Горбовский

Спицына зарыдала, ее лицо страшно исказилось от боли, какую причиняли услышанные слова.

– Как ты можешь говорить такое, Лев! – закричала она, и крупные слезы полились по щекам и подбородку, капая на умирающего. – Я не сумею полюбить кого-то после чувств, которые испытывала к такому человеку, как ты! Как вообще я смогу смотреть на другого человека, на другого мужчину, если в моей памяти и в сердце я всю оставшуюся жизнь буду держать тебя! Я никогда тебя не отпущу, я никогда тебя не забуду, Лев Семенович Горбовский! Я горжусь тем, что мне посчастливилось столкнуться в жизни с таким человеком! Достойнее и лучше тебя нет никого во всем мире, Лев. Для меня лично нет никого во всем мире лучше тебя. Пойми меня. Я так люблю тебя, что запаса этого чувства мне хватит до самой старости. Я никому и никогда не сумею больше сказать «я люблю тебя», потому что это будет ложью. Я всегда буду любить только тебя. Любить мгновения, которые мы пережили вместе. Пусть их и было не так много, как хотелось бы. Помнить каждый миг. Вспоминать, как ты орал на меня, и плакать от счастья, что это когда-то БЫЛО! – выкрикнула она слишком громко, и зарыдала еще сильнее над ним, закрывая искаженное от боли лицо ладонями.

– Ты сможешь, Мариночка. И ты должна попробовать. Я же смог, – тихо произнес Горбовский.

Он умер на третьи сутки, неотрывно глядя Марине в глаза и держа ее за руку.

И не было во всем мире того, что могло бы ее утешить.

Внутренний стержень Спицыной был полностью разрушен. Это можно было сравнить с цунами, что обрушивается на маленькую прибрежную деревушку и смывает ее с лица земли. Девушка была полностью сломлена. Голова освободилась от мыслей. Отныне там было совершенно пусто, как и в груди, где раньше билось сердце. Любящее и любимое.

Вирусологи боялись посмотреть ей в глаза, да и вообще взглянуть в ее сторону. Точно так же никто не находил в себе смелости взглянуть на деву Марию после распятия Христа. Все знали, как несравнимо сильно Марина любила Льва. И как невыносимо ей стало жить на этом свете после того, как его не стало.

Только богу известно, что удерживало Спицыну на ногах. Ей хотелось лишь одного – лечь на пол и умереть. Нестерпимая боль свинцом заливала тело. Время от времени начинались сильные судороги. Слезы кончились, потому что воды она не пила. Но Марина все равно навзрыд плакала, и ничего не текло из ее глаз.

Когда о произошедшем стало известно Анатолию Петровичу Кравецу, он попросил оставить его одного на несколько часов. Уединившись, он достал из шкафчика за спиной припасенный запас спиртного и напился до забытья. Впервые за свою карьеру он позволил себе такой поступок на рабочем месте, где слишком многое от него зависело.

Тело Льва поместили в морг, где и оставили до тех времен, пока вирус будет побежден и начнутся массовые погребения погибших в эпидемии. О случившемся скоро узнали по всей стране. Изобретатель вакцины, Лев Семенович Горбовский, скончался, случайно заразившись вирусом М-17 и своевременно не вакцинировавшись. Жуткая ирония.

Ученые угрюмо бродили по НИИ, словно призраки в заброшенном доме, бессмысленно оглядывая друг друга красными от слез глазами. Эти взгляды были стеклянными, а их мысли блуждали далеко отсюда. Смерть Горбовского была личной трагедией для каждого. Все скорбели о нем, как о близком родственнике. Невосполнимая утрата постигла сотрудников НИИ: вирусологов, генных инженеров, микробиологов, ассистентов и лаборантов.

Наутро Юрек Андреевич, вернувшись от проспавшегося Кравеца, доложил о формировании открытых пунктов вакцинирования в населенных пунктах, куда было эвакуировано население.

