Она принадлежит ему. Книга 1

Поэтому я должна буду изменить все, к чему привыкла за свои двадцать три года, должна буду уничтожить Филицию, которую знала, и стать другим человеком. А это значит лишиться привычной любимой пищи, избавиться от нью-йоркского акцента, изменить походку, жесты и самое главное… бросить курить. Тогда в клубе он узнал меня по гребаной манере курить. Я должна лишить себя любимых вещей, которые стали частью меня, будь это даже булочки с кунжутом, которые я разрезала пополам и смазывала маслом, а сверху клала кусочки корнишонов. Филиция Торричели должна исчезнуть с лица земли. Я даже не представляю, как такое возможно, и возможно ли вообще… Но отступать уже поздно. Я просто-напросто не имею права сделать это после того, скольким рискнула Джиа, чтобы помочь мне.

Однако, когда я спускаюсь с трапа и, покрепче запахнув пальто, которое для меня подготовила подруга, покидаю аэропорт, все, что тревожило меня в самолете, становится относительно неважным. Я даже не замечаю, как с каждым шагом меня наполняет что-то новое, что-то соленое, витающее в прохладном воздухе, будто кусочек Северного моря тает прямо на кончике моего языка. Тут же меня окружают десятки людей, языка которых я не понимаю, но радует, что здесь я смогу хоть с кем-то общаться и на своем родном.

Неожиданное пиликанье телефона отрывает меня от изучения узких петляющих улиц, а когда я открываю уведомление, получаю очередную подсказку своего маршрута с инструкцией, как добраться до города Лонгрйира, где мне уже забронировали домик. Но прежде,чем отправиться туда, я захожу в несколько магазинчиков и покупаю самое необходимое: еду, линзы, краску для волос, ножницы и теплую одежду.

И позже, оказавшись в нужном населенном пункте, я жалею лишь о том, что теплая одежда лежит в пакете, а не надета на мне.

Лонгйир оказывается самым северным поселением в мире, где я попадаю в самую что ни на есть непроглядную темноту, которую нарушают лишь свет от фонарей и десятков цветных домиков в кирпичных и темно-зеленых оттенках. Среди них на краю одной улицы я нахожу арендованное для меня жилье и старушку, которая вручает мне ключи и быстро выдает инструкции, после чего уходит и оставляет меня в полном одиночестве в весьма скромной комнате. Ничего, привыкну.

Находясь в странном состоянии прострации я игнорирую урчащий желудок и иду прямиком в ванную, где планирую начать свое настоящее преображение. Сегодня я прощаюсь с Филицией и начинаю новую жизнь с Эммой.

11

Я никогда не доверяла своей интуиции. Однако не могу ничего поделать с тем, как трясется зажатая между моих подрагивающих пальцев ложка. Этой ночью он приходил ко мне во сне. Мы не виделись с прошлого лета, но оказалось достаточно одного до абсурда реального сна, чтобы все, чего я достигла за этот год, постигло землетрясение по имени Эзио Торричели.

Резко выдыхаю и заставляю себя не вспоминать эти льдистые глаза, которые по-прежнему где-то в самом темном уголке моей души остаются любимыми. Но это настолько глубоко, что я больше не верю своим искаженным чувствам.

Тяжелый вздох. Тишина. И лишь звяканье ложки хоть немного отвлекает меня от самоедства.

Устало подперев ладонью подбородок, я неспешно помешиваю в кружке ароматное какао, пытаясь прийти в себя после мучительной ночи. Но в итоге, проиграв своим пробудившимся страхам, отставляю напиток в сторону и перевожу взгляд за окно. Это ведь просто сон. Почему ты думаешь о нем, Фел?

Я не знаю… не знаю…

Первые два месяца это было моим ежедневным ритуалом: просыпаться с мыслями о муже и каждый раз, когда чувствовала тоску по нему, напоминать себе о том, что он сделал. Почему я вообще скучала по месту, где всегда была чужой, и по человеку, которого должна презирать?

Но худшее ждало меня, когда я выходила за порог дома. Мой затравленный рассудок вмиг одолевала паранойя, и я принималась выискивать людей в форме среди прохожих. Я не верила, что этот страх когда-нибудь угаснет, пока не встретила Хансона.

