Я сейчас покажу! – спешно кричит Катя, с облегчением поднимается и, пошатываясь, тоже исчезает в доме.

Вокруг луны сотня звезд.

«Мамочка, а кто живет… – запрокидывает голову и вскидывает руки к небу: – Вон там?»

Глава 8

Совсем непонятно, который час. Солнце уже печет. Но стоит такая благодатная тишина, какая бывает только утром за городом.

Тихонько покачиваются качели. Безмятежная гладь озера отражает сосновые кроны и белое пятно чайки, что равномерно кружит над водой.

От дома сбегает тропинка, вся в причудливых, словно по лекалу вырезанных кусочках сосновой коры. Среди шишек и длинных иголок копошатся полупрозрачные янтарного цвета муравьи.

Тропинка приводит на поляну, где ранняя пташка в розовом платьице крошит хрустящий багет большой стае голубей. Серые, белые, пятнистые, они суетятся, отталкивают друг друга толстыми боками, торопятся подобрать побольше крошек, а чуть подалеку в высокой траве сидит взъерошенный котенок, выпучив глаза на такую кучу дичи и размышляя, как их всех поймать разом или уцепить хотя бы одну, самую толстую.

Солнце играет в светлых кудряшках. Пташка поворачивает лицо, щурится и с улыбкой говорит: «Пошли завтракать, мамочка?»