Епитимья

Эмма закрыла лицо руками, но в то же мгновение резко их отбросила. Собственные руки были ей омерзительны: от них разило смертью и гнилью. И как она раньше не чувствовала этот запах? Эмма стиснула зубы и посмотрела невидящим взглядом на стену перед собой: она не узнавала этот цвет, эти узоры на обоях, не узнавала собственный дом… Её лицо перекосило от злости, злости на саму себя и на тех, кто превратил её в безвольную куклу.

Эмма просидела бы в коридоре до самой ночи, но Том не должен был увидеть её в таком состоянии – надо было подниматься и приводить себя в порядок. Еле волоча ноги, она дошла до ванной и начала отмывать руки от многолетнего слоя грязи: до боли и красноты натёрла каждую мочалкой, но даже после этого не могла спокойно смотреть на свои ладони, которые, как назло, так и норовили оказаться прямо перед её лицом.

– Ты никого не убивала, – напомнила она отражению в зеркале, и то тактично промолчало в ответ.

На кухне Эмма собиралась включить чайник, но вместо этого свалилась на стул и начала изучать узоры на стенах. В кастрюле на плите заурчала вода. Ничто в этой комнате не напоминало о том страшном преступлении, частью которого она, сама того не подозревая, стала. Тогда весь мир ограничивался стенами их маленькой кухни, и в этом мире было комфортно. Эмма хотела бы остаться там навсегда, забыв про голод и боль.

Но голод и боль имели другое мнение на этот счёт и напомнили о себе сами. В животе снова разгорался пожар, и в этот раз простое самовнушение уже не помогало. Решение проблемы возникло прямо перед глазами Эммы: она схватила стоявший на столе стакан с водой и принялась жадно пить, как будто кто-то мог в любую секунду забрать у неё это сокровище. Прохладная жидкость возымела невероятное действие: желудок попался на уловку и буря внутри него поутихла. Эмма была довольна собой: было приятно сделать хоть что-то без указаний Ребекки, своими силами.

Не сразу она поняла, какую ошибку только что допустила. Крик застыл у неё в гортани: одним своим шагом она в мгновение разрушила всё. В ту ж минуту она почувствовала, как мутнел её рассудок, как угасала в ней способность мыслить, как утекало из головы всё ненужное и лишнее, как пробуждалась после недолго сна слепая животная покорность. Неужели это могло подействовать так быстро?

Эмма прыгнула в это болото добровольно, и рядом не было решительно никого, кто подал бы ей руку помощи. Ей впервые нужно было самой спасать себя. От напряжения её голова, казалось, вздулась. У неё оставались считанные минуты до точки невозврата. К тому моменту Эмма уже не помнила, что в её жизни когда-то присутствовал человек по имени Ребекка.

Одна единственная идея маячила на горизонте: Эмма, хватаясь за остатки сознания, как за спасительный круг, на четвереньках доползла до уборной, наклонилась над унитазом и засунула два пальца в рот так глубоко, как могла. Рефлексы работали исправно: поток мутной воды вперемешку с кровью и желудочным соком хлынул из неё и продолжался, пока Эмма не была опустошена окончательно. Она обнимала унитаз и смеялась: сработало, спасена. Самое сложное осталось позади.

Входная дверь открылась неожиданно и с тихим скрипом. До ночи было ещё далеко, и Эмма резко встала, сжав кулаки. Она была готова драться насмерть, кто бы ни стоял за этой дверью. Голос Тома вернул её в реальность. Всего лишь муж вернулся с работы, а она чуть не набросилась на него с кулаками. Нервная система стала ни к чёрту.

Прежде чем выйти из ванной, Эмма обрызнула лицо холодной водой и натянула улыбку. Эту маску она надевала в последний раз. Том стоял в коридоре и улыбался всё так же отталкивающе, но Эмма уже не винила его в этом: яд по-прежнему тёк по его венам и отравлял его разум. Он был лишь жертвой.

