Малыш от генерального

– Но ведь три-четыре месяца – это столько удовольствия! Хочешь нас его лишить?

Не удержавшись, я ущипнул свою глупую мышку за сладкую ягодицу. Слабая замена хорошей порке, но вряд ли доктор одобрил бы более грубые методы.

– Я не представляю, как потом буду собирать чемодан.

Она улыбнулась, но глаза предательски заблестели. Умная в безнесе и такая недогадливая в том, что на самом деле важно.

– А кто знает, что будет через три и тем более через четыре месяца? Тут иногда за день сколько происходит… Можно не пережить.

– Да, иногда случается, – прикрыв рот рукой, Аглая все же рассмеялась.

– Вот! – я щелкнул ее по веснушчатому носу и стер первую слезу. – А ты все о чемодане переживаешь. Туда его. Сюда. Как главного в доме. Идола.

– Теперь только о нем и можно переживать. – Хохот стал громче. Слезы полились рекой.

– Ну, можно еще обо мне. Немного.

Я показал пальцами сантиметр. Вопросительно взглянул на Аглаю и, почти сомкнув указательный и большой, показал снова – совсем чуть-чуть.

Спорить она не стала. Махнула на меня рукой и зарылась лицом в рубашку. Уже без стеснения. Как в свою. Щедро заливая слезами и щекоча дыханием кожу как раз в районе сердца.

Доверчивая такая. Родная.

На душе словно огромные двери распахнулись от этой ее новой капитуляции. Никакой секс не шел в сравнение с такой верой.

Плача и смеясь, на коленях сидела потрясающая женщина. От общего хохота затряслась кровать. За дверью Бадоев раненым медведем басил свое: «У вас там все в порядке?»

А я ни черта не понимал, что нас ждет впереди. Задыхался от кайфа. И точно знал – не хочу больше никого терять.

Глава 22

Тихое счастье

Аглая

Из больницы меня все же пришлось похищать. Ни о какой выписке через день после обморока доктор не хотел и слушать. Про мои хорошие анализы он словно забыл, а готовность Марата обеспечить настоящий стационарный уход на дому отмел как что-то из области фантастики.

Я уже почти смирилась, что на неделю или две застряну в больнице. Но после тихого часа Марат увел меня на прогулку во внутренний дворик и не вернул.

Вместо двери больницы ждала распахнутая дверь Мерседеса. Вместо сурового взгляда дежурной медсестры – широкая улыбка Бадоева. А вместо жесткой койки – удобная и мягкая кровать в квартире Марата.

Еще в больнице, залив слезами его рубашку, я пообещала себе, что больше не буду плакать. Но слезы так и напрашивались. Дурацкая женская натура – трястись, когда страшно, и плакать, когда хорошо, – была сильнее.

Знакомый диван, мягкий коврик, фикус у окна… Я ведь уже мысленно распрощалась с каждым из них. Выселила себя в свою квартиру и заперла воспоминания на замок.

Понимать, что ошиблась и никто никуда не переезжает, оказалось почти так же болезненно, как и прощаться. Это была особая форма боли – от радости. Никакие доводы разума или жизненный опыт не могли помочь в борьбе с сыростью.

К счастью, у Марата хватило мудрости сразу после приезда отпустить меня в душ, а потом – не спрашивать, как можно мыть голову целый час и куда делась упаковка салфеток.

Эта тихая спокойная домашняя суета была ценнее любых признаний.

На кухне шумел закипающий чайник. Марат, смеясь, рассказывал, что устал за эти два дня от Бадоева и он мне не замена. А я расчесывала влажные волосы и впервые не боялась, что тонкий шелковый халат вдруг подчеркнет округлившийся животик.

Без допроса, «как так» и «почему». Без пытливых взглядов. Будто у нас целая вечность впереди на разговоры и не было ничего важнее чашки черного чая.

Не влюбись я раньше в этого фантастического мужчину, сейчас рухнула бы в обморок от избытка чувств второй раз. Распласталась бы на его груди и потребовала бы остаться там навсегда.

