Опасная леди

– Что же, Сара, положимся на Господа нашего. – Говоря это, священник поднял глаза к потолку, словно надеясь увидеть там Бога. – Как это сказано в Библии: "Ибо нет лицеприятия у Бога", "Послание к римлянам, 2-11". На земле Майкл Райан может быть большим человеком, но на небе он всего-навсего один из сыновей Господа.

Сара улыбнулась. Что может быть лучше, чем услышать библейское изречение из уст истинно верующего. Она посидела еще немного и простилась со священником. Давно уже Сара не чувствовала себя такой счастливой. На протяжении многих лет вера была для нее утешением. Какие бы ни возникали проблемы: нужда в деньгах, очередные роды, преследование сыновей полицией – Сара неизменно обращалась к церкви. Бенджамин никогда не был ей опорой. В любом деле мог только подвести, даже в присмотре за домом.

Майкл, да хранит его Господь, к семье относится неплохо. Заботится о младших братьях, о сестре, обеспечивает мать деньгами, но Сара не может оставаться равнодушной к тому, что о нем говорят люди. А тут еще смерть Антони. Она знала, что сын связан с преступным бизнесом и его считают гангстером или еще кем-то в этом роде. Было над чем задуматься. Каждый ловчит, старается побольше урвать, без этого не проживешь, думала Сара, но ее сыновьям этого мало, они стремятся к совсем другой жизни, очень опасной.

Достаточно было увидеть, какой эффект производит появление Майкла, скажем, на улице, да и ее, Сары, тоже. К ней относились как к королеве.

В общем-то она склонна была понять стремление Майкла к самоутверждению, особенно если вспомнить, как обращались с ним в детстве. Желание жить лучше было вполне естественно. Но проституция, по понятиям Сары, находилась за гранью дозволенного. Наживаться на ней мог только самый последний мужик. И теперь Сара страстно надеялась, что отец Маккормак сумеет вразумить сына.

Во всяких там финансовых махинациях тоже мало хорошего, но, в конце концов, страховые компании могут позволить себе убытки, у денег души нет. А вот развращать юные души – это совсем другое. Сара была потрясена, прочитав в "Ньюс оф зе уорлд", что наркотики теперь доступны даже подросткам. Куда же, черт возьми, катится мир? Молодые девчонки готовы продавать свое тело ради наркотиков!

Во время войны и в послевоенные годы женщины торговали собой, чтобы прокормить детей. Это вполне соответствовало понятиям Сары о морали. Ради семьи, ради детей можно пойти на все, даже себя продать. Это заслуживает только уважения. Но лишь в том случае, если в доме нет мужчины и некому заботиться.

Сара знала таких женщин. Они фланировали в лунные ночи по Бейсуотер-роуд в надежде что-то заработать к своим скудным военным пенсиям или пособиям от "Национальной Помощи". То же, что творил Майкл, было отвратительно. Всем этим дамочкам и девушкам он сулил легкий заработок, вовлекая в такие игры, о которых в те далекие времена и речи быть не могло. Тогда это был единственный источник существования для женщины.

Сара наблюдала за шедшими вприпрыжку Морой и Карлой. Рядом с крохотной Карлой Мора казалась огромной. Милая Мора, она приняла эту несчастную малышку под свое крылышко. Дай Бог, чтобы Джэнайн как-то наладила отношения с Роем. Ей и сейчас не поздно заняться дочерью. Ох уж эти дети! Еще до войны одна еврейка, с которой Сара была дружна, говорила: "Маленькие детки наступают нам на ноги, а взрослые – на сердце!" Как она была права! Несчастная женщина погибла во время бомбежки. Прямое попадание. Слишком много хороших людей погибло или пострадало в войну. Сара вздохнула. Она чувствовала себя смертельно усталой. А ей еще предстоит варить и убирать у себя дома. Утешала мысль о том, что утром придет отец Маккормак и все образуется.

* * *

Отец Маккормак внимательно смотрел на сидящего перед ним Майкла. Было в этом парне что-то внушающее страх.

Он был типичным представителем современных молодых людей, начиная от темных, модно подстриженных волос и кончая туфлями на заказ и однобортным чистошерстяным костюмом. Наманикюренными ногтями он изящным движением стряхивал пепел с брюк. Его тщательно выбритое лицо было напряженным, чувственные губы плотно сжаты. Нетрудно было догадаться, что Майклу хорошо известна цель визита святого отца.

Сара заварила чай и оставила их вдвоем в заставленной мебелью комнате. После долгих лет нужды, когда в доме вообще не было никакой мебели, Сара теперь просто помешалась на убранстве комнат. Всевозможные столики, шкатулки, стулья, посредине – гарнитур из трех предметов. На стенах картины на религиозные сюжеты. И Святое Сердце, и Тайная Вечеря, и Распятие, и Богоматерь Лурдская, устремившая исполненный мольбы взор на дверной проем. На громоздком буфете, почти целиком закрывавшем одну стену, расположились статуи Девы Марии с младенцем и изображение Святого семейства. Одна зловещего вида статуя, изображавшая Святого Себастьяна, утыканного стрелами, была помещена в самом центре. Священник с трудом оторвал от нее глаза, взял чашку с чаем и посмотрел на Майкла.

– Надеюсь, тебе известно, зачем я здесь?