Том обнял её, и мурашки пробежали по её плечам. Эти руки, покрытые толстым слоем крови и грязи, и пустые глаза… Она больше не могла находиться рядом с ним, ни с кем из них. Все рабочие были смертельным оружием в руках незримого палача, и это пугало Эмму ещё больше. Она не хотела жить в постоянном страхе, оглядываться на каждый шорох и проверять, не тянулись ли эти руки в жёлтых перчатках к её шее.

Том незаметно управился со своей порцией и жадно смотрел на тарелку Эммы.

– Можешь взять, я неголодна, – именно этого она и дожидалась.

– А как же?.. – было видно, что мысленно он уже поедал её порцию и этот вопрос задал лишь для приличия.

– Я хорошо поела за обедом, не переживай, – врать Эмме понравилось.

Том ничего не ответил и взял её тарелку. Он и не переживал.

Эмма даже завидовала ему в этот момент. Ни о чём не волновался, ни о чём не догадывался, и в его голове с каждой секундой по экспоненте не росло количество вопросов, в то время как количество ответов на них стабильно стремилось к нулю.

После ужина Том пошёл в душ, а она подошла к входной двери и повернула ключ, стараясь не дышать, хотя из-за шума воды Том не услышал бы и стрельбу в соседнем доме. Чрезмерной осторожностью Эмма заразилась от Ребекки.

Теперь она боялась только того, что силы могли покинуть её в самый ответственный момент, она могла просто не проснуться в нужное время и упустить из-за этого свой единственный шанс.

Эмма сложила одежду на пол возле тумбочки, чтобы ночью не тратить времени на поиски, и легла на спину. Лампа светила ей прямо в лицо, но она не отворачивалась, несмотря на жжение в глазах. Пока она что-то чувствовала, она могла быть уверена, что всё ещё существовала.

Том вышел из ванной через пятнадцать минут, улыбнулся себе под нос и, подойдя вплотную к кровати, скинул на пол полотенце, под которым ничего не было. В его глазах горело неудержимое животное желание. Эмма не успела даже дёрнуться в сторону: он схватил её за ноги и резко притянул к краю кровати. В ту же секунду она ощутила его внутри. Он сделал то, чего так давно добивался, без ненужных прелюдий. Он и не думал спрашивать. Он словно почувствовал, что больше такой возможности у него никогда не будет.

Эмма почти уснула к тому моменту: сил сопротивляться у неё не осталось. Она не могла даже сказать что-то, не то что закричать или попробовать вырваться. Её тело сотрясалось от потусторонних ритмичных толчков, и ей оставалось лишь мысленно проклинать этого человека, навалившегося на неё всеми килограммами своего веса. Когда его руки коснулись её лица, когда его длинные пальцы оказались у неё во рту, внутри неё надломилось что-то очень хрупкое и ценное.

Всё это время Том не переставал улыбаться и тяжело дышать. Её молчание он принял за покорное согласие.

К счастью, если счастье вообще ещё существовало в этом мире, продлилось это недолго. Том отдал ей последний супружеский долг и свалился на кровати рядом с ней с таким видом, словно только что завершил марафон. Его гладкая грудь вздымалась и блестела от пота. Он с силой сжал руку Эммы, так, что она ощутила пульсацию его вен. В тот вечер Том оставил в ней частичку себя.

Он уснул почти сразу, и в комнате погас свет. Лампы чувствовали, что живым в доме в тот момент был только Том. А Эмма чувствовала, как две неуверенные слезы потекли по её лицу. Всё тело изнывало, и она поняла, что уснуть у неё уже не получится.

В темноте минуты превращались в часы, а часы – в годы. Эмме казалось, что она медленно умирала, превращалась в бесформенную жижу и просачивалась сквозь матрас прямиком в ад. Голод жёг её изнутри, а снаружи по всему телу горели отметины от рук мужа. Желудок будто выворачивали наизнанку. Может быть, она это заслужила. И дёрнул её чёрт взять кота домой, поднять этот проклятый листок, променять сытую спокойную жизнь… На что? На боль и страх?