– Туда срочно нужны люди, – сказал он, – люди, которые умеют со всем этим обращаться, товарищи. Мы. Минимум по двое ученых на точку. Плюс военные и добровольцы. Правительство предоставит транспорт, средства и провизию. Необходимо торопиться, чтобы спасти как можно больше людей. Пока еще не поздно. Мы там нужнее, чем здесь.

Гордеев и Гаев смотрели на него затуманенными взорами, почти ничего не соображая. Они тоже пили водку этой ночью и еще не отошли от последствий страшной ночной пьянки, когда алкоголя не хватало, чтобы залить всю бездну постигшего их отчаяния.

– Я. Я пойду, – сказала Спицына, медленно поднимаясь. Каждое ее движение теперь было медлительным, словно в трансе или ужасном сне. Девушка напоминала замерзшую на морозе муху, которая еле-еле ползет по белому подоконнику, сама не зная, куда и зачем.

Ученые обратили на нее взгляды.

– Я думаю, это верное решение, Мариночка, – вздохнул Пшежень и грустно усмехнулся. – Всяко лучше, чем оставаться здесь и гнить от отчаяния. И вам бы тоже не помешало поработать, не то сопьетесь, – со всей строгостью обратился Юрек Андреевич к Гордееву и Гаеву. – Разве Лева похвалил бы вас за это? Вакцинировать население – наша прямая обязанность. Горбовский хотел бы, чтобы мы довели начатое до конца, а не остановились на полпути, пораженные его уходом настолько, чтобы позволить людям умирать от своего бездействия.

– Вы правы, Юрек Андреевич, – согласился Александр Данилович. – Мы должны. Лева хотел бы этого. Иначе все напрасно.

Глава 30. Дочь своего отца

«Горюя о погибшем и недругов кляня,

Иные из вассалов не ели по три дня.

Но день настал четвертый – и полегчало им.

О мертвом веки вечные нельзя грустить живым».

«Песнь о Нибелунгах»

Так Спицына стала добровольцем. И совсем скоро вместе с Юреком Андреевичем и новой партией антивируса она отправилась на первый пункт вакцинации. Гордеев и Гаев вместе поехали на другой, в нескольких километрах севернее.

Компактная палатка из брезентового материала была ярко-зеленого цвета, такого же, что и КСБЗ-7. Внутри хранились ящики с вакциной, пара стульев у старого стола, матрас прямо на земле, несколько пятилитровых бутылей воды да скудная провизия. Снаружи стояли двое вооруженных военных – на случай беспорядков. Видимо, эти двое еще не вакцинировались, потому и были облачены в ярко-зеленые комбинезоны.

К тому времени, пока они приехали, к пункту выстроилась длинная очередь. Все эти люди были заражены, и, чтобы успеть спасти их, предстояло сделать им инъекции в течение суток, пока не подошел к своему пределу период инкубации вируса. Те, кто не успел инфицироваться, не должны были показываться на улице – в их дома приходили люди в зеленых костюмах и вакцинировали на месте. Были и те, кто обманывал о времени заражения, но, как правило, их состояние говорило само за себя. Как это ни жестоко, но помочь им было нечем, и никто не собирался тратить на них драгоценные дозы лекарства.

Марина и Юрек Андреевич незамедлительно приступили к работе. На человека уходило полминуты, но очередь все пополнялась. Наблюдая за тем, как ведет себя эта разномастная толпа, невольно слушая их ругань, разговоры и жалобы, Спицына стала немного иначе относиться к своему горю. Не только она потеряла близких людей.

Случилась большая беда, но она случилась, и последствий уже не изменить. Нужно как можно скорее взять себя в руки, хотя бы временно. Если она этого не сделает, то не сможет работать и приносить пользу. Ей вспомнились слова Айзека Стивенсона: «С любой потерей приходится мириться. Мы должны вернуться к тем, кому мы необходимы». Сколько мудрости в паре обычных фраз.

