– И тут пришли европейцы! – не выдержала Камари.
– И тут пришли европейцы, – согласился я. – И принесли свои обычаи.
– Злые обычаи.
Я покачал головой.
– Для европейцев это – не злые обычаи, – ответил я. – Я-то знаю, потому что учился в европейских университетах. Но их обычаи не годятся для кикуйю, или масаи, или вакамба, или эмбу, или кисии, как, впрочем, и для всех остальных племен. Мы видели одежду, которую они носили, здания, которые они воздвигли, машины, которыми они пользовались, и мы попытались стать европейцами. Но мы – не европейцы, и их пути – не наши пути, они не подходят для нас. Наши города стали переполненными и грязными, наши земли истощались, животные вымирали, вода стала отравленной, и наконец, когда Эвтопический Совет разрешил нам переселиться на планету Кириньяга, мы оставили Кению и прилетели сюда, чтобы жить по старым законам, которые хороши для кикуйю. – Я помолчал. – В давние времена у кикуйю не было письменности и никто не умел читать, а раз мы здесь, на Кириньяге, возрождаем традиции кикуйю, то нашему народу нет нужды учиться читать или писать.
– Но что хорошего в неумении читать? – спросила она.
– То, что никто из кикуйю не умел читать до прихода европейцев, не делает его плохим. Чтение покажет тебе, что можно жить и думать иначе, и тогда жизнь на Кириньяге будет вызывать твое неудовольствие.
– Но ты же читаешь и всем доволен.
– Я – мундумугу, – сказал я. – Я достаточно мудр, чтобы понять, что прочитанное мною – ложь.
– Но ложь не обязательно плоха, – настаивала она. – Ты все время рассказываешь лживые истории.
– Мундумугу никогда не лжет своему народу, – резко возразил я.
– Ты рассказываешь им истории вроде той, про льва и зайца, или другой, о том, как появилась радуга, но это же выдумки.
– Это притчи, – ответил я.
– Что такое притча?
– Особый вид истории.
– Это правдивая история?
– В каком-то смысле.
– Если она правдива лишь отчасти, значит, в ней есть и частичка лжи? – спросила она и продолжила, не дав мне ответить: – Если я могу слушать ложь, почему я не могу ее прочитать?
– Я тебе уже пояснил.
– Это несправедливо, – повторила она.
– Да, – вновь согласился я. – Но это правильно и в будущем послужит лишь благу кикуйю.
– Все равно не понимаю, почему это хорошо для нас, – посетовала она.
– Видишь ли, мы – последние, кто остался. Когда-то кикуйю попытались стать кем-то другими, но превратились не в городских кикуйю, не в плохих кикуйю, не в несчастных кикуйю, а в совершенно новое племя кенийцев. Те из нас, кто улетел на Кириньягу, прибыли сюда для того, чтобы сохранять традиции древности, и если женщины начнут читать, то некоторые станут недовольными, улетят, и в конце концов кикуйю исчезнут совсем.
– Но я не хочу покидать Кириньягу! – запротестовала Камари. – Я хочу, чтобы меня обрезали, хочу рожать детей моему мужу, обрабатывать поля его шамба, а в старости приглядывать за внуками.
– Так ты и должна себя вести.
– Но я также хочу читать о других мирах и других временах.
Я покачал головой:
– Нет.
– Но…
– Думаю, на сегодня разговоров достаточно, – сказал я. – Солнце уже высоко, а ты не закончила свою работу здесь, хотя тебе есть еще что делать в шамба твоего отца, а потом ты должна вернуться сюда.
Без единого слова она поднялась и занялась делами. Закончив, она подхватила клетку и зашагала обратно, к себе в бома.
Я посмотрел ей вслед, затем прошел в хижину, активировал компьютер и обсудил с Техподдержкой небольшие поправки к орбитальным параметрам, ибо на Кириньяге уже месяц стояла жара и сушь. Они дали согласие, и спустя несколько минут я шагал по извилистой тропе к центру деревни. Осторожно опустившись на землю, я разложил принесенные в кисете кости и амулеты, после чего воззвал к Нгаи, моля его остудить Кириньягу легким дождем, который Техподдержка обещала позже к вечеру.
Тут же вокруг меня собрались дети – так случалось всякий раз, когда я спускался в деревню из бома на своем холме.
– Джамбо, Кориба! – кричали они.
– Джамбо, мои храбрые юные воины, – отвечал я, сидя на земле.
– Почему ты пришел к нам этим утром, Кориба? – спросил Ндеми, самый смелый из детей.
– Я пришел, чтобы попросить Нгаи смочить наши поля Его слезами сострадания, – сказал я, – ибо целый месяц у нас не было дождя и посевы могут засохнуть.
– А теперь, раз ты закончил говорить с Нгаи, расскажи нам какую-нибудь историю? – попросил Ндеми.
Я взглянул на небо, прикидывая время дня.
– У меня есть время только на одну, – предупредил я, – потому что потом я должен пойти на поля и обновить заклинания, чтобы пугала продолжали защищать наш урожай.
– Какую историю ты нам расскажешь, Кориба? – спросил другой мальчик.
Я огляделся и увидел Камари, стоящую в стайке девочек.
– Пожалуй, я расскажу вам историю о леопарде и сорокопуте[10 - Небольшие хищные птицы. – Прим. ред.].
– Такой я еще не слыхал! – воскликнул Ндеми.
– Неужели я настолько стар, что у меня нет для вас новых историй? – спросил я, и он потупился. Я подождал, пока все внимание сосредоточится на мне, потом начал: – Жил-был очень умный молодой сорокопут и, поскольку он был очень умен, постоянно задавал вопросы своему отцу.
– Почему мы едим насекомых? – однажды спросил он.
– Потому что мы сорокопуты, а сорокопуты едят именно насекомых, – отвечал отец.
– Но мы же еще и птицы, – возражал молодой сорокопут. – А разве птицы, орлы к примеру, не едят рыбу?
– Нгаи создал сорокопутов не для того, чтобы они ели рыбу, – напомнил ему отец. – Даже если тебе хватит сил поймать и убить рыбу, тебе станет плохо от такой пищи.
– А ты сам когда-нибудь ел рыбу? – спросил молодой сорокопут.