– Рано или поздно.
Он мысленно увидел отвращение на лице Штелен. Она бы сплюнула и сказала:
– Этот план пойдет по борозде очень быстро.
Бедект вспомнил то недолгое время, что он провел вместе с Цюкунфт в Послесмертии. Тогда ее видение будущего было подробным и точным. Она показала ему то, что ему было нужно сделать, чтобы вернуться в мир живых. А теперь она была почти бесполезна. Разве гайстескранкены не должны становиться все более могущественными по мере погружения в пучину собственного безумия? Сила Цюкунфт убывала – означало ли это, что рассудок почему-то возвращается к ней, и если да, то почему? Потому, что она общается с ним?
«Что за ерунда. Общение со мной еще никому психику не улучшило».
Или в глубинах ее души происходит нечто более важное, но незаметное? Может быть, его присутствие рядом с ней каким-то образом, которого он не мог понять, спровоцировало некий катастрофический крах ее способностей, как последний безумный рывок к Вершине?
Бедект вспомнил слова Моргена, что Отражения никогда не показывали ему его собственного будущего, и спросил:
– А свое будущее ты там видишь?
– Никогда.
Бедект вздохнул. Возможно, если он спасет того треклятого пацана, у той, кто, по мнению Цюкунфт, живет в зеркале, появится больше охоты помочь ему.
– А ты сама как думаешь, что нам стоит делать? – с любопытством спросил он.
– Нам стоит, по крайней мере, попытаться.
Он не стал выяснять почему. Цюкунфт уже поделилась с ним великой банальностью, в которую верила – сама попытка важнее, чем выигрыш. Что за несусветное дерьмо. Любая попытка, заканчивающаяся неудачей, являлась провалом – ни больше ни меньше.
«Какая забавная философская концепция сварливых стариков, так ведь, старик?» – раздался в его голове насмешливый голос Штелен.
Бедект хмыкнул.
«Просто дам ей то, что она хочет, и тогда мы сможем вернуться к плану».
– Куда направляется пацан?
В ответ она улыбнулась печальнее, чем он ожидал:
– На восток. Завтра мы догоним его.
– Мы идем на восток, Говна Кусок, – сказал Бедект.
– Извини?
– Разговариваю с моей лошадью.
Бедект развернул Говна Кусок. Цюкунфт последовала за ними, причмокивая губами и понукая лошадь, пока снова не оказалась рядом с Бедектом.
– Я тут подумала, надо бы мне переименовать лошадку свою, – сказала она.
– Поздно, – ответил Бедект.
Солнце село, и небо заволокло тучами. Температура упала. Бедект объявил привал. Пора разбить лагерь, заявил он.
– Принеси дров для костра, пока я…
– Нет, нет, нет, – Цюкунфт почти испуганно попятилась. – В поваленных деревьях живут всякие извивающиеся твари, – произнесла она так, как будто это все объясняло.
Бедект пожал плечами и принес дрова. Вернувшись, он бросил их к ногам Цюкунфт и помассировал свою поясницу.
– Ты можешь сложить их для костра?
– Они грязные, – она протянула к нему свои изящные руки, растопырив чистые пальцы. Как будто это его волновало!
– Не могла бы ты разбить лагерь, пока я разжигаю огонь? – спросил он.
– Конечно. А как разбить лагерь?
– Ищи камни, твердые обломки и убери их с тех мест, на которые мы постелем скатки.
– Скатки?
Бедект вытащил из ее седельной сумки скатку и бросил к ее ногам.
– Она выглядит ужасно тонкой, – заявила Цюкунфт.
– Она достаточно теплая.
– Я легко мерзну.
Бедект безразлично хмыкнул.
– Я разведу костер. Если ты сможешь поддерживать огонь, пока я охочусь…
– Не утруждайся. Ты никого не поймаешь. Сегодня вечером мы съедим ту еду, которую ты купил.
– Откуда тебе знать…
Цюкунфт посмотрела на него, как на умственно отсталого.
Ворча, он принялся разводить костер. Когда пламя разгорелось, он извлек провизию из своих седельных сумок и поделился ею с девушкой.
Они ели молча. Цюкунфт наблюдала за Бедектом сквозь языки пламени, он же не обращал на нее никакого внимания. Она не то чтобы ела, а так, поклевывала. Бедект, осыпая брюхо крошками, вдруг задумался, а не разделяет ли она – до некоторой степени – одержимость Моргена чистотой. Покончив с ужином, она довольно рыгнула и ухмыльнулась Бедекту.
– Холодает, – сказала она, обхватив себя руками и резко вздрагивая.
– Так и есть.
– Эта скатка выглядит довольно тонкой, – повторила она.
– Так и есть.