Правда, сначала я совершенно не обрадовалась вниманию любопытного соседа. Потому что просто-напросто не могла рисковать и поступать опрометчиво, хоть мне и было тоскливо одной в совершенно чужом городе.

Я понимала, что дружба понесет за собой череду последствий. А еще ответственности. Да и я была не готова. Не так просто оказалось забыть прошлую жизнь и перестроиться на чистую личность Эммы, мне ведь даже нечего было рассказывать о ней. Я боялась, что когда-нибудь упущу или перепутаю что-то важное. Малейший промах мог уничтожить все. Поэтому я сторонилась какого-либо общения, разве что пару раз в неделю мы созванивались с Джи. Вот только она никогда не заводила разговор об Эзио, вообще ни о чем подобном. И уж тем более она не загружала меня проблемами, которые вполне вероятно за это время ей мог устроить мой муж.

Иногда мне даже казалось, что Джиа издевается, полностью отрезав меня от того мира, ведь мне все равно хотелось быть в курсе происходящего.

Подруга даже стала называть меня Эммой, решительно помогая освоиться в моей новой жизни. И в какой-то момент это начало приносить результат, потому что однажды, совершенно неожиданно для самой себя, я позволила Эмме согласиться на приглашение соседа поужинать его фирменным тако!

Возможно, это было моей ошибкой. Дерьмо. Это определенно она и была, но он так вкусно готовил мексиканские лепешки с чоризо! А еще Хансон оказался невероятно интересным и веселым парнем, так что в следующий раз, когда он снова заявился на мой порог с угощением, я не смогла ему отказать. В конце концов, из-за стресса я очень сильно похудела и нуждалась в передышке, чтобы позволить себе жить.

Темное облако опасений со временем становилось не таким давящим, и где-то сквозь него уже даже пробивались лучи надежды, что моя прошлая жизнь останется лишь серым пятном в памяти. И, несмотря на крики моей интуиции, что это затишье перед бурей, с каждым новым днем я отказывалась ее слушать.

Однажды Хансон привел меня в тренажерный зал своего брата на окраине города. Помещение с самодельными тренажерами и потертыми полами значительно отличалось от фитнес-залов, в которые я ходила в Нью-Йорке. Но там обнаружилось кое-что более ценное, чем роскошь, окружающая меня с самого детства. Небольшая, но чистая и светлая комната-студия для балета, в углу которой тосковала пара затасканных пуантов. В тот самый момент что-то щелкнуло в моей груди, и я не смогла сдержать слез. Возможно, эти слезы были не о моих попытках начать танцевать и не о сестре, которая так любила балет. Возможно, в этих самых слезах крылось мое маленькое освобождение. С тех пор я несколько раз в неделю стала ходить с Хансоном в тот зал и, пока те качались, надевала пуанты и вспоминала голос сестры…

– Эмма! Эмма! – настойчивый крик заставляет меня обернуться, и я вижу бегущего ко мне парня.

Эмма… Качаю головой.

Год прошел, а я все никак не могу привыкнуть. Эта маленькая деталь, как заноза у меня под кожей.

– Ты никогда не отзываешься, секси?

Ох уж это прозвище и парень, подаривший мне его.

Хансон. Он же мой сосед, от которого я больше не надеюсь избавиться. Это невозможно. Клянусь! Я пыталась!

– Вовсе нет, – запинаюсь, когда он притягивает меня в свои медвежьи объятья, почему-то отказываясь замечать, насколько мне это чуждо.

Но если Хан продолжит в том же духе, скоро я смогу привыкнуть к его теплой груди, хотя мне бы не хотелось этого. В новой жизни я пообещала себе, что не буду ни к кому привязываться и никому не позволю привязаться ко мне, потому что риск того, что придется снова исчезнуть и причинить боль обеим сторонам, все же оставался.

– Если ты не прекратишь, я опоздаю на работу, и тогда кое-кому придется содержать свою соседку, – бурчу, зажатая в тисках.

