Выжить в пандемию

Индекс построен на манер Шкалы ураганов, отражающей силу и разрушения, нанесенные стихией, давая возможность ЦКЗ классифицировать смертоносную силу различных пандемий.

В основе графика (рис. 1) лежит уровень летальности и процент заболевших, которые в итоге потенциально станут жертвами инфекции. Так, во время самой губительной пандемии в истории – испанского гриппа 1918 года, заболел каждый третий, из которых умерло 2 %.

Таким образом, пандемии 1918 года была присвоена 5-я категория тяжести, аналогичная «катастрофическому» уровню Шкалы ураганов Саффира – Симпсона, называемому также супертайфуном, когда постоянная скорость ветра в буре превышает 70 м/с.

Уровень смертности от COVID-19 куда ниже и близится примерно к 0,5 % – исходя как из актуальных данных по регионам, выполнившим наибольшее количество тестов,

так и из анализа исторических тенденций развития пандемий, применяющегося для расчетов в реальном времени.

Рис. 1. Индекс тяжести пандемий (разработан Центром по контролю и профилактике заболеваний.

Обработан Дастином Киркпатриком)

Из графика видно, что смертность в 2 % – как во время пандемии 1918 года – соответствует пятой категории. На примере COVID-19 отчетливо видно, что коронавирусы вроде SARS шутя ускользают из нашего поля зрения, отражаясь затем серьезными пандемическими вспышками. SARS довольно скоро удалось локализовать благодаря целенаправленному измерению температуры на вокзалах и в аэропортах, однако к тому времени на 8096 выявленных случаев заражения уже приходилось 774 смерти.

То есть летальность составила около 10 %. И хорошо, что сейчас пандемия SARS-CoV-2, а не SARS-CoV! MERS же был еще более смертоносным, убив 858 человек из 2494 зараженных

– целых 34 %, а проще говоря, одного из каждых трех заболевших.

С SARS в 2002-м, а потом еще и MERS в 2012 году мы твердо уяснили, что коронавирусы могут быть смертоносными, а не просто какими-то там вызывающими простуды, как мы думали раньше. В случае с COVID-19 мы видим, что это семейство вирусов также вполне способно обернуться и общемировой инфекционной вспышкой. Коронавирусы убедительно показали, что умеют быть разными, так что нетрудно представить сочетание высокой вирулентности и летальности, которое сделает следующую коронавирусную пандемию на порядок страшнее.

Но есть еще более поучительная история, которая и является главной темой настоящей книги. Мы давно знаем о высоком пандемическом потенциале гриппа, но самой смертоносной его вспышкой был тот 2 %-ный уровень смертности в 1918 году. Так вот, 2 % было достаточно, чтобы унести около ста миллионов жизней и сделать испанский грипп самым страшным событием в истории человечества.

Однако же в 1997 году был открыт вирус H5N1 – вирус куриного гриппа с уровнем летальности в 50 %.

Что, если бы подобный вирус запустил пандемический маховик? Что, если бы смертность составляла не 2, а 50 %?

Пандемия COVID-19, несомненно, разрушительна, но на полках в магазинах есть продукты. Интернет, может, и не блещет скоростью, но все еще есть. Есть электричество и относительно безопасная питьевая вода. Врачи и медсестры приходят на работу. Если прогнозы верны и умрет «всего лишь» сто тысяч американцев,

то это будет менее чем один на три тысячи. В той пандемии 1918 года, когда смертность составляла 2 %, умирал один из ста пятидесяти зараженных американцев.

Только представьте, что было бы в случае десятикратного увеличения уровня в 2 %, когда умирал бы один из пятнадцати? Или двадцати пяти, когда умирал бы один из шести…

Коронавирус ли, вирус ли какого-то гриппа нового типа – хорошая новость в том, что мы вполне можем повлиять на ситуацию. Ровно так же, как запреты на торговлю экзотическими животными и закрытие рынков животных, призванные усилить профилактику коронавирусных пандемий, реорганизация механизмов и в целом отношения к содержанию и выращиванию на убой домашнего скота может предотвратить или стать серьезным подспорьем в борьбе со следующим гриппом-убийцей.

Часть I

Собирается буря

1918 год

Три злейших врага есть у человечества: лихорадка, голод и война; из них самым ужасным является, несомненно, лихорадка.

    Сэр Уильям Ослер

Большинство из нас представляет себе грипп («инфлюэнца») как неприятную болячку, с ежегодной периодичностью раздражающую нас наряду с налогами, стоматологами и поездками к дальним родственникам. Зачем тревожиться о каком-то гриппе, когда есть почти киношно жуткие вирусы, вроде Эболы? Ну, например, затем, что именно на грипп ставит большинство ученых в качестве следующего убийцы человечества. Каждый год гриппом заболевают до 60 миллионов американцев. А что, если он внезапно станет смертельным, как это уже было в 1918 году?