Майкл хмыкнул и снял ногу с колена.

– Да. – В голосе его была настороженность.

Священник понимающе кивнул:

– Ну и прекрасно. Раз ты все знаешь, постараюсь быть кратким.

– Именно. – Это было сказано вызывающе: Майкл давно уже не боялся ни священников, ни монахов.

Отец Маккормак уселся поудобнее в кресле и поставил чашку на стол. Лицо его посуровело, и, понизив голос, он произнес:

– Итак, я пришел по делу особого рода. Я не удивился тому, что мне сообщила вчера твоя матушка, добрая женщина, которая пришла повидаться со мной. Ты же знаешь, я не дурак, и давно догадался, что ты не в ладах с законом. Но не в этом дело. Я хочу побеседовать с тобой, как мирянин.

Майкл скептически уставился на священника своими голубыми глазами.

– В общем, я пришел попросить небольшое пожертвование.

Ошеломленный, Майкл привстал в кресле:

– Что-что?

– Тише, тише! – взволнованно произнес священник. – Не то твоя мать ворвется сюда. Тебе должно быть известно, – продолжал он, – что я очень сочувствую землякам. В Лондоне полно бедных Пэдди, да сохрани их Бог, изгнанных из собственных домов преуспевающими Продди. Долг всякого ирландца помогать этим несчастным.

– Но, святой отец, я вовсе не ирландец, хотя и ношу фамилию Райан.

Священник стукнул кулаком по столу так, что чашки запрыгали в блюдечках.

– Послушай, ты! С тысяча девятьсот двадцатого года католики подвергаются в Ольстере, в Белфасте, вообще по всему Северу дискриминации. Они даже не могут добиться там помещения для своего совета! Проклятые протестанты прибрали к рукам все заморские банки! Я собираю деньги на нужды ИРА, мы должны иметь свою армию и сражаться с ублюдками по их же правилам. Придет день, мой мальчик, и они будут изгнаны отсюда так же, как с Юга, раздавлены, словно тараканы. Необходимо создать Свободное Ирландское Государство, в которое войдет вся Ирландия.

Глаза священника горели. Майкл смотрел на него как на сумасшедшего. Рассказы об Ирландии он слышал с колыбели, как и большинство католических детей. Он до сих пор помнит, как бабушка ему пела "Кевин Бэрри" в День Святого Патрика, и не забыл рассказы о Пасхальном восстании и великом голоде. О том, как присланное королевой Викторией мясо валялось на улицах, ибо ирландцы решили: пусть лучше мясо сгниет, чем они примут помощь от англичан. Но сейчас, Господи Иисусе, уже шестидесятые годы двадцатого века! Кому какое дело до того, что происходит в Ирландии?

Отец Маккормак долил свой чай, вытер ладонью рот и продолжал:

– Я знаю о тебе все, Майкл Райан. Нет того, чего я не сумел бы выведать, если захочу. Единственное, о чем я прошу, – это о небольших пожертвованиях время от времени. Ты и представить себе не можешь, сколько у нас пожертвователей. Американцы постоянно собирают деньги в барах и церквях. Ирландия – страна бедная и нуждается в любой помощи.

– Допустим, я соглашусь давать вам, время от времени, немного денег, – рассмеялся Майкл, – а что получу взамен?

Священник достал из кармана платок, вытер лоб.

– Взамен я сообщу твоей матери то, что она хочет услышать. И она мне поверит. Я умею убеждать.

Майкл облизнул губы и покачал головой:

– А как же бедные сиротки и голодающие негры? – В голосе его звучала ирония.

– Можешь не сомневаться, кое-что и им перепадет, Господь их любит. Хотя, я полагаю, большинство черных – в Ноттинг-Хилле.

Майкл расхохотался:

– Тогда все в порядке, святой отец. Считайте, что вы меня купили. Но предупреждаю: отныне вы должны говорить обо мне маме только хорошее.

Отец Маккормак улыбнулся:

– Так и будет, Майкл, сынок! – Он тяжело вздохнул. – Мы живем в ужасном мире. Но с деньгами намного легче! Помню, когда в этой самой комнате ничего не было, кроме детей конечно. В них твоя мать, кажется, никогда не нуждалась. Ну ладно, мне пора. Рад был с тобой поболтать, Майкл. Так я жду тебя через несколько дней в приходской церкви. – Священник протянул руку. – Благословения я тебе не дам, да оно тебе и не нужно!

Майкл пожал ему руку:

– Я чувствую себя обманутым, святой отец. Северная Ирландия принадлежит ирландским католикам? Пожертвования в пользу ИРА?.. – Он улыбнулся: – Будь на вашем месте кто-нибудь другой, я вышвырнул бы его за дверь пинком под зад.

Лицо священника сделалось серьезным, и он выразительно посмотрел на Майкла.

– Не смейся над тем, чего не понимаешь. Твоя вера – самая могущественная в мире. Ты помнишь это: "Доминус иллуминатио меа, ет салус меа, квем тимебо?"?

Майкл с улыбкой перевел: "Господь – свет очей моих и спокойствие мое, так кого мне бояться?"

– Способен ли ты это воспринять? Ты помнишь латынь!

– Да, я хорошо ее помню. И никого не боюсь, никого, даже Бога. Вам не следует об этом забывать.

Отец Маккормак милостиво проглотил эту скрытую угрозу.