Продолжай стонать

– Да, сейчас…

Эд навис надо мной как тучи над Питером, но шестеренки в голове уже начали вращаться.

– Он что рядом что ли?

– Ээ…

– Если уши клеит, то можешь передать трубку. Я ему сама популярно объясню всё, что нужно про его кобелиную сущность. Если просто пялится, то ноги в руки и домой. Никаких досрочных капитуляций! С мужиками как с собаками: «Пожалеешь палку – испортишь псину».

Ума не приложу, когда Лиза успела овладеть азами кинологии. Насколько я помнила, собак у нее отродясь не было. Котов или рыбок – вроде бы тоже. Лишь клиенты. Много клиентов. Мужчин с пробирками, желающих стать донорами. И женщин, мечтающих о детях, как я когда-то.

– Да, сейчас.

Уже полностью придя в себя, я нащупала дверную ручку и опустила ее вниз.

Когда не тебя убийственным взглядом смотрит самый красивый да еще любимый мужчина на свете, делать это непросто, но голос в трубке работал лучше любого отрезвляющего препарата.

– Вот как чувствовала, что нужно тебе позвонить. – Во втором вздохе Лизы сочувствия уже не было. – Ничего нельзя доверить. Все нужно проверять.

– Спа… Спасибо. – Мои уши начали гореть. Но ноги больше не подгибались.

– Спасибать дома будешь. Вместе с подробным отчетом о том, как этот самец извинялся и качественно ли каялся. Сейчас твоя задача унести попу с поля боя.

– Я как раз планировала вызвать такси.

– Молодец. Только мужа в таксисты брать не додумайся. Или отвезет не туда, или оплату потребует не тем.

– Не буду! – сказала я и в трубку, и Эду. – Доберусь сама, – окончательно добила красного от злости Басманского.

– Тогда до связи, – закончила экстренный сеанс психотерапии Лиза. – И… Не благодари!

* * *

После этого разговора с глаз будто шоры спали. Эд босиком вылетел за мной в коридор, но я очень быстро доцокала до лифта и помахала ему на прощание.

Дома стало совсем легко. Эда со мной рядом не было, однако его дети традиционно справлялись с досугом для мамы на ура.

Попытайся я хоть на минуту погрузиться в воспоминания о ночи, ничего бы не вышло. Пользуясь тем, что сегодня выходной, мальчишки носились по квартире как ужаленные. Оказалось, что няня запретила им до моего прихода калечить подаренных отцом роботов, и сейчас настал их звёздный час. А Соня поселилась на руках, стоило мне только переодеться.

– Где папа? – спросило мое маленькое солнышко с таким видом, будто я лично лишила Эда жизни и прикопала на лужайке возле дома.

– У него командировка. Важная. Он вчера тебе об этом говорил.

Чтобы не придумывать сказки, можно было отвлечь дочку чем-нибудь вкусным. В одном из шкафчиков на кухне всегда имелся стратегический запал «волшебных» печенек или «магических» фруктовых пюре в ярких тюбиках. Только судя по перепачканному личику, в чудеса няня сегодня уже играла.

– А папа скоро приедет? – допрос с пристрастием продолжился.

– Как только сможет разобраться со своей работой, так сразу и вернется.

Я выдавила из себя улыбку.

– И папа больше не уедет, – уже без вопросительной интонации, словно ставила в известность, произнесла дочь.

– Папа… Я очень надеюсь, что он хорошо сделает свою работу. И после этого ему не придется никуда уезжать надолго.

Вряд ли в два года малышка могла понимать смысл моих фраз. Я и сама с трудом составляла слова в предложения. Но и одной растерянной женщины в доме нам было достаточно.

Куда бы не завёл меня мой эксперимент по перевоспитанию Басманского, нашим детям не нужны были лишние тревоги.

Ещё до свадьбы мы договорились с Эдом, что будем разговаривать с мальчишками прямо, без сюсюканья и лжи. Даньке, который в три года впервые встретил отца, это было важно. Кир, не знавший, что такое материнская забота, нуждался в честных ответах не меньше брата.

Они буквально впитывали каждое слово и менялись. Становились спокойнее, счастливее… А когда появилась Соня, мы просто не стали ничего менять. Любили это маленькое чудо всей душой. Объясняли все, как есть. Словно взрослой.

Даже фантазировать не хотелось, как бы я лгала ей об отце. В голове не укладывалось, что моё блондинистое счастье могло лишиться любимого папы и мне пришлось бы выдумывать этому объяснение.

«Разводятся же как-то другие», – подсказывал бессердечный внутренний голос. Но что-то другое глубоко-глубоко в душе шептало: «Нет».

До сегодняшней ночи я едва улавливала этот шепот. Сомнения в муже не давали услышать саму себя. Огородное чучело с табличкой «Развод» периодически мелькало в подсознании, мешая спать и спокойно делать привычные дела.

Теперь меня будто в защитный кокон обернули. Эмоции ещё раскачивались маятником от злости к радости. Но не так остро, не до боли.

Лиза, конечно, списала бы все на лечебную силу хорошего секса. У нее нашлись бы и научные теории и подходящие случаи из практики. Но я даже не задумывалась ни о чем.

Дочка, будто готовилась стать прокурором, все спрашивала и спрашивала об отце. Иногда сама отвечала на свои вопросы. А я…

Под ор мальчишек, под тарахтение несчастных роботов и свист чайника я четко поняла, что уже жду новую встречу. Совсем как в наши безумные первые дни вместе. И постоянно оглядываюсь на телефон.

Глава 8. Все приличные люди делают это

Мужчины на генетическом уровне не любят балет, потому что в жизни женщины должен быть лишь один самец в трико.

    Энциклопедия мужской мудрости

Эд

Я, конечно же, слышал о существовании женщин-динамо. За особые заслуги Лена даже пару раз устраивала мне показательные бойкоты с выселением на диван. Но сегодняшний облом был гораздо хлеще, чем недавний удар серпом по яйцам в отеле.

Доктора-мать-её-Лизу хотелось малость придушить за такое участие в судьбе любимой клиентки.

Нет, я верил, что существует женская дружба, солидарность фемок[1 - Фемка – сокращенная форма слова «феминистка».] и бабское боевое братство (которое сестринство).

Каких только чудес на свете не бывает! Но в упор не мог понять, как женщина, еще минуту назад согласная на все, могла так резко поменять свое настроение.

Полярность вместо «плюса» стала «минусом» быстрее, чем я брюки застегнул.

Проклятие! Даже крикнуть своей дикой газели вслед ничего не успел! Из-за мыслей о сырниках во рту собрался целый литр слюны, а в черепушке одни маты: «Что за х…?», «Реально, б…?» и другие.

Как последний лох смотрел на закрывающиеся двери лифта и наотрез, совсем, категорически отказывался признавать, что меня снова прокатили.