Но упасть в обморок или изобразить рыбку-прилипалу мне не дали. Будто по команде, сразу после чая в квартиру явился врач. Вечерние нежности пришлось заменить сдачей анализов и внимательным осмотром. А потом глотать целые горсти витаминов, которые в рекордные сроки умудрился раздобыть Бадоев.

* * *

Как вскоре выяснилось, кроме домашнего лечения Марат подготовил еще один сюрприз. Вначале я даже не знала, как на него реагировать, – избавиться от привычки вкалывать по десять-двенадцать часов было сложно, но Абашев оказался непреклонен.

Мое секретарское место на ресепшен заняла новая девушка. Меня, как своего помощника, он перевел на удаленную работу и вместо четырех этажей персонала отдал в мое полное и безраздельное пользование целого начальника отдела охраны.

– По официальной версии, ты переходишь к нему в подчинение. Мера временная. Всех охранников сейчас перепроверяет Штерн, и именно его люди будут какое-то время управлять отделом.

– Но сам Бадоев в телохранителях… Не слишком ли много для меня чести?

Перед начбезом даже стало как-то неудобно. Мы несколько лет проработали вместе, но если кто кому и отчитывался, так это я ему.

– У меня не так много людей, которым можно доверять, – для Марата все было просто.

– Но я могу, как и раньше, кататься с твоим водителем или сидеть дома…

– У меня не так много людей, которых нужно охранять, – он почти в точности повторил предыдущую фразу. – А людей, которые владеют информацией о делах компании лучше меня, вообще всего один человек, – добил как контрольным в голову, и против такого аргумента я была уже бессильна.

Охранять так охранять. Бадоев так Бадоев. После ДТП, в котором даже журналисты не смогли найти криминальный след, и сам Марат заверил, что никакого покушения не было, усиление охраны, конечно, выглядело странным.

Но, слишком счастливая, я не придала этому значения. Когда закончилась неделя лазарета на дому, вернулась к обычному графику работы. Оборудовала рабочий кабинет в гостевой спальне. Научила Бадоева пользоваться хитрой кофемашиной Абашева. И почти превратилась в прежнюю себя, собранную и деловую.

Не хватало только одной детали. Раньше я бы даже об этом и не подумала. В прежней жизни кроме работы и домашних хлопот ничего не было. А сейчас кроме рабочей суеты хотелось наших с Маратом безумных поцелуев. Кроме поцелуев – сумасшедшей близости, от которой я, кажется, успела стать зависимой.

* * *

О третьем УЗИ помощница моего гинеколога напомнила лично. Она позвонила и выслала сообщение с точной датой и временем. Но я и сама ни за что не забыла бы о приеме.

Попасть к Елизавете Игоревне хотелось как можно скорей. Никогда еще я не спешила так к гинекологу и никогда еще не готовила доктору так много вопросов.

Занятый делами по самое горло, Марат, конечно же, вырваться не смог. Я намекнула ему заранее о враче. Сказала, что, наконец, узнаю пол малыша. Он записал время в свой электронный календарь. Но за час до УЗИ прислал сообщение, что сопровождать не сможет.

«Прости. Форс-мажор. Домой приеду поздно. Скажи Бадоеву, что отвечает за тебя головой».

На него даже обидеться было сложно. Что-то болезненно царапнуло на душе, но сразу затихло. Не было у меня никаких фантастических надежд. Не мучила себя иллюзиями о плачущей от радости маме и утирающем скупую мужскую слезу будущем отце.

«Москва не сразу строилась!» – успокаивалась известной цитатой и улыбалась Бадоеву, который кроме охранной функции взял на себя еще и водительскую.

Впрочем, за начбеза Марата все же стоило поблагодарить отдельно. Я и раньше догадывалась, что у главы охраны отличное чувство юмора и богатый жизненный опыт. Но за эту поездку убедилась лично.