Поэт, или Охота на призрака

– Это особый режим заключения, который используется в отношении информаторов и в случаях особой важности. Я позвоню в тюрьму и скажу, что вы – информатор в одном деле федерального значения в Вашингтоне.

– Неужели это не станут проверять?

– Разумеется, станут, но сегодня уже слишком поздно, чтобы докопаться до истинного положения вещей. Вам дадут статус К-девять и поместят в отдельную камеру, а завтра, когда обнаружится, что произошла ошибка, вы будете уже в суде или, смею надеяться, на свободе.

– Отличный ход, мистер Краснер.

– Да, Гарольд, но, к сожалению, впредь я не смогу больше пользоваться этой возможностью. Так что, боюсь, мне придется увеличить сумму гонорара, о которой мы только что договаривались, чтобы компенсировать потерю.

– По рукам, и пусть деньги вас не беспокоят. Я могу без задержки достать шесть «косых». Если вытащите меня, то все, что останется после расчета с поручителем, – ваше. По-моему, это справедливо.

– Договорились. А теперь еще один момент. Вы упомянули о необходимости задержать проверку отпечатков пальцев. Я должен знать об этом как можно больше, чтобы с чистой совестью делать перед судом любые заявления.

– Я мог бы сообщить кое-какие сведения, если вы будете настаивать, однако не думаю, что нам стоит вдаваться в подробности.

– Понимаю.

– Когда состоится слушание моего дела?

– В первой половине дня, ближе к обеду, но не беспокойтесь. Сразу после звонка в тюрьму насчет вашего статуса я договорюсь, чтобы вас отправили в Санта-Монику с первым же автобусом. Лучше ждать в суде, чем в Бискайлусе.

– Я впервые в этих местах и не знаю…

– Простите, мистер Брисбейн, я вынужден вновь поднять финансовый вопрос. Боюсь, что вся сумма будет нужна мне до того, как я завтра попаду в суд.

– У вас есть счет в банке?

– Да.

– Тогда скажите мне его номер, и утром я переведу деньги по телеграфу. Кстати, смогу ли я звонить по межгороду из камеры, если мне присвоят этот самый статус К-девять?

– Нет, вам придется позвонить ко мне в контору. Я предупрежу Джуди, чтобы она ожидала вашего звонка. Секретарша наберет номер, который вы укажете, и соединит вас с абонентом напрямую. Это непременно сработает. Не беспокойтесь, я так делал уже не раз.

Потом Краснер продиктовал номер своего счета для телеграфных переводов, и Глэдден зафиксировал его в памяти, используя специальную методику запоминания, которой обучил его Гораций.

– Вам будет гораздо спокойнее, мистер Краснер, если вы уничтожите все записи об этом телеграфном переводе и зарегистрируете деньги, как если бы они были внесены наличными на ваш банковский счет.

– Понимаю. Так и поступим. Что-нибудь еще?

– Да. Войдите в сеть и оставьте сообщение о том, что случилось. Пусть остальные держатся от карусели подальше.

– Будет сделано.

Повесив трубку, Глэдден прислонился спиной к стене и стал медленно сползать вниз, пока не оказался сидящим на полу. Смотреть на заключенного напротив он избегал. Неожиданно Глэдден обратил внимание, что наркоман на полу перестал храпеть, и подумал, уж не помер ли тот от передоза, но спящий вдруг шевельнулся. Несколько минут Глэдден обдумывал, не обменяться ли с ним пластмассовыми браслетами. Тогда утром его спокойненько выпустят и не придется тратиться на адвоката и вносить залог.

Нет, решил он. Пожалуй, риск чересчур велик. Во-первых, сидевший напротив него парень действительно походил на переодетого копа, а во-вторых, разлегшийся на полу наркоман мог оказаться постоянным нарушителем порядка и частым гостем в суде. Никогда нельзя знать заранее, что скажет судья. Лучше положиться на Краснера, тем более что пройдоха-адвокат, похоже, знает, что делает. К тому же фамилию и телефон он выбрал не из справочника, а из списков абонентов их сети.