Что ждало её там, за порогом дома? Что приготовила ей судьба? У неё не было ни одной догадки. Мир был полон самых разных вещей, как отвратительных, так и прекрасных: она убедилась в этом сама – какие встретятся ей, когда она сделает шаг за территорию зоны комфорта? С чего она вообще взяла, что у неё получится сделать этот самый шаг? От этих мыслей ей стало ещё хуже. Эмма не чувствовала своих ног. Она надеялась только на чудо и молила время, чтобы то просто продолжало идти, дотянуло хотя бы до утра, до завтрака… Она была бы рада даже творожной запеканке.

Эмма вздрагивала при любом шорохе. Вытерпеть это было мучительно. Она уже не ждала прихода Ребекки, а хотела просто пережить эту ночь.

Она боялась уснуть и не проснуться и поэтому не закрывала глаза, которые так и не привыкли к темноте. Может, она уже давно умерла и просто ещё не поняла этого: собственные чувства не вызывали у неё доверия. Эмма подняла руку, и экран на стене нехотя показал 1:32, убедив её: она ещё была жива. Полвторого ночи: прошло всего полтора часа… Она бы заплакала, но сил не было даже на это.

Эмма догадывалась, что дело было не только в голоде. Тот, кто подмешивал отраву ей в еду все эти годы, явно должен был предусмотреть такой исход. Может, ей и не суждено было дожить до завтра. Может, Ребекка знала это и шутки ради приговорила её к мучительной смерти. Сколько раз она сомневалась в соседке и та в итоге доказывала обратное? Эмме оставалось только надеяться и ждать.

Перед её глазами появилась тарелка с жидким супом, который она бездумно вылила днём, и в этот раз сдержать слёзы у Эммы не получилось. Тихие всхлипывания эхом отражались от стен и потолка и наполняли комнату тоской.

Прошёл ещё час, она снова подняла руку: 1:48. Всего пятнадцать минут? Это не могло быть правдой. Наверное, даже экран отвернулся от неё – другого объяснения Эмма найти не могла. Рука Тома в этот момент опустилась на её живот: он сопел, как невинный младенец, и улыбался даже во сне. Эмма чуть не взвыла от отвращения, но пересилила себя и неловким движением скинула руку мужа со своего тела.

Тогда она пообещала себе, что через час уйдёт отсюда сама. Уползёт в крайнем случае. И не имело значения куда. Не могла она оставаться здесь, рядом с этим человеком, в этом доме, в этом мире… Интересно, что сейчас делал кот? Наверное, охотился на летучих мышей в лесу. Или на летучих мышей охотились только летучие коты? Мысли спутались окончательно.

Так она пролежала чуть меньше вечности, пока тихий скрежет двери не вывел её из транса. У Эммы замерло сердце. Ребекка? В коридоре послышались осторожные шаги: соседка сразу прошла на кухню, даже не заглянув в их спальню. Наверное, не хотела разбудить Тома.

Это был момент истины. Сейчас или никогда. Эмма поднялась на кровати, и каждый сустав в её теле застонал, каждый нерв накалился. Боль всё ещё была доказательством жизни, а не предвестником смерти. Эмма встала на ватные ноги, затем аккуратно достала из книги многострадальный листок, тайну которого ей только предстояло узнать, и сделала шаг к двери. Рука Тома в это время опустилась на то место, где только что лежала его жена, он пробормотал что-то невнятное и повернулся на другой бок. На пару секунд Эмма перестала дышать. Она была готова задушить мужа голыми руками, но не дать ему всё испортить.

Опираясь на стену, Эмма дошла до кухни. В дальнем углу комнаты виднелись очертания фигуры в капюшоне: Ребекка как-то обошла датчики движения и сидела теперь в полной тишине. Она молчала. Кухня была наполнена неопределённостью, даже воздух там был чужим. Эмма почувствовала неладное слишком поздно: свет загорелся, и она в страхе отпрыгнула к двери. Лица этого человека по-прежнему не было видно, но это точно была не Ребекка: в куртке такого размера могло поместиться три Ребекки. Неужели… Всё-таки незримый палач добрался до неё раньше, пришёл сейчас, когда спасение было так близко… В следующую секунду Эмма схватила со стола стакан и без колебаний разбила его о стену: теперь у неё было оружие. Слишком долго этот человек отравлял её жизнь: она планировала забрать его на тот свет с собой и выжидала, как львица, сверкая глазами. Предчувствие мести опьяняло её.

