Другая миссис

Сейчас же все было идеально.

– Ты идеальна, – сказал Уилл, жадно выпивая меня взглядом.

И перечислил почему. Мои волосы, моя улыбка, мои глаза. И хотя все это относилось только к внешности, мое сердце забилось чаще.

Я снова поцеловала его.

После секса он встал с постели. Я же осталась лежать, глядя, как он натягивает рубашку и джинсы.

– Уже уходишь?

Уилл посмотрел на меня, остановившись у кровати.

– У меня встреча, – объяснил он извиняющимся тоном. – Я и так уже опаздываю. Оставайся здесь, сколько хочешь. Перекуси, отдохни.

Как будто спать в одиночестве в дешевом отеле – это какой-то утешительный приз…

Перед уходом Уилл наклонился, чмокнул меня в лоб, взъерошил волосы и посмотрел в глаза.

– Скоро увидимся.

Это был не вопрос, а твердое обещание.

Я улыбнулась.

– Конечно, увидимся. Никуда ты от меня не денешься, Уилл. Я не отпущу тебя. Никогда.

Он тоже улыбнулся и ответил, что именно это и хотел услышать.

После его ухода я постаралась заглушить в себе ревность. Я не имела привычки ревновать, пока не встретила Уилла. Тем не менее я ни разу не испытала угрызений совести из-за произошедшего между нами. Уилл принадлежал мне, пока Сэйди не отобрала его. Я ничем ей не обязана.

Это она обязана мне.

Сэйди

Я дважды обхожу дом и убеждаюсь, что все двери и окна заперты: вначале делаю один круг, а потом (поскольку не уверена, не упустила ли что-то из виду) второй. Опускаю жалюзи, задергиваю шторы и размышляю, разумно ли будет установить в доме сигнализацию.

Вечером Уилл, как и обещал, отвозит Имоджен в центр общественной безопасности. Я надеялась, что он принесет новости насчет убийства – что-нибудь успокаивающее, – но новостей нет. Полиция ни на шаг не продвинулась в расследовании. Я знаю статистику преступлений: около трети убийств или даже больше ложатся в долгий ящик, а полицейские департаменты завалены нераскрытыми делами. Это своего рода эпидемия.

Пугает, как много убийц расхаживает среди нас.

Вы можете встретить убийцу где угодно и ничего не заподозрите.

По словам Уилла, Имоджен нечего было рассказать полицейскому. Я и так знала, что в это время девушка спала. После вопроса, не замечала ли она чего-нибудь необычного за последние недели, у нее окаменело лицо:

– Мать, висящую в гребаной петле.

Офицер Берг больше не задавал ей вопросов.

Пока я обдумываю, не проверить ли двери и окна по третьему разу, муж окликает меня и спрашивает, скоро ли я лягу спать. Отвечаю, что скоро, подхожу к входной двери и дергаю в последний раз. И оставляю включенной лампу в гостиной, чтобы казалось, что мы не спим.

Поднимаюсь по лестнице и устраиваюсь в постели рядом с Уиллом. Но уснуть не могу. Всю ночь лежу и думаю о словах полицейского: о том, что малышка Бейнс нашла Морган мертвой. Интересно, насколько хорошо Тейт ее знает? Они в одном классе, но это еще не делает их друзьями.

Не могу выбросить из головы образ шестилетней девочки, стоящей над безжизненным телом матери. Испугалась ли она? Кричала ли? Прятался ли убийца поблизости, радуясь ее крикам? Как долго она ждала приезда «Скорой» и не боялась ли все это время за собственную жизнь? Я думаю, что эта одинокая крошка нашла свою мать мертвой точно так же, как Имоджен. Хотя нет, не так же. Самоубийство и убийство – очень разные вещи. И все же уму непостижимо, сколько ужаса довелось повидать этим девочкам за свои коротенькие жизни…

Уилл спит рядом как убитый. Я же гадаю: по-прежнему ли убийца находится на острове или уже уплыл.

Осторожно выскальзываю из постели. Сердце бьется как сумасшедшее. Надо убедиться, что с детьми всё в порядке. Лежащие на своих местах в углу комнаты собаки встают и следуют за мной. Я велю им вести себя тихо. Уилл переворачивается в постели, натягивая на себя простыню.

Идти босиком по деревянному полу холодно, но сейчас слишком темно, чтобы искать тапочки, и я просто выхожу из спальни и шагаю по узкому коридору.

Сначала направляюсь в комнату Тейта. Он спит с открытой дверью, включив ночник, чтобы не смели приближаться всякие ночные чудища. Маленькая фигурка лежит на кровати. Руки крепко сжимают плюшевого чихуа-хуа. Мальчик спит спокойным сном. Ему, в отличие от меня, не мешают мысли об убийстве и смерти. Интересно, что ему снится? Возможно, щенки и мороженое.