Все началось за несколько лет до того и выглядело вполне безобидно; действительно, разве обратишь внимание на кашель, когда гремит канонада Мировой войны? Болезнь прозвали испанским гриппом лишь из-за цензуры воюющих держав, пресекавших утечки сообщений о распространении инфекции, опасаясь, что это может нарушить боевой дух солдат.

Испания, будучи нейтральной, позволяла своей прессе писать о происходящем. На первых полосах значилось: «ОЧАГ СТРАННОЙ ЭПИДЕМИИ ВСПЫХНУЛ В МАДРИДЕ». Под давлением цензуры, несмотря на миллионы смертей по всему миру, европейская пресса весьма скупо писала о пандемии, не считая того, какая температура была тогда-то утром у испанского короля Альфонсо XIII.

В самой же Испании болезнь называли «французским гриппом».

«Вот и прошел год 1918-й, – говорилось в редакторской колонке рождественского выпуска Journal of the American Medical Association, – год судьбоносный – ведь именно им завершилась жесточайшая из войн, которую только знала человеческая история. Именно этим годом, пусть лишь на время, прервалось уничтожение человека человеком. И к несчастью, именно в нем открылась смертоноснейшая из инфекционных болезней».

Эта «смертоноснейшая» болезнь погубила вдесятеро больше американцев, чем пало на полях Первой мировой войны.

Вообще же, согласно данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), «пандемия гриппа 1918 года унесла более всего человеческих жизней в кратчайший период, чем какое-либо иное заболевание до или после того»,

став, таким образом, «самой смертоносной болезнью в истории человечества».

Само слово «эпидемия» происходит от греческих корней ??? – на, при и ????? – народ; «пандемия» же, от греческого ????????, означает «над всем народом», то есть всеми людьми.

Большинство заболеваний, как и стихийных бедствий, ограничены географически. К примеру, войны, голод, землетрясения или террористические акты зачастую локализованы как во времени, так и в пространстве. Мы наблюдаем за происходящим в ужасе, но сами пострадать не можем. Пандемии – совсем другое дело. Пандемия – это эпидемия мирового масштаба. Они происходят повсеместно и одновременно, от одного берега и до другого, и могут длиться более года.

«Во время урагана “Катрина” люди принимали беженцев, присылали чеки с пожертвованиями, всячески помогая пострадавшим оказаться в безопасности», – сказал эксперт по вопросам глобальной экономической стратегии крупной инвестиционной компании об одном из самых разрушительных катаклизмов в истории США, но в случае пандемии «некуда обратиться за помощью, нигде нет совершенно безопасного места».

Слово же «инфлюэнца» происходит от итальянского influenza – «воздействие», отражая средневековое представление об астрологических силах, воздействием которых были обусловлены ежегодные вспышки сезонного гриппа.

Немцы в 1918 году называли новую болезнь Blitzkatarrh – молниеносным катаром (воспалением);

в Сиаме ей дали имя Kai Wat Yai, что означает Великая простудная лихорадка;

в Венгрии она была известна под именем Черного хлыста; на Кубе и Филиппинах – как Trancazo, «удар палкой», а в США – как испанка или, из-за кровавого кашля у многих умерших, Пурпурная смерть.

Пурпурная смерть

Болезнь, охватившая миллионы по всему миру, началась как мышечное недомогание с высокой температурой и уже спустя несколько дней вылилась в огромное количество жертв, у которых было кровотечение из ноздрей, ушей и глаз.

У некоторых начиналось внутриглазное кровоизлияние,

другие же страдали от обильного кровохарканья

и кровавой рвоты.

На коже больного выступали кроваво-красные волдыри.

Майор Вальтер Брем, возглавлявший тогда министерство здравоохранения, на страницах Journal of the American Medical Association подробно описал разверзавшийся вокруг ужас, когда «тут и там у больных начинала фонтаном хлестать кровь – у кого носом, у кого изо рта».

Были сообщения о таких сильных кровотечениях, что кровь разбрызгивалась на несколько метров вокруг.

На поздних стадиях у больных открывалось внутрилегочное кровотечение.

Пока больные силились откашлять всю кровь, заполняющую легкие и мешающую дышать, их тела – из-за недостаточности поступающего в кровь кислорода – постепенно приобретали все более синий оттенок – состояние, известное под названием гелиотропного цианоза,

или, проще, «синюхи». Фронтовые врачи отмечали, что то была «не мутновато-бледная синева, как часто бывает при запущенной пневмонии, но именно глубокий синий… насыщенный синий индиго».

Кожа приобретала такой темный и плотный оттенок, что один врач и вовсе признался, что теперь «даже довольно непросто отличить цветных от белых».