Ночной пришелец не шелохнулся. Между ними повисла зыбкая тишина, которую никто не хотел нарушать: никто не хотел нападать первым. Через минуту Эмма уже жалела, что выбрала такой путь: никаких шансов у неё в этом бою не было – надо было просто с улыбкой на лице шагнуть в это болото и остаться в нём навсегда.

Вдруг у незнакомца в руках загорелся маленький огонёк, осветивший нижнюю часть его лица, которая была покрыта густой чёрной бородой: наблюдательской маски на нём не было. Попытка втереться в доверие? Он начал искать что-то в карманах своей куртки и через мгновение вытащил оттуда маленький свёрток. Эмма крепче сжала смертоносный осколок.

– Возьми, – сказал он сухо, бросив свёрток на стол.

Эмма не дрогнула. Дрожало только стекло в её руках.

– Возьми, – повторил он уже мягче, – Ребекка сказала, что тебе нужно поесть.

Эмма посмотрела на ночного гостя уже не так холодно: его голос совсем не был похож на голос страшного убийцы. От него вообще исходило удивительное тепло. Может, его прислала Ребекка? Она никогда не говорила, что придёт этой ночью сама, но могла хотя бы предупредить, что замещать её будет огромный бородатый мужчина. Страх в глазах Эммы постепенно угасал.

Не опуская осколок, она одной рукой развернула свёрток – внутри действительно лежал кусок хлеба. Эмма не заметила, как он оказался у неё во рту. Изголодавшаяся и обессилевшая, она в тот момент и не думала о том, что в тесто могли подмешать яд, о том, можно ли было доверять сидевшему перед ней человеку, – голод перекрывал все остальные чувства. Хлеб был твёрдым, как камень, и пахнул старостью, – ничего вкуснее она никогда не ела.

Как приятно было жевать, чувствовать во рту пищу, глотать. У неё снова, как по волшебству, появились не только силы, но и желание жить дальше. На её глазах мир наполнялся надеждой.

Эмма расправилась с куском хлеба слишком быстро и теперь жадно смотрела на своего спасителя, ожидая подачки, как животное в зоопарке: не мог же он прийти с одним только куском хлеба. Минуты шли, а добавка на столе всё не появлялась. Похоже, запасы в карманах у незнакомца и правда подошли к концу. Эмма смиренно сглотнула: сытой жизни ей никто не обещал.

– Вот, оденься, – на столе образовалась стопка одежды. Эмма успела забыть, что этот человек пришёл сюда не для того, чтобы её кормить.

Она чувствовала, как бородач сверлил её взглядом из-под капюшона, и только тогда осознала, что все пять минут на кухне провела в одном нижнем белье. Полуголая лысая женщина, у которой текут слюни при виде зачерствевшего куска хлеба и которая бьёт стаканы при виде незнакомцев. Ради неё этот человек был здесь. Странно, что он вытерпел так долго.

Эмме было на удивление весело: вся эта ситуация была слишком неправдоподобной, чтобы оказаться реальностью. Слишком быстро её жизнь выворачивалась наизнанку и менялась до неузнаваемости – в настоящем мире так не бывает. Вероятно, она всё ещё спала, а во сне можно было не бояться ни последствий, ни мнений других людей.

На столе лежали чёрные спортивные штаны и кофта, цвет которой в темноте нельзя было разобрать. Одежда пахла сыростью, но на это Эмма не обращала внимания: она была счастлива впервые надеть хоть что-то помимо своей старой униформы, которая пахла только смертью. Новая одежда была ознаменованием новой жизни.

– Ботинки пока бери свои, – друг Ребекки был ещё более немногословен, чем она сама.