И все же шесть тысяч долларов не давали Глэддену покоя. Судебная система таки доведет его до разорения. Шесть тысяч долларов, и за что? Что он такого сделал?

Глэдден машинально сунул руку в карман в поисках сигарет, но вспомнил, что курево у него отобрали. Это обстоятельство заставило его почувствовать еще более сильный гнев, к которому примешивалась непреодолимая жалость к себе. На каком основании общество преследует его, ведь он нисколько не виноват в том, что его инстинкты и желания не такие, как у всех? Почему же никто не хочет этого понять?

Глэдден пожалел, что у него нет с собой портативного компьютера. Его тянуло пообщаться сейчас с кем-нибудь в сети – с человеком, который бы его понимал. В камере ему было одиноко и неуютно. Если бы не парень, который продолжал пялиться на него от противоположной стены, он бы, наверное, заплакал. Нет, он не станет показывать свою слабость: ни перед ним, ни перед кем-либо другим.

Глава 8

Просмотрев оба дела, я долго потом не мог заснуть. Фотографии с места происшествия не давали мне покоя. Тереза и Шон – оба они навечно застыли в жутких позах, и оба оказались в конце концов в серых казенных конвертах. Мне хотелось вернуться назад, выкрасть снимки и сжечь их. Я не мог допустить, чтобы их увидел кто-нибудь еще.

Утром я сварил кофе и, включив компьютер, соединился с корпоративной сетью «Роки-Маунтин ньюс», чтобы узнать, нет ли каких сообщений для меня лично. Ожидая, пока система примет пароль, я проглотил пригоршню кукурузных хлопьев из пакета. Надо сказать, что я держу ноутбук и принтер на обеденном столе не только для удобства, хотя довольно часто использую их во время еды; сидеть за столом, двигая челюстями и размышляя, сколько лет я уже обедаю в одиночестве, бывает порой невыносимо тяжело.

Квартирка у меня совсем маленькая и скромная, с одной спальней. Я обитаю в ней вот уже десятый год и за это время ни разу не менял мебель. В целом неплохо, жить можно, хотя и не бог весть что.

Кто был у меня в гостях в последний раз (за исключением, разумеется, Шона), я вспомнить не мог. Случается, конечно, что я провожу время с женщинами, но никого из них я сюда не приводил. Впрочем, и женщин у меня тоже было немного.

Когда я только въехал в эту квартиру, мне казалось, что я проживу тут года два, не больше, а потом непременно куплю дом, женюсь и, может быть, даже заведу кошку или собаку, однако планам этим сбыться было не суждено, уж и не знаю почему. Должно быть, во всем виновата моя работа. Во всяком случае так я объясняю это самому себе. Вся моя энергия и силы уходят на репортерскую деятельность, и свидетельством тому могут служить кипы газет, в которых печатались мои статьи, сложенные в каждой комнате. Мне нравится перечитывать их, и я берегу старые пожелтевшие выпуски «Роки-Маунтин ньюс». Если мне случится отдать концы дома, то те, кто придет за мной и отыщет меня среди бумажного хлама, решат, что перед ними один из старьевщиков, о которых я сам когда-то писал. Эти типы умирают в своих каморках, до потолка забитых старыми газетами, на матрасах, куда зашиты их сбережения. И наверняка никто даже не догадается порыться в газетах в поисках моих сочинений.

На экране компьютера наконец появилась пара сообщений. Самое последнее было от Грега Гленна – главный интересовался, как идут у меня дела. Послание было отправлено вчера в 18:30, и я почувствовал нарастающее раздражение. Только в понедельник утром Гленн утвердил тему, а в тот же день вечером уже торопился узнать, есть ли у меня что-нибудь стоящее. В переводе с редакторского языка вопрос «Как дела?» означал «Где статья?».

