Горбовский

Марина закатила рукав халата и показала отцу красную отметину.

– Ну и славно. Живи, – тут Спицын зашелся страшным и продолжительным приступом кашля, его лицо побагровело, кожа обвисла и колыхалась. – Думаю, с ним ты будешь счастлива. Хороший мужик.

– Папа… – шептала Марина, утирая слезы. – Папа. Папа…

– Ситуация безвыходная. Не отчаивайся. Вы с ним, – Спицын кивнул за дверь, где стоял Горбовский, – спасете много людей. Но меня уже нет. Я всегда был строг к тебе, излишне строг. И я не жалею об этом, глядя на то, какой ты выросла. Наверное, суровое воспитание взрастило в тебе все самое лучшее, что я мог дать. Не расстраивайся так сильно. И прости меня. Слушай. Я никогда не интересовался твоей жизнью. А следовало бы. Но однажды я дал тебе совет. Ты спросила, почему люди такие злые, а я ответил: потому что несчастны. Помнишь?

Марина кивнула, не в силах говорить.

– Ты спрашивала о нем?

Девушка кивнула еще раз.

– От любви до ненависти. Это так знакомо. Так знакомо. Надеюсь, ты ведь поняла, что отчасти я имел в виду себя. С тех пор, как ушла твоя …

Больше Леонид Спицын не произнес ни слова.

Марине не понадобилось много времени, чтобы понять, что он скончался. Вместо того, чтобы звать отца, девушка приложила два пальца к сонной артерии на его шее, усыпанной темно-зелеными язвами. Не обнаружив пульса, Спицына закрыла моментально остекленевшие бездвижные глаза и тихо вышла из комнаты. В ней не осталось сил скорбеть. Лев крепко обнял ее, даже не удивляясь, что она не плачет. У такого сильного человека, как он, иной подруги сердца быть не могло.

Было решено, что тело безопаснее изолировать от внешнего мира, поместив в морг на неопределенный срок. Марина и Лев спустились к военным, а те уже вызвали команду «чистильщиков», оснащенных КСБЗ-7.

Но неожиданность на этом не закончились. Второй звонок за день раздался, словно колокол в чистом поле. На этот раз зазвонил сотовый Льва. И когда они взглянули на экран, удивление было еще сильнее, чем от звонка покойного Спицына. Горбовский решительно поднял трубку и почти крикнул в нее:

– Слава!

– Звоню… поздравить… – проговорил ослабленный до неузнаваемости голос. – Вакцина, слышал по радио. Вы молодцы.

– Что с твоим голосом?

– Я… немного… приболел, – стал слышен шум, словно трубку закрыли ладонью, затем отдаленный кашель. – Но все нормально, нормально. Я хотел этого.

– Что ты такое несешь, Гаев?! – разъярился Лев. – Что ты говоришь, я не понимаю. Где ты? Давно ты заражен? – у Марины перехватило дух – она-то считала, что Гаев давно где-нибудь на севере вместе с семьей, тратит заработанные на шпионаже денежки и живет в свое удовольствие.

– Я все это время оставался в городе. Да. В своей квартире. Не волнуйся, Люда и Рита в безопасности. Давно. Я ничего не сказал им. Они считают, будто я все еще работаю в НИИ вместе с вами. Может, так оно и лучше. Когда я умру, то умру героем в их глазах. Героем, спасавшим жизни людей, а не жалким предателем.

– Ты что, остался в городе? Ты остался специально?! – кричал Горбовский.

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

– Когда ты заразился? Отвечай немедленно, Гаев, иначе я сам тебя убью! И не вздумай мне лгать!

– Я уже и так достаточно солгал, чтобы спокойно жить на этом свете. Я настолько сильно это осознал, что решил остаться здесь и спокойно умереть. Я знал, что так будет.

– Я задал тебе вопросы.

– Когда я заразился? Думаю, вчера. Вчера днем. Но не уверен.

– Ты у себя? – услышала Спицына. – Мы уже едем.

Гаев выглядел гораздо лучше, чем Леонид Спицын. Видно было, что вирус еще только вступил в период инкубации. Это было самое удачное время для вакцинации. Горбовский, не раздумывая, вколол Вячеславу антивирус, и с самобичеванием и жертвенностью было покончено.

