Исчезновение инженера Полежаева всколыхнуло чугуевских обывателей. Ранее тут никогда не пропадали люди. Точнее, не то чтобы не пропадали вообще. Пропащие да исчезнувшие, оставляли после себя следы и чаще всего находились вскорости, даже без помощи полиции и жандармов. Например, как сынишка местного пьяницы, отставного унтера Казаченко. Тогда солдаты прочесали все окрестные леса. А мальчонка, живой-здоровый нашёлся в соседнем селе. Затиранил его папанька. Вот он и «дал дёру» подальше от Чугуева. И кабы не военного сословия батюшка его был, то и не искали бы. Или, как дочка булочника Сторожева. Так та вообще махнула с буфетчиком Костькой за реку. Волнения только зря на Успенской слободе подняли. Всё одно к вечеру вернулась.
Приблизительно так, о том что вообще творится в Чугуеве и кто есть кто, усатый становой пристав, Константин Васильевич Калашников, рассуждал перед Виктором, вспоминая всех власть имущих, пропащих да пропавших.
– И как? – наконец остановил его вопросом Виктор, закуривая очередную папиросу.
– Что, как? – не понял Калашников.
– Буфетчик Костька, как?
– А никак, – отмахнулся Калашников, – как гулял с булошницей за рекой, так и гуляет.
– Понятно, – посмотрел на него Виктор, – чем всё-таки тут занимался Полежаев? Или у него не было ни знакомых, ни приятелей? Он у вас что, из дома не выходил?
– Стало быть не выходил, – пожал плечами Калашников, – сколько не тужусь, господин полковник, не могу я даже лица его вспомнить.
Виктор усмехнулся и посмотрел на Калашникова.
– А градоначальник говорит, что захаживал он к Вам, но не в участок, а на дом. И захаживал часто.
– Ох уж этот… – отвернулся Калашников, – ну поймите, не могу я распространяться о связях с этим человеком, – посмотрел он снова на Виктора, – понимаю так, его не скоро забудут, раз им занимается военное ведомство?
– Не скоро, – кивнул Виктор.
– Значит не сумасшедший, – отвернул глаза Калашников.
– Почему Вы решили, что он сумасшедший? – спросил Виктор.
– Да я-то как раз и не решил, – ответил Калашников, – Полежаев, Георгий Александрович, любил повторять, что пусть лучше считают юродивым, чем учёным. Меньше лиха, понимаете!
– Понимаю, – спокойно ответил Виктор.
– Вот и я понимаю, – выдохнул Калашников, – он всё рассказывал о какой-то Гражданской Войне, каких-то нацистах, которые захватят половину мира, про потомка генерала Кутепова и про большевиков.
– Кутепова? – удивился Виктор, – кто такой генерал Кутепов?
– Понятия не имею! – воскликнул Калашников, – я никогда не слышал про такого генерала!
– Вот и я не слышал, – кивнул Виктор в ответ, – Вы уверены, что он…
– Я тоже думал, что с головой у него не в порядке, но… – ответил Калашников и подумал.
– Что, но? – кивнул Виктор.
– Вот, – тихо произнёс Калашников, вытащил из стола маленькую гильзу и положил её на стол перед Виктором, – на полу в его доме нашёл, когда мы уже уходить собирались, да забыл показать Вам.
Виктор взял гильзу, покрутил её на ладони и посмотрел на Калашникова.
– Клеймо на ней 1969 года, – сказал Виктор с ухмылкой.
– И вроде как от пулемёта Максим… – подумал Калашников, – но странная какая-то… Хоть убейте меня, но ни к одному оружию не подойдёт!
– Это ещё почему? – рассматривал гильзу Виктор.
– Ободочек у неё, там где должна быть шляпка, разве не видите? – ответил Калашников, кивнув на гильзу.
Виктор усмехнулся и поставил гильзу на стол, капсюлем вверх.
– Сказать, что немецкая? – посмотрел он на Калашникова, – не похоже. Немцы не метят свои патроны звездой.
– Да и 1969-й год ещё не наступил, – улыбнулся Калашников.
Виктор так же улыбнулся в ответ и вернул ему гильзу.
– Я не думаю, что эта гильза из под патрона, пулей из которого был убит Полежаев.
– Убит? – удивился Калашников.
– Нет, – покрутил Виктор головой, – я даже не уверен, что он был убит. Она давно отстреляна и скорее всего отстреливался Полежаев. Интересно только в кого он стрелял. И разумеется, из какого оружия.
– Я слышал, что он хвастался своим английским «Бульдогом», – ответил Калашников, – но я знаю английское оружие. Не от него эта гильза, не от него. Да и лихих людей, в которых приходилось бы хотя бы раз стрелять, в нашем городе нет, – вздохнул он, взял гильзу и спрятал обратно в стол…
Глава 5
Виктор вышел из полицейского околотка ближе к вечеру. Едва он сошёл с крыльца, как к нему тут же подбежал средних лет, маленький человек.
– Господин барон? – начал, запыхавшись, человек, – господин барон, право даже не ожидал встретить Вас тут.
– Да? – посмотрел на него Виктор, – а как по мне, то Вы тут давно околачиваетесь, – кивнул он на истоптанный снег неподалёку от крыльца.
– Отчего же? Нет, нет, – возразил человек, – совершенно случайно проходил мимо, вдруг вижу Вы спускаетесь, и решил подойти поздороваться.
– Да, вижу, совсем замёрзли, мимо-то проходя? – усмехнулся Виктор.
– Разрешите представиться, – улыбнулся человек, чуть приклонив голову, – гласный дворянского собрания Терентий Свиридович Чумак.
– Чем обязан, Терентий Свиридович? – посмотрел на Чумака Виктор.
Матушка наша, Капитолина Николаевна, много об Вас рассказывали и ненароком мне довелось слышать, что с радостью приняли бы Вас, господин барон, в своём доме, совсем недалече отсель.
В своём доме на Старой Николаевской, или не иначе в Головинском? – усмехнулся Виктор, – а отчего же не проведать? Ступайте к своей благодетельнице и сообщите, что завтра до обеда посещу её.
– С радостью, господин барон, – улыбнулся Чумак, слегка поклонился и пропустил Виктора.
Виктор сошёл с крыльца, закурил, отошёл на несколько шагов и обернулся назад, чувствуя чей-то пристальный взгляд в спину. Позади продолжал стоять Чумак, как-то неискренне улыбаясь Виктору, в своей, как понял Виктор, привычной позе лакея.
Снег едва припорошил улицы. Холод пронизывал не столько от мороза, сколько от не прекращающегося ветра. Ветер дул то в лицо, то заходил со спины словно подгоняя, то снова и снова будто обнимал со всех сторон, едва не сбивая с ног.
Особенно сильным, и даже каким-то нахальным, он показался на мостике, перекинутом через широкую балку. С этой балки, слева, открывался чудесный вид на заснеженную речушку. И тут ветер словно набрался сил и решил сбросить Виктора с мостика. Снег ударил в лицо, Виктор выругался и только крепче затянул башлык. Ему показалось, что он сейчас улетит вслед за ветром. Эти, неприятные во всех отношениях объятия, заставляли не идти, а бежать вниз по улице, по и без того крутому и обледенелому спуску.