Кровавый круиз

Шея страшно болит. Томас пытается дышать, но это причиняет невыносимые страдания. Он заставляет себя дышать. Темнота в глазах начинает рассеиваться.

Несколько быстрых шажков, и ребенок уже стоит между Томасом и дверью в коридор. Закрывает выход своим худым тельцем; он такой бледный, что будто светится в сумраке каюты.

Томас протягивает руку к выключателю, и помещение внезапно озаряет яркий свет. Мальчик вскрикивает и закрывает глаза ладонями.

Из груди Томаса невольно вырывается слабый стон.

Мальчику на вид лет пять. Но грудная клетка впалая, как у старика. Кожа висит, словно одежда, которая на два размера больше, чем тело. А лицо… Скулы торчат, кожа серого цвета. Когда мальчик щурится на яркий свет, на щеках появляются какие-то странные, неестественные углубления.

Это такая болезнь, когда дети стареют раньше времени… как она там называется?.. Видимо, она поражает мозг…

– Ты отсюда не выйдешь. – Мальчик убирает ладонь от лица.

Его огромные глаза часто моргают, реагируя на яркий свет. Мальчик, вернее, существо выглядит таким маленьким, таким тщедушным и слабым, и все же Томас боится его.

Он смотрит на дверь туалета справа от себя. Прикидывает, как ему поступить. Из туалета никуда не убежать. Но он мог бы там закрыться. Рано или поздно телефон окажется в зоне действия сети. Он может, наконец, стучать в стены. Кто-нибудь будет проходить по коридору и услышит. Может быть, вернется мать ребенка.

Что такое могло с ней случиться?

Томас вдруг представляет, что хозяйка сапог тоже в каюте и все это время наблюдала за ролью мальчика в своей игре.

Томас протягивает руку и толкает дверь в туалет. Свет падает на коврик персикового цвета, такой же точно, как в каюте у них с Пео, и на такую же белую занавеску душа. Она задернута наполовину, но Томас видит, что за ней пусто.

Он бросается к двери туалета, но мальчишка его опередил. Опять его руки на шее, ноги обвивают талию. На этот раз ребенок не сзади. Страшное лицо прямо перед глазами. Мерзостный кислый запах исходит изо рта мальчишки. Томас делает шаг назад в глубь комнаты, спотыкается, падает на спину. Его голова оказалась в миллиметре от края кровати. Мальчик сидит верхом на его животе. Прижимает к полу руки Томаса. Наклоняется.

Из бутылки в кармане выливается пиво. Под мышкой становится тепло и мокро. Томас же это едва замечает. Нейронные связи мозга замыкаются, передают информацию о том, что он видит. Каждая мельчайшая деталь предстает кристально ясной, словно время остановилось.

Глаза мальчика горят синим огнем, но обвисшая кожа вокруг безжизненна. Он открывает рот и растягивает сухие потрескавшиеся губы. Показывает желтые зубы и синего цвета десны с темными пятнами.

Что с ним вообще такое? Что может так повлиять на ребенка, чтобы он вот так себя вел? Может быть, бешенство? Какая идиотская мысль… или все-таки в ней есть рациональное зерно?

Язык мальчика высовывается из-за зубов, как серая жирная улитка из домика. Его рот приближается.

Это не может происходить по-настоящему, это сон, сон, сон…

Томас пытается вывернуться, изогнуться дугой, чтобы сбросить это мерзкое существо.

Мальчишка не может быть настолько сильным. Это невозможно.

Томас чувствует сухие губы на шее сбоку. Ему щекотно. Потом он чувствует зубы, маленькие и острые, и мотает головой, пытаясь увернуться.

Зубы впиваются в кожу. От боли у Томаса темнеет в глазах. И этот звук, ужасный звук… Он чувствует движения маленького языка вокруг раны. Язык почти ласковый. А потом мокрый и скользкий от его крови.

Мадде

Мадде ловит свое отражение в экране телефона, вытягивает руку как можно дальше вперед, одновременно наклоняя голову под нужным углом. Ветер на палубе треплет ей волосы, они с Сандрой смеются и поднимают бокалы, глядя на того, кто будет смотреть фотографию. За ними видны корабельные волны, которые оставляет после себя судно, они напоминают белый веер на темном фоне воды. Мадде фотографирует, потом еще и еще с разных ракурсов, каждый раз принимая новые позы.

Чуть поодаль на задней палубе стоит компания молодых людей, у одного из них на голове фата, это явно мальчишник. Мадде чувствует их взгляды и позирует с двойной энергией, чтобы парням действительно было на что посмотреть.