Хан издает глубокий живой смех, и я чувствую, как содрогается его грудь под огромным пуховиком.

– Ты забыла? – он отстраняет меня за плечи. – Белые медведи очень любят девушек с красивыми глазами.

Я демонстративно закатываю глаза, истинный цвет которых скрывается под линзами, и приставляю два пальца к виску.

– Не смей больше ходить по темноте одна, на улицах в это время опасно, Эмма, – не прекращая отчитывать, Хансон утягивает меня за руку в сторону местного бара.

– Да я и не собиралась, – бормочу ему в спину. – Просто Пен попросила меня выйти в ночную смену… – Хан оборачивается и корчит гримасу аля «Бла-бла-бла», за что получает от меня кулаком в плечо. – Зануда, я не хотела тебя тревожить, знаю ведь, как ты любишь поспать.

– Тебя я люблю больше, секси.

– Фу, прекрати!

Он снова смеется, и я начинаю ненавидеть себя за то, что от звука его смеха мне становится хорошо и спокойно.

– Что именно прекратить? Любить тебя? Или называть секси?

Издав рык разъяренной тигрицы, я запрыгиваю ему на спину и нарочно обнимаю его за шею, имитируя удушающий прием. Которому, кстати, он сам меня и научил. Почему мне не было так хорошо и просто с человеком, которого я любила полжизни? Так. Отмена. Это еще одна причина ненавидеть себя за то, что даже спустя столько времени я не прекращаю сравнивать Хансона со своим мужем. Как и любого другого парня. Ведь ни один из них не смог составить конкуренцию аристократичной красоте Эзио, и ни один из них не смог заинтересовать меня как мужчина, от взгляда которого мое сердце затрепетало бы тем самым предвкушением. Проклятье, я все еще люблю свое голубоглазое чудовище…

– Тебе стоит взять еще пару тренировок, маленький гризли, – голос Хансона вырывает меня из тени мыслей, и я судорожно выдыхаю, пытаясь вернуть нашей борьбе прежнее настроение. – Если ты, конечно, планируешь бросить мне достойный вызов, секси.

Вот же засранец! Мне и стараться не пришлось.

– Я обязательно это сделаю, – шиплю ему на ухо и кусаю Хана за мочку через шапку, вынуждая его с болезненным стоном «сучка» скинуть меня в снег.

А потом ко мне приходит понимание, что я хохочу вместе с этим большим мальчишкой.

Боже. Я действительно рада, что в моей жизни появился такой, как Хансон. Большой, сильный и добрый. Он невероятно добрый! Настолько, что я не смогла лишить себя такого чудесного человека. А надоедливое напоминание о том, что эта ошибка, я отпихиваю ногой в сторону. Потому что даже не заметила, как сама его полюбила. Разумеется, как брата. Или друга. Этот парень стал мне по-своему близок, и я ненавидела, когда он пытался подкатывать ко мне. А позже возненавидела и его фирменное «Секси». Да, он всеми способами пытался выйти за рамки дружбы.

– Во сколько ты завтра идешь в зал? – выкрикивает Хан, когда мы переступаем порог бара. И мне приходится встать на носочки, чтобы ответить ему.

– Не знаю, мне нужно выспаться хорошенько после ночной смены. Так что, возможно, пропущу тренировку.

Кивнув, он помогает мне избавиться от верхней одежды, а потом провожает за барную стойку, где меня уже ждет Пен. Она натирает пивные бокалы, и заметив нас, подмигивает нам. Я устроилась к ней посудомойкой в первые месяцы пребывания в Лонгйире, чтобы начать зарабатывать себе на жизнь самой и не зависеть от чьей-либо помощи. Выйти в роли бармена я решилась пару месяцев назад. Когда ощущение, что меня преследуют, сошло на нет.

Я уже собираюсь развернуться, чтобы попрощаться с другом, но мне мешают две ручищи, сомкнувшиеся на моей талии. Он опять за свое?

Слегка оборачиваюсь, встречаясь с дерзкими огоньками в глазах Хана, и моя бравада тает. Невыносимый! Я не могу на него злиться, когда он так смотрит на меня.