Штормовые времена

Ее рот приоткрылся. Она прижала пальцы к бровям и задумалась, а затем печально сказала:

– Вылетело из головы, Корри. Вот только что, минуту назад, помнила… – Просияв, она повернулась к мужу: – Я же много раз называла тебе его имя, правда, Филипп?

– Да, – твердо ответил Филипп. – Много раз.

– И ты тоже его забыл? – переспросил Корриган.

– Да. Ускользнуло из памяти. – Филипп слишком много выпил, и его честное лицо раскраснелось.

– Один взгляд на портрет, даже издалека, и я вспомню, – сказала Аделина.

Она повернулась и снова вышла в холл. Четверо мужчин поднялись и отправились следом. Примерно в десяти шагах от картины она остановилась и устремила взгляд в ее правый нижний угол. У нее было превосходное зрение.

– Я не могу прочитать имя отсюда, да? – спросила она.

– Нет, – ответил Корриган. – Даже если ты уткнешься в картину носом, ты не увидишь никакой подписи, потому что либо художник не счел нужным ее подписать, либо стыдился своего имени.

Она едва не швырнула канделябр ему в голову.

– Ты сам замазал его имя, Корри Корт! – закричала она. – Ты закрасил его, чтобы скрыть его огромную ценность! Ты знал, что, если какой-нибудь знаток увидит его, он расскажет моему отцу, что ты заключил с ним нечестную сделку!

Ренни Корт бросил подозрительный взгляд на кузена Корригана. Затем взял свечу из рук Аделины и, поднеся близко к портрету, изучил два нижних угла.

– Здесь есть странная маленькая капля, – сказал он.

– Да! – воскликнула Аделина. – Именно здесь и была подпись! С такой миленькой маленькой завитушкой. О, сейчас я вспомню его имя.

– Портрет никогда не был подписан, – сказал Корри Корт. – И ты знаешь, что он не был подписан. Это красивая картина, мне она всегда нравилась, и когда твой отец предложил ее мне, я взял. Я прекрасно знал, что это все, что я мог получить в счет долга.

– Ах, отец, как ты мог?! – В глазах Аделины сверкнули слезы. – Я ничего так не хочу, как эту картину. И я собиралась попросить ее у тебя, как еще один маленький свадебный подарок, потому что ты сам признался мне в письме, которое написал в Индию, что смог подарить не так уж много.

– Не так уж много! – вскричал Ренни Корт. – Да я все еще весь в долгах за твое приданое! Если тебе так нужна эта картина – у тебя есть деньги, оставленные двоюродной бабушкой, – купи ее.

– Я с ней не расстанусь, – сказал Корри.

Аделина повернулась к нему с обворожительной улыбкой.

– Ты все любишь меня, Корри, дорогой, да?

Они обменялись взглядами. Корриган покраснел. Аделина смотрела на него с ласковой жалостью.

– Можешь оставить картину у себя, милый Корри, – сказала она. – Мне будет приятно думать, что тебе и Бидди останется напоминание обо мне.

– Вряд ли я тебя забуду, – мрачно вмешалась Бриджит. – Где бы ты ни была, от тебя одни неприятности.

– Ну-ну, девочки, – вставил лорд Киликегган. – Не ссорьтесь. Не портите свои красивые личики хмурыми взглядами.

Бриджит знала, что она некрасива, но сказанное оказалось ей приятно. Она вытянула шею и вызывающе посмотрела на Аделину.

– Ну, – сказала она. – Пойдем в гостиную.

Аделина схватила деда за руку.

– Не оставляй меня наедине с Бриджит, – взмолилась она. – Я ее боюсь.

– Веди себя прилично, – сказал он и слегка шлепнул ее по руке, но позволил отвести себя в гостиную.

Корри был несколько удручен перспективой неминуемого скандала с женой. Филипп пребывал в состоянии благодушного умиротворения. Он уселся в удобное кресло и принял понюшку из табакерки, украшенной драгоценностями, которую протянул старый маркиз. Аделина расправила мерцающие оборки своего кринолина и обольстительно посмотрела на деда.

– Какая чудесная коробочка! – произнесла она.

Что же, она была его самой красивой внучкой и уезжала в дальние края. Он вложил табакерку ей в руку.

– Возьми, – сказал он. – И когда индейский вождь предложит тебе трубку мира, в ответ можешь дать ему понюшку табаку.

Никто не смог бы быть более бескорыстно-очаровательным, чем Аделина в оставшейся части визита. Но между ней и Бриджит возникла напряженность. На следующее утро они вполне были готовы расстаться. У дверей ждал фургон для сундуков Аделины, так как она никогда никуда не выезжала без множества вещей. Аделина стояла в холле, высокая и стройная, в темно-зеленом костюме для верховой езды. Ее волосы были искусно заплетены, на прическу водружена маленькая шляпка с темным пером, свисавшим на молочную белизну ее щеки. Яркие губы приоткрылись в ласковой улыбке.

– Какой был чудесный визит! – воскликнула она, обнимая Бриджит. – Благодарю тебя, дорогая кузина, за все, что вы для нас сделали. Когда мы с Филиппом обоснуемся в новом доме, вы с Корри должны приехать к нам в гости и провести с нами год, потому что, право, и года не хватит, чтобы отплатить за вашу доброту!

Бриджит была ниже. Когда они обнялись, она почти ничего не видела из-за плеча Аделины. Вытаращенными из-за пылких объятий глазами она уставилась на пустое место на стене. Когда Бриджит осознала, что пропал детский портрет Аделины, она с криком, переходившим в вопль, принялась отчаянно высвобождаться из объятий. Почувствовав бурю, Аделина прижала ее к себе еще крепче.

– Пусти меня! – визжала Бриджит в ярости. – Пусти меня!

Мужчины в ужасе уставились на них.

– Ради всего святого, что происходит? – потребовал разъяснений Ренни Корт.

– Он отдал ей картину! – вскричала Бриджит.

– Какую картину?

– Портрет Аделины! Корри отдал его ей. Он исчез.

Все разом посмотрели на стену. Корриган побледнел.

– Я этого не делал, – заявил он. – Если портрет исчез, значит, это она его взяла.

Аделина была вынуждена освободить Бриджит, которая набросилась на нее с гневными обвинениями.

– Ты его взяла! – заявила она. – Он в одном из твоих чемоданов. Питер! – крикнула она слуге. – Выгрузи чемоданы из фургона.

– Оставь их в покое, – сказала Аделина и спокойно повернулась к кузенам: – Я действительно взяла картину, – продолжила она. – Но я всего лишь взяла то, что принадлежало мне, поэтому давайте не суетиться.

Питер стоял с багажом в руках, не зная, то ли поставить его на землю, то ли вернуть в фургон.

– Послушайте, – сказал Филипп. – Я готов купить эту картину, если Аделина так сильно желает ее иметь.

– А я готов продать, – проговорил Корриган.