«Да пошел он к черту», – решил я и отстучал ответ, в котором извещал шефа, что понедельник провел в полиции и убедился: мой брат действительно совершил самоубийство. Таким образом я обосновывал запланированный мною переход к исследованию причин самоубийств среди копов и того, насколько часто это случается.

Сообщение, предшествовавшее посланию Гленна, было из нашей редакционной библиотеки от Лори Прайн. Оно также было отправлено в понедельник, но на пару часов раньше и состояло из единственной строчки: «Нарыла любопытную информацию и оставила ее на столе».

Лори я послал подробный ответ: поблагодарил за оперативность, извинился – сославшись на неотложные дела в Боулдере – за то, что не смог приехать, и заверил, что непременно постараюсь забрать материал как можно скорее. В глубине души я подозревал, что Лори испытывает ко мне определенный интерес, хотя наше с ней общение никогда не выходило за рамки служебных отношений. Мне казалось, что в подобных случаях необходимо быть уверенным, и если действовать, то предельно осторожно. Раздавая авансы направо и налево, можно быстро остыть к своему предмету, особенно если тебя встречают с распростертыми объятиями. Если же ты ошибся, то можешь ожидать как минимум жалобы в отдел кадров, и иди потом доказывай, что ты не верблюд. По мне, так лучше и вовсе избегать любовных похождений по месту работы.

Покончив с неотложными делами, я просмотрел последние сообщения «Юнайтед пресс интернэшнл» и Ассошиэйтед Пресс, надеясь узнать, что у нас новенького. В глаза мне бросилась статья о враче, которого подстрелили у дверей женской консультации в Колорадо-Спрингс. Активист движения против абортов был задержан, но доктор пока жив. Я сделал себе электронную копию этой статьи и занес файл в каталог перспективных тем, хотя уже знал, что вряд ли стану ее разрабатывать, если только пострадавший не скончается в мучениях.

Кто-то постучал в дверь, и я глянул в глазок, прежде чем отпереть замок. Это была некая Джейн, жившая этажом ниже. Мы познакомились примерно год назад, когда она переезжала в наш дом и попросила меня помочь внести мебель. Мой рассказ о том, что я работаю репортером в газете, явно впечатлил Джейн: ха, знала бы она, что это такое на самом деле! Потом мы дважды сходили в кино, один раз вместе поужинали и еще как-то провели день в Кейстоуне, катаясь на лыжах; однако это были все наши совместные вылазки за тот год, что она жила рядом со мной, и я сомневался, что из этого выйдет что-нибудь путное. В данном случае, однако, нерешительность проявлял именно я. Джейн казалась привлекательной девушкой, но ее красота как-то не вязалась с домашним уютом. Я же был в достаточной степени бродячим котом, чтобы это могло понравиться мне в ком-нибудь еще.

– Привет, Джек. Увидела в гараже твою машину и поняла, что ты вернулся. Как поездка?

– Неплохо. Во всяком случае я рад, что вырвался из Денвера.

– Небось на лыжах катался?

– Немного. Главным образом в Теллурайде.

– Звучит неплохо. Кстати, хотела тебе предложить, но не успела: если опять куда-то соберешься, я могла бы поливать твои комнатные растения или забирать почту. Только скажи.

– Спасибо за предложение, только у меня нет никаких комнатных растений. Я не держу цветов, потому что довольно часто не ночую дома. Работа такая.

Сказав это, я обернулся через плечо, словно для того, чтобы удостовериться в правильности своих слов. Наверное, мне следовало пригласить Джейн на чашечку кофе, но вместо этого я спросил:

– Ты, наверное, торопишься на службу?

– Да.

– Я тоже, так что извини – мне нужно бежать. Давай как-нибудь, когда все утрясется, сходим в кино или пообедаем вместе?

Мы оба любили фильмы с участием Де Ниро. Это была единственная вещь, которая нас объединяла.