Толпа все прибывала, и некогда стало думать о себе – нужно было спасать другие жизни, выкладываться на полную, а не жалеть себя. Стрессовая ситуация не позволила Марине впасть в депрессию. Ответственность давила на нее сильнее, чем горечь утраты. Она нашла в себе остаток сил, чтобы помочь этим бедным людям, потому что знала – Лев оценил бы это.

Лева хотел бы этого.

Освободив голову, отключив эмоции и полностью погрузившись в работу, Марина начала понимать, почему Лев казался ей таким невыносимым первое время. Она ощущала, что после случившегося и сама уже на грани возненавидеть весь мир и каждого человека в нем. Но память о любимом мужчине давала ей силы перебарывать в себе ненависть, что норовила разрастись в вечную злобу. Казалось, Марина сама медленно становится Горбовским, словно приходит ему на смену. И отныне видит этот мир точно так же, как видел он. Лев умер, но подарил ей свое мировоззрение. Оставил свою сущность.

Наблюдая за тем, как Марина принимает инфицированных, обращается с ними, вакцинирует, переговаривается с военными, Юрек Андреевич заметил, как девушка теперь напоминает Льва: мимика, интонации, голос, выражение лица, взгляд, короткие рубленые фразы, похожие на приказ, точные и четкие действия… Это был сам Горбовский в женском обличии. Ушел из этого мира, но часть себя оставил Марине. Как прощальный подарок за то, что она повторила его собственную историю.

Круглосуточно Спицына с Пшежнем находились на пункте – они сменяли друг друга, чтобы работать без перерыва. Новые партии вакцины подвозили каждые пятнадцать часов. Военные тоже сменялись. Одного из них Марина узнала – это был товарищ ее покойного отца. В коротком разговоре выяснилось, что мужчина ничего не знал о смерти Леонида Спицына, полагая, что его в связи с всеобщим бардаком во всех госструктурах просто перевели в другой город. Он выразил девушке глубокое соболезнование.

Но недолго все продолжалась так же гладко, как и началось.

Совсем скоро на улицах воцарился хаос. Вакцины было мало, зараженных много. Рост инфицированных оказался быстрее, чем конвейер, производящий вакцину, что естественным образом породило массовые беспорядки. Толпы больных и здоровых (среди них было достаточно и детей), кому не хватило терпения дождаться вакцинации дома, ходили вперемежку, все чаще слышался гул военных машин и отдаленная стрельба.

Люди подкупали друг друга, лишь бы их или их ребенка вакцинировали раньше других. Благодаря скорости развития М-17 в организме каждая минута была на счету. Некоторые выражали готовность убивать за место в очереди. Жестокость и анархия вспыхнули среди людей, теряющих надежду выжить, и от этого вируса антидота никто не имел.

Когда в очереди рядом с пунктом вакцинации поднялись паника и волнение, когда Спицына увидела, что там, в глубине людской гущи, началась потасовка, когда она услышала женские крики, она обнаружила в себе отсутствие прежней мнительности, уверенность в том, что ее послушают, стремление усмирить людей силой своего Слова. Точно так же, как это умел Горбовский, когда толпа вдруг начинала нервничать. У одного из военных девушка выхватила мегафон, вышла из палатки, забралась на капот брошенного автомобиля и обратилась к толпе.

– Внимание! – сказала она с нажимом, и мегафон неожиданно сильно увеличил громкость ее голоса. Прежде ей никогда не приходилось делать подобного. – Вы, люди! Немедленно прекратите! Не ведите себя, как животные!

– Ты вообще кто такая? – требовательно выкрикнул какой-то мужчина в образовавшейся тишине.

– Я тот, кто сделает тебе инъекцию, если тебе повезет! – голос звучал мощно и громко. Ответа из толпы не последовало, но все чего-то ожидали. – А теперь послушайте меня, граждане! Меня зовут Марина Спицына. Лев Горбовский, мой коллега и близкий мне человек, разработал для вас эту вакцину. Не для того, чтобы вы убивали друг друга ради нее. Он изобрел ее, чтобы спасти вас!

