– Где эти рекомендации? – глянул на адъютанта группенфюрер, – генерал Скородумов арестован гестапо и уже месяц сидит в камере, на Принц Альбрехт-штрассе, в Берлине! И его допрашивает РСХА!
– Были тут, вместе с негативами всего нашего архива, господин группенфюрер, – ответил адъютант.
– Понятно, – кивнул группенфюрер, – ушли все данные, на все подготовленные нами диверсионные группы. И проблема в том, что ушли они очень вовремя для большевиков. Как раз тогда, когда мы уже отправили эти группы в Россию и не имеем возможности их отозвать. А заодно, он подчистил, так сказать, всё что имелось на него самого.
Группенфюрер помолчал.
– Мы уже не успеем их отозвать, штандартенфюрер. Вы понимаете, что большевики, максимум через неделю, просто ликвидируют наше подполье и всех наших диверсантов у себя в тылу? Это называется полным разгромом не только вверенной Вам школы! Это полное поражение нашей борьбы!
– Понимаю, – опустил глаза начальник школы.
– И Вы понимаете, что Кузьмин-Караваев, был агентом большевиков? – глянул на него группенфюрер.
– Так точно, – тихо проговорил начальник школы.
– Получается, что Вы приняли на службу человека, – сказал группенфюрер, – которого не проверили соответственным образом. Приняли, лишь на основании непонятного происхождения бумаги от бывшего генерала, так же арестованного за связь с большевиками. И это, как мы видим, возымело последствия. Это ли не шпионская сеть? И как Вы думаете, что в результате потеряно?
– Наши группы? – посмотрел на группенфюрера начальник школы.
– Вы идиот, штандартенфюрер, – спокойно ответил группенфюрер, – если бы я Вас не знал многие годы, я бы расстрелял Вас, как соучастника. Он уничтожил двадцать лет наших трудов! Всё что мы делали, все адреса, явки, пароли, вся наша сеть в России… – группенфюрер глянул на сейф и снова посмотрел на начальника, – что Вы имеете на Кузьмина-Караваева? За что можно зацепиться, чтобы его, по меньшей мере ликвидировать, если не удастся перехватить? Мне нужно хоть как-то оправдаться перед фюрером за Вашу безалаберность!
– Ну… – подумал начальник.
– Ну не молчите, быстрее думайте, штандартенфюрер! – проговорил группенфюрер.
– Тут учится его сын, – спас ситуацию адъютант, – правда его мать, княгиня Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, развелась с князем очень давно.
– Почему развелась? – кивнул адъютанту группенфюрер.
– Князь перешёл в католичество, – ответил адъютант.
– Люблю религиозные семьи, – усмехнулся группенфюрер, – они такие прочные и их так легко разбить!
– Да, Елизавета Юрьевна даже приняла постриг после развода. Но продолжает жить у себя дома, – вздохнул начальник.
– Значит, – посмотрел на начальника группенфюрер, – говорите, князь в Бельгии и встречается с Туркулом, который сейчас допрашивает ваших инструкторов тут, за стенкой? А сын учится тут же?
– Не думаю, что сын… – начал начальник.
– А Вы не думайте, а немедленно прикажите арестовать и привести ко мне его сына, – группенфюрер направился обратно к дверям, но в дверях он остановился и обернулся к начальнику, – и потрудитесь доставить сюда Елизавету Юрьевну, его мать, – сказал он, – а если начнёт упираться, то можете ей сказать, что она арестована по приказу группенфюрера Бориса Штейфона и будет доставлена лично к нему.
НОРМАНДИЯ; ОСЕНЬ 1941 ГОДА
Маленький трактир, стоящий на перекрёстке двух улиц небольшой деревни, на самом берегу моря, редко знал много гостей. Он оживился только с приходом немцев. Солдат, отсюда сразу выгнали офицеры, облюбовавшие уютный зал. За украшали огромные дубовые столы и такие же огромные лавки, головы чучел лосей и кабанов на стенах, и даже с висящая над баром шкура медведя.
Хозяин трактира был равнодушен к тем, кто тут пил и ел. Он, с мрачным лицом мыл и протирал пивные кружки и винные бокалы до немцев, и с таким же мрачным выражением на лице это продолжал делать при немцах. И только когда кто-то появлялся в трактире, он с улыбкой смотрел на гостя. Но едва гость делал заказ, и едва получал своё пиво, вино, гриль или бифштекс, трактирщик снова становился молчаливым и хмурым.
Человек средних лет, в плаще и шляпе, потягивал вино из бокала сидя за столиком у окна, любуясь на море за окном. Трактирщик поглядывал время от времени на этого посетителя, не отрываясь от дел. Казалось, что трактирщик сейчас протрёт кружки до самых дыр. В другом углу трактира сидели офицеры. Они вели себя тихо и их разговора было почти неслышно. Часто, их тихий разговор прерывался громким хохотом, на который ни человек, ни трактирщик, внимания не обращали.
В дверях зазвонил колокольчик. Двери открылись. Вошёл ещё один офицер.
– И какого чёрта тебя принесло? – проворчал трактирщик увидев эсэсовца.
Офицеры моментально замолчали и отвернулись, делая вид, что не заметили вошедшего.
Эсэсовец направился прямо к стойке.
– Добрый день, – глянул он на трактирщика и улыбнулся.
Трактирщик, посмотрел как эсэсовец опёрся локтями на стойку.
– Чего желаете, господин офицер? – скривил свою дежурную улыбку трактирщик.
– Каберне совиньон, шестьдесят восьмого года, – спокойно сказал эсэсовец.
– К сожалению… – вмиг исчезла улыбка с лица трактирщика, которая сменилась удивлением, – совиньон этого года у нас закончилось. Могу Вам предложить фран, двадцать пятого.
Трактирщик замолчал глядя на офицера.
– Пожалуй, я могу сам выбрать вино в погребе? – спросил офицер.
– Конечно, я провожу Вас, – удивлённо кивнул трактирщик, отставив пивную кружку.
Проводив офицера в подвал, он вернулся и подошёл к сидящему у окна человеку.
– Там эсэсовец. И он спрашивал каберне, шестьдесят восьмого года, – шепнул трактирщик, почти наклонившись к нему.
Человек поправил шляпу, плащ и встал.
– Знаете, – громко сказал он, – пожалуй я тоже сам выберу себе вино, если Вы не против? – посмотрел он с улыбкой на трактирщика.
– Извольте, мсье, – улыбнулся трактирщик, – у нас хорошие вина! Я покажу Вам как спуститься в погреб.
Когда человек спустился погреб, он увидел что эсэсовец сидит за столом сняв фуражку.
Эсэсовец посмотрел на него, вздохнул и приветливо кивнул.
– Здравствуйте, мистер Флеминг, – улыбнулся офицер, – я князь Кузьмин-Караваев, – сказал он, – точнее, штандартенфюрер Кузьмин-Караваев, член РОВСа и координатор Движения Сопротивления среди русской эмиграции. По крайней мере, в РОВСе я ещё состоял со вчерашнего утра.
Флеминг прошёл и сел на стул напротив эсэсовца.
– Пожалуй нальём? – предложил он, – вдруг та пьяная компания, тоже захочет сама попробовать вина?
– Не против, – поставил на стол бутылку вина Кузьмин-Караваев, – я уже выбрал. Вы пьёте шампанское?
– Надеюсь, его не придётся экстренно открывать, – усмехнулся Флеминг.
– И так, вот то что просили, – протянул Кузьмин-Караваев книгу Флемингу.