Я задумываюсь о том, что известно Тейту о понятии «смерть». Сама-то я хорошо помню, что знала в этом возрасте. Потом иду к Отто. Прямо под окном его комнаты – шиферный навес над крыльцом на столбиках. При желании несложно вскарабкаться по нему посреди ночи.

Инстинктивно ускоряю шаги, убеждая себя, что сын в безопасности и что злоумышленник, конечно, не полезет на второй этаж, чтобы проникнуть в дом. И все же я ни в чем не уверена. Поворачиваю ручку и бесшумно открываю дверь, заранее страшась, что увижу распахнутое окно и пустую кровать. Но нет: Отто здесь. С ним все в порядке.

Стою в дверях и какое-то время просто смотрю на сына. Делаю шаг к нему, чтобы получше рассмотреть, и задерживаю дыхание, боясь разбудить. На его лице умиротворенное выражение, хотя одеяло отброшено на край кровати, а подушка – на пол. Он лежит головой на матрасе. Тянусь за одеялом и накрываю своего мальчика, вспоминая, как в детстве он просил меня не уходить, обнимал меня ручонкой за шею и так держал, не отпуская всю ночь. Он вырос слишком быстро. Как хочется, чтобы тот, прежний Отто вернулся…

Затем направляюсь к Имоджен. Кладу ладонь на дверную ручку и медленно поворачиваю, стараясь не шуметь. Но ручка не поворачивается: заперто изнутри. Я не могу проверить, как она там.

Разворачиваюсь и медленно спускаюсь по лестнице. Собаки следуют за мной по пятам, однако, с их точки зрения, я двигаюсь слишком медленно, так что в какой-то момент они обгоняют меня и сбегают вниз по ступенькам, срезая путь к задней двери через прихожую. Когти стучат по деревянным половицам, словно клавиши пишущей машинки.

Останавливаюсь перед входной дверью и гляжу в боковое окно. Отсюда немного виден дом Бейнсов. Даже в такой поздний час в нем кипит жизнь. Дом освещен изнутри, толпятся люди. Полицейские продолжают расследование. Интересно, что они найдут…

Мое внимание привлекает скулеж из кухни – собаки хотят на улицу. Открываю раздвижную стеклянную дверь; они выбегают наружу и направляются прямиком в тот угол двора, где недавно начали рыть ямки. Это постоянное рытье вошло у них в привычку и сильно раздражает меня. Хлопаю в ладоши, чтобы прекратили.

Завариваю чай, сажусь за кухонный стол и думаю, чем бы заняться. Идти обратно в кровать нет смысла: все равно не засну. Нет ничего хуже, чем ворочаться в постели и беспокоиться из-за вещей, с которыми ничего не поделать.

На краешке стола лежит книга, которую читал Уилл: криминальный роман с закладкой посередине.

Отношу книжку в гостиную, включаю лампу и устраиваюсь на бархатистом диване, намереваясь почитать. Укутываю колени пледом и открываю роман. Закладка Уилла вываливается и падает под ноги.

– Черт… – тянусь за ней, испытывая чувство вины.

Но это чувство быстро сменяется другим. Ревностью? Гневом? Жалостью? А может быть, удивлением… Потому что закладка – не единственное, что выпало из книги. Вместе с ней выпала и фотография Эрин – первой невесты Уилла. Женщины, на которой он собирался жениться до того, как женился на мне.

Я громко ахаю. Ладонь замирает в нескольких дюймах от лица Эрин. Сердце колотится чаще.

Зачем Уиллу прятать фотографию Эрин в книге?

И почему он по-прежнему хранит ее?

Фото старое – наверное, двадцатилетней давности. На нем Эрин лет восемнадцать-девятнадцать. Растрепанные волосы, беззаботная улыбка. Не могу оторваться от снимка. От глаз Эрин. Меня колет ревность: она прелестна. Притягательна.

Но как можно ревновать к мертвой?

Мы с Уиллом встречались уже около месяца, когда он впервые упомянул ее имя. На той стадии отношений мы не могли оторваться друг от друга, жадно ловя все, что говорил и делал второй. Часами болтали по телефону. Мне особо нечего было рассказать о прошлом, и вместо этого я говорила о будущем – обо всем, что собираюсь когда-нибудь сделать. Уилл же на тот момент не определился с будущим, так что рассказывал о прошлом. О собаке, которая была у него в детстве. О том, что его отчиму диагностировали рак. Что его мать трижды выходила замуж. И об Эрин – девушке, на которой собирался жениться и с которой уже был помолвлен несколько месяцев, когда она погибла. Говоря об этом, Уилл не удержался от рыданий. Он ничего не скрывал, и я обожала его за это: за искренность и умение так горячо любить.