– Я слышала, что Горбовский умер, – произнесла пожилая женщина, что стояла ближе всех. Мегафона у нее не было, но ее услышали все.

– Это так. Горбовский пожертвовал собой, чтобы спасти другого человека, когда вакцины было еще очень мало. И вам бы ВСЕМ следовало взять с него пример. Вам ВСЕМ следовало бы у него поучиться! Этот великий ученый до сих пор спасает жизни! А вы собачитесь здесь, устраивая беспорядки! Он умер, черт вас возьми, а вы смеете собачиться! – Марина перешла на крик, от которого мегафон, не выдерживая, начал свистеть и издавать помехи. Толпа внимала праведному гневу девушки. – Мне был очень дорог этот человек. И я знаю по меньшей мере еще полсотни людей, которым он был дорог не меньше и которые работали с ним бок о бок много лет!

– Каким он был? – робко спросили из поутихшей, сбившейся очереди.

– Каким он был?! – повторила Спицына. – Ему не было равных в вирусологии. Он работал ночами и днями, чтобы спасти людей. Он никогда не думал о себе, он никогда не был таким эгоистом! Он никогда не паниковал и всегда знал, что надо делать! Он – самый лучший, кого я знала в жизни! Я счастлива, что судьба свела нас, пусть и ненадолго! Я буду до старости вспоминать, что работала с ним! И поверьте, мне очень тяжело от его смерти. Помимо него эпидемия забрала у меня отца. Я осталась совершенно одна! И что я сделала? Пошла работать сюда, вакцинировать людей без перерыва, забыв о себе о своем горе! И что я увидела здесь? Страх, панику и хаос! Крики, ложь, подлость, драки?! Вам должно быть СТЫДНО! МНЕ за вас стыдно! – Спицына уже не замечала, что плачет. Она продолжала кричать. – Многие из вас потеряли родных. Вирус украл у меня двух самых близких людей, бросив меня на произвол судьбы! Но послушайте, что Горбовский сказал мне однажды, еще до того, как открыл вакцину! Я помню его слова наизусть. Мы становимся слишком близкими свидетелями трагедии, которая только набирает обороты, сказал он. Ужасно, что так получается. На наших глазах, сказал он, с нашего бессильного согласия будут умирать крепкие дружные семьи, дети, молодые, влюбленные, у которых впереди могла быть долгая и счастливая жизнь. Трагедия носит массовый характер, сказал он. Скоро она станет всеобщей. А мы стоим у ее истока. И прежде чем будет открыта вакцина, умрут еще тысячи. Но нам нельзя давать слабину. Мы – вирусологи. Кто, если не мы? Некогда сожалеть и оплакивать, сказал он, надо спасать жизни. Люди! Я призываю вас всех в память об этом великом человеке прекратить беспорядки. Проявите уважение и терпение, и все из вас останутся живы. Доля каждого в этой трагедии страшна. Но мы можем и должны выстоять.

На этих словах Марина убрала мегафон от лица и вытерла слезы. Затем слезла с машины и вернула устройство военному. Потрясенные, люди молчали.

– Дочь своего отца, – сказал товарищу знакомый Леонида Спицына.

А Пшежень в этот же момент подумал: «Это второй Горбовский».

Пристыженные, люди выровняли очередь и притихли. Беспорядки действительно прекратились, и вирусологи возобновили работу, продолжая сменять друг друга каждые четыре часа. Это были четыре часа, необходимые на минимум отдыха.

Едва Марина ложилась на тот самый старый матрас, она моментально отключалась от усталости, едва успевая что-то перекусить. Во сне ей казалось, будто она слышит голос Льва, а иногда даже видит его. Он благодарил девушку за то, что та не опустила руки и помогает людям, не жалея себя. Он говорил, что гордится ею и любит ее. После этих снов Марина ощущала себя иначе. Ее дух, отравленный горем, вновь креп и готов был бороться. Осознание того, что все это было не зря, давало Марине новые силы.