Гаев действительно решил наказать себя, заразившись М-17. Он пошел на этот отчаянный шаг, не пользуясь мужеством, ведь он слишком сильно переживал свое собственное предательство. Не менее сильно, чем бывшие коллеги.

Пристально глядя на красную отметину на руке – след от инъекции – Гаев вдруг захлопнул лицо руками и скупо, по-мужски зарыдал. «Ых-хых-хы-ы-ы-ы», – протяжно издавала мужская глотка, схваченная спазмом. Мужчина вцепился в свои волосы и закачался, сидя на месте.

«Он плачет, потому что не верил в спасение и уже настроил себя на скорую смерть, – подумала Марина. – Эти рыдания вызваны нашим милосердием. Мы спасли ему жизнь после того, что он сделал. Просто приехали и спасли ему жизнь, ничего не спрашивая, ни в чем не упрекая, не делая акцента на том, как благородно поступаем».

Пока Спицына размышляла над этим, Горбовский молча сел к Вячеславу и слегка приобнял его за плечо. От рыданий не осталось звука, только плечи тряслись у бывшего вирусолога.

– Я думал, что никогда вас больше не увижу – ни одного из вас! Я был так глуп, я был ни к месту жаден… Господи! Позвольте мне умолять о прощении – я готов это делать хоть до конца жизни! Лев Семенович, Мариночка… Марина Леонидовна, сжальтесь, прошу вас! Просите меня, простите меня все!.. я не могу без вас и без НИИ, без своей второй семьи, второго дома. Простите, простите меня, ради всего святого!

Марина и Лев переглянулись. Это был короткий обмен информацией, и оба приняли одинаковое решение.

– Разве ты не понял, что, если мы приехали, мы уже простили тебя?..

– Ребята, я… не могу выразить словами, как мне больно и стыдно за свой поступок. Мне жаль, жаль, мне так жаль, что я был такой бессовестный кретин!

Но Марина и Лев и так в полной мере поняли глубину сожаления и страдания Гаева – по поступку, который он замыслил и почти воплотил.

– Поехали с нами. Ты нужен в НИИ, – сухо произнес Лев, но эти слова прозвучали для Гаева как самое теплое, что он слышал в жизни.

Наскоро Вячеслав Кириллович собрался и покинул опустевшую квартиру вместе с коллегами. После того как Гаев был нагло вырван из лап смерти, Марина и Лев не удивились бы, если бы сотовый кого-то из них позвонил в третий раз. Но подобного не случилось, хотя Спицына мельком вспомнила о Матвее.

Когда они втроем вошли в отдел вирусологии, Гордеев сначала решил, что у него поехала крыша. Безумным взглядом он уставился на смущенно улыбающегося Гаева, застыв на месте, как памятник.

– Юрек Андреевич, Вы тоже это видите, или я совсем с ума сошел?

– Похоже, что не ты один.

Голос Пшежня, однако, заметно повеселел.

Гаев сорвался с места и кинулся к своему другу, чтобы обнять его. Гордеев даже не сопротивлялся, но его расширенные глаза вопрошали все пространство вокруг, что же здесь все-таки происходит.

– А пока Слава будет рассказывать вам свою удивительную историю, я должен срочно отправиться к Крамарю. Со мной не идет никто, – быстро и четко проговорил Горбовский. – Всех вакцинировали?

– Пока вас не было, мы бы успели три таких НИИ вакцинировать, – ответил Пшежень, не скрывая довольной улыбки.

– Новая партия поставлена на конвейер?

– Об этом тебе лучше узнать у человека, к которому ты направляешься.

Оказалось, все были готовы простить Гаева и принять обратно. Его возвращение уже не сопровождалось прежними эмоциями. Горбовский быстро ушел, вызвав у Спицыной подозрения. Пока Гордеев и Гаев, воссоединившись, ворковали, девушка подошла к Пшежню.

– Лев что-то скрывает.

– Думаешь?

– Вижу это прекрасно. Юрек Андреевич, скажите, сколько было образцов антивируса в первой партии?