Временный любовник не перестал хотеть меня так же сильно. Он не устал ждать, не упрекнул ни единым словом. Что-то перегорело во мне самой. Красивая сказка подернулась дымкой и растаяла. Вместо нее на первое место вернулись семья и работа. А спустя полгода появился глухой на женское «нет» и якобы свободный Кравцов.
С ним все получилось само собой. Он не смотрел на меня как на богиню. Я не видела в нем никакого Ромео. Мы просто трахались. Прямо на рабочем месте. Пару раз – в промежутке между приемами. Один раз – в конце рабочего дня.
Как ни странно, именно с этим эгоистичным, беспринципным типом было почти идеально. Не ныли старые раны, ничего не напоминало о том, как было раньше.
Мне наконец стало легко.
Отдавалась, не думая ни о чем. Брала все, что хотела. На третий раз смогла поверить, что полностью излечилась от своей давней сумасшедшей зависимости. Даже наш разрыв после новости о жене не смог испортить ощущение свободы.
Но сейчас…
Стоит Марку накрыть мои губы своими, мазнуть языком по нёбу…
Слетаю с катушек.
Забываю, что ненавижу этого мужчину всем сердцем. Забываю, как ревела под дверью дома, умоляя впустить. Забываю, как умирала без него днями и ночами.
Тело вспыхивает мгновенно. Ему до лампочки, что творится на душе.
Шаталову даже не приходится снимать с меня платье. Он лишь целует! Агрессивно. Бешено. Как умеет только он. Словно прямо сейчас нас не станет, а я – это все, что ему нужно. И каждая моя клеточка отзывается.
С требовательными движениями языка, со рваными вдохами я будто отхожу от заморозки.
С непривычки тело колотит. Хочется плакать. Кричать. Захлебываясь, рассказывать о девяти последних годах.
Меня ведет, когда мужские ладони стекают на грудь и до боли сжимают заострившиеся соски.
Загибаюсь от знакомого аромата и вкуса Шаталова на своих губах.
Все мои четыре мужчины теперь кажутся грустным подобием… суррогатом, не способным заменить оригинал.
– Лгунья… – Шаталов, кажется, и не думает останавливаться. Следом за грудью сладкой пытке подвергается мой зад. – Охуенная.
Марк тянет с дивана вверх. Сразу двумя ладонями сминает ягодицы, шлепает по ним, не щадя, до искр из глаз. И губами ведет по щеке вниз. В то самое секретное местечко за ухом, которое открыл именно он.
– Стони. Давай! – Языком он широко проходится вдоль вены и начинает вылизывать за мочкой.
Жадно, горячо, так настойчиво, что я не могу сдержать позорного всхлипа и руками цепляюсь за лацканы пиджака.
Это больше, чем можно вынести. Это безумно мало в сравнении с тем, что мне сейчас нужно.
– Сдохнуть можно, как ты похожа… – хрипит Марк еле слышно, раздвигая коленом мои ноги. Давит грудью, заставляя откинуться на стол.
И не успеваю я выкрикнуть «Нет!», умелые мужские пальцы ныряют под платье.
Дальше… у меня нет для себя оправданий.
Доктор Елизавета Градская обязана была вырваться, наорать на охреневшего босса и потребовать никогда больше не прикасаться к ней своими наглыми руками.
Градская умела бороться с такими мужчинами. Но слова Марка, что я похожа, срабатывают как заклинание.
Всего на секунду позволяю себе стать прежней Лизой. Довериться. Отпустить. И следом за воспоминаниями смывает волной ощущений.
Жар от горячего тела, вжимающего в деревянный стол. Наслаждение от скольжения умелых пальцев под промокшим бельем. Опьянение от бешеного взгляда серых глаз напротив.
Марк трахает рукой так искусно и правильно, что невозможно говорить и сопротивляться. Дико хочется послать его к черту. Послать вообще хоть куда-нибудь, лишь бы оставил в покое. Но я разлетаюсь от резких толчков. Задыхаюсь от удовольствия, о котором уже забыла.
– Течешь, словно тебя несколько лет никто не трахал.
Марк склоняется еще ниже и сквозь платье прикусывает правый сосок. Делает это быстро. Тут же отпускает. И, будто метит, повторяет свой опыт с левым.
Прикусывает. Жадно смотрит на набухшую вершинку. И дышит с каждой секундой все тяжелее и тяжелее. Как одержимый, тоже годами живший без секса.
– Гореть тебе в аду… – вырываю из себя с глухим стоном. Это единственное, что получается произнести вслух.
И вместо ответа, пальцы начинают толкаться быстрее. Растягивая изнутри, убивают лаской. Скользят по чувствительным местечкам с такой точностью, словно я никогда не рожала и ничего во мне не изменилось.
Спустя несколько секунд этой пытки взрываюсь.
Растекаюсь по столу от яркого оргазма. Ору в ладонь Шаталова, которой тот пытается закрыть мой рот. Пульсирую. Быстро, болезненно-остро и невыносимо сладко.
После такого в себя я прихожу непозволительно долго. На губах привкус крови, от потекшей туши щиплет глаза, а стесанные лопатки и копчик умоляют о пощаде.
– Проклятие. Есть хочется… дико! – Кое-как выпрямляюсь и поправляю волосы.
В зеркало сейчас, наверное, лучше не смотреться. Вряд ли макияж «Панда» получится выдать за модный «Смоки айс».
– А мы еще и не приступали к основному блюду. – Шаталов берет мою руку и кладет на свою ширинку.
– Не хочу вас расстраивать, но желудок выше. – Несмотря на весь ужас ситуации, из груди рвется смех.
– Желудком займемся позже.
Марк вновь пытается распластать меня на столе. Давит ладонью на грудь, вклинивается коленом между ног. Но период помутнения рассудка закончился.
– Руки убрали! – командую холодно. – Только попробуйте начать! Завтра же на вашем столе будет заявление об увольнении.
Сомневаюсь, что Шаталова хоть раз в жизни отшивали так жестко. Не с его эротическими талантами. Однако Марк справляется с собой очень быстро.
– Стерва! – Он трясет головой, отходя от меня на пионерское расстояние. – Уже и забыл, что ты такая стерва.
– По вопросам памяти вам к другому доктору.
Я старательно расправляю платье. Рукой, как получается, стираю со щек черные подтеки. И пока Шаталов скрипит зубами, проклиная всех вокруг, вылетаю из приватной комнаты. На бегу заказываю себе такси. И не оглядываюсь.
Глава 12. Похмелье
Мужская логика как двоичный код – единица или ноль.