Пока Мадде изучает результаты съемки, Сандра прикуривает им по сигарете. Мадде удаляет кадры, где вышла неудачно, пока Сандра не уговорила ее выложить эти фотографии, потому что она там выглядит хорошо. Но тут она видит фотографию, с которой остальным просто не сравниться, и это даже не обсуждается. Сандра на ней широко улыбается и смотрит так, будто увидела что-то очень эротичное, а половина боа из лебяжьего пуха развевается за ней на ветру. Мадде, запрокинув голову, полузакрыла глаза и сложила губы для поцелуя.

Она выбирает фильтр, который делает изображение мягким и золотистым. Увеличивает контраст, так что глаза и зубы подруг выделяются ярче. Сандра протягивает Мадде сигарету и одобрительно кивает, когда видит фотографию.

– Смотри, вон те парни глаз не могут от нас оторвать, – говорит она.

Мадде несколько раз глубоко затягивается и слегка пританцовывает под доносящуюся из клуба музыку, пытаясь загрузить фотографию. Телефон не в зоне действия сети. Вроде на борту должен быть Интернет, но он никогда не работает нормально.

Сандра ухмыляется и, конечно, строит глазки парням.

Но Мадде они неинтересны. На них можно разве что поупражняться. Сегодня вечером она попробует очаровать Дана Аппельгрена.

Дан

Дан сидит в своей каюте на краю неубранной постели и смотрит на колени, там лежит зеркало с четырьмя аккуратными дорожками кокаина. Уже в самом ритуале есть что-то успокаивающее, и у Дана улучшается настроение. Он наклоняет голову, вставляет в ноздрю кусочек соломинки для напитков, встречается взглядом с собственным отражением. Втягивает первую дорожку, меняет ноздрю, вдыхает вторую. Нажимает несколько раз на крылья носа. Чувствует в глотке химический вкус. Откашливается. Глотает. Повторяет процедуру. После этого он собирает скопившуюся на стекле пыль на палец и втирает в десну. Потом собирает мокрым пальцем остатки порошка в углу пакетика.

Десна начинает терять чувствительность. Значит, хороший продукт. Дан кладет еще один такой пакетик в карман вместе с пачкой транквилизаторов и вешает зеркало на место. Внимательно изучает свое отражение. Откидывает голову назад и проверяет, не видно ли в носу предательских белых крупиц.

Дан поворачивает голову вправо и влево. Его волосы тщательно выкрашены. Никакой седины на висках. Он задирает рубашку. Хлопает себя ладонью по животу. Ничего не висит. Большинство молодых людей около двадцати могут только мечтать о такой внешности.

Подошвы его лакированных ботинок громко стучат по полу, когда он несколько раз прыгает на месте. Дан несколько раз боксирует в воздух в сторону своего отражения. Потом надевает на руки серебряные кольца. Теперь он готов.

Томас

Ему наконец удается сбросить с себя мальчика и сесть. Они встают на ноги одновременно.

Шея пульсирует. В ушах эхом отдается звук впивающихся в кожу зубов.

Он смотрит на жуткое лицо ребенка. На подбородке осталась кровь. Обвисшая кожа на теле, впалая грудная клетка…

Каждая клетка тела Томаса кричит, что ему нужно уходить. Но мальчик снова встает между ним и дверью.

Томас достает из кармана бутылку из-под пива, краем глаза ловит в зеркале свое отражение. Он судорожно сжимает рукой горлышко, боясь, что бутылка выскользнет из влажной ладони, и бьет бутылкой по краю стола. Ничего не происходит. Он снова бьет, уже сильнее, и стекло поддается.

Острые края горлышка поблескивают в полумраке комнаты.

Томас машет этим оружием перед собой. Кусок стекла отваливается и падает на ковровое покрытие. Он приближается к мальчику. Ему нужно уйти. Только это сейчас имеет значение.

– Я не сделаю тебе ничего плохого, – говорит Томас.

Сердце стучит в груди все быстрее, рана на шее пульсирует в том же ритме. Мальчик не отвечает. Томас даже не слышит его дыхания.

Мысли роятся в голове. Пео и остальные, должно быть, сейчас в «Клубе „Харизма"». Они понятия не имеют, где Томас, и могут подумать, что он валяется пьяный. Или что он нашел с кем переспать. Они только завтра утром сообразят, что дело серьезное.

Томас делает еще один шаг вперед. Между ним и мальчишкой теперь всего метр.

– Пожалуйста, – просит он. – Я ничего не скажу твоей маме и вообще никому не скажу. Только позволь мне уйти.

Рот мальчика открывается и закрывается. Раздается этот ужасный щелчок.