Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Очень. Мне всегда хочется посмотреть на берег с моря. Мне тут дети говорили, что вполне возможно увидеть дельфинов; недалеко к западу есть бухта, сказали они, со скалами, очень глубокая, и дельфины иногда появляются там среди пловцов.

Он от души рассмеялся:

– Знаю я это место. Значит, жива еще старая легенда! Дельфинов там не видели со времен Плиния! Уж я-то бы знал об этом, ведь я рыбачу в тех местах. Впрочем, сам-то я не часто выхожу на каике, это работа Алкиса, я уже отвык от такой тяжелой работы. Но каик продавали дешево, вот я и купил его. Я люблю браться за много дел сразу, и когда у меня тут все наладится, буду делать деньги на туристах. А пока я имею дешевую рыбу, и, думаю, скоро мы будем сами привозить продукты из Ханьи.

Мы были уже напротив гостиницы. Он остановился.

– Но, конечно, вы можете прогуляться с Алкисом в любое время. Вам лучше отправиться вдоль побережья на восток, там не очень далеко есть древняя гавань, а если пройти немного дальше – старинная церковь. Вы интересуетесь такими вещами?

– Конечно интересуюсь.

– Тогда завтра?

– Я… нет, то есть, может быть, моя кузина задумала что-нибудь другое… Я хочу сказать, что она как раз сейчас совершает морское путешествие и, думаю, захочет день-другой побыть на берегу. Позднее… потом – я с удовольствием. Вы… сами, вы сказали, не пользуетесь каиком?

– Редко. У меня мало времени. Я ловлю рыбу только для удовольствия, а для этого у меня есть маленькая лодка.

– А, та маленькая лодка около гостиницы? Оранжевая? Вы хотите сказать, что ловите на свет, с теми большими лампами?

– Верно, с гарпуном. – И опять усмешка дружеская, немного неодобрительная, но не обидная – просто сознание собственного превосходства над жителями деревни. – Интересно и просто, а? Увлекательное занятие, как и все простые занятия. Я, бывало, очень хорошо с этим справлялся, когда был молодым, но за двадцать лет немного теряешь форму.

– Я однажды наблюдала, как ловили рыбу на свет, на Паросе. Это было захватывающее зрелище, но с берега плохо видно. Только свет раскачивается, да человек лежит на борту и смотрит в воду, иногда кто-то бросает гарпун.

– Хотите пойти со мной?

– С удовольствием! – неосторожно вырвалось у меня еще до того, как я с некоторым опозданием сообразила: сейчас, когда я почти ничего о нем не знаю, я определенно не готова провести ночь со Стратосом Алексиакисом в его маленькой лодке или еще где-нибудь.

– Ну что ж… – начал он, в то время как мысли у меня в голове кружились вхолостую, как сломанный граммофон, а навстречу нам сбегал по ступеням, легко, словно танцовщик из кордебалета в «Спящей красавице», Тони.

– Вот вы, мои дорогие, мне и попались! Стратос, этот мерзавец из Ханьи хочет по двенадцать драхм за бутылку вина, иначе, говорит, не пришлет. С ума сошел, верно? Он сейчас на телефоне, ты с ним не поговоришь? Вы хорошо прогулялись, дорогая? Нашли почту? Чудесно, правда? Но вы, должно быть, обгорели. Дайте-ка я вам принесу лимона presse[26 - Выжатый (фр.).], а? Гарантирую, прямо с нашего собственного дерева. Смотрите, это не каик ли пришел? И кто-то уже идет из гавани, и Георгий несет чемодан. Этот ребенок всегда успевает заработать несколько драхм… Он очень удачливый, прямо как наш Стратос. Это ваша кузина? Ну разве не прелесть? Пока мисс Скорби распаковывается, как раз настанет самое подходящее время для чая.

Глава 10

Как Феба дротик лучезарный
Стремительно на Крит летит:
И вот он здесь!

    Джон Китс. Ламия

– Тут очень приятно, – сказала Фрэнсис. – И чай отличный. Наверное, его готовил сам этот маленький лорд Фаунтлерой?

– Тсс, ради бога, он тебя услышит! Он говорит, если понадобится, только крикни – и он будет тут как тут. А кроме того, он довольно симпатичный. Я просто влюбилась в него.

– Я еще не видела мужчины, в которого бы ты не влюбилась, – сказала Фрэнсис. – Я бы подумала, что ты заболела, если бы у тебя не было очередного романа. Я даже научилась различать стадии. Ну, ну, ведь это же на самом деле так приятно, верно?

Мы сидели в саду гостиницы в тени виноградной лозы. Поблизости никого не было. Позади нас за раскрытой дверью – пустой коридор. Тони был в глубине бара. Едва-едва слышался разговор за столиками на веранде.

Солнце быстро клонилось к западу. Мелкая рябь бежала по бледному шелку моря, бриз доносил дурманящий запах гвоздик в винных кувшинах. На краю усыпанной песком площадки стоял на самом солнцепеке большой горшок с лилиями.

Фрэнсис вытянула длинные ноги и попросила сигарету.

– Да, эта твоя идея оказалась оч-чень хорошей. Афины в Пасху, я понимаю, это было бы слишком. Я и забыла, пока ты не напомнила в письме, что греческая Пасха позднее, чем наша. У нас она пришлась на ту неделю, когда мы были в Риме. Представляю себе, что греческая Пасха будет от нашей сильно отличаться, и с нетерпением жду ее. О, спасибо, с удовольствием, еще чашечку. Так сколько же времени я тебя не видела? Боже мой, почти полтора года. Рассказывай теперь о себе.

Я с любовью разглядывала ее.

Фрэнсис, моя двоюродная сестра, намного старше меня. В ту пору ей было слегка за сорок, и хотя я знала, что это свойство юности – считать такой возраст солидным, но именно так мне тогда и казалось. С самых ранних лет я помню Фрэнсис. Когда я была маленькой, я называла ее «тетя Фрэнсис», но три года назад, когда я после смерти матери переехала жить к ней, она положила этому конец. Некоторые, я знаю, считают ее очень важной; она высокая, смуглая, немного угловатая, и в голосе, и в манерах ее чувствуется решительность, а что касается шарма – она презирает его: это не по ее части. Работа на открытом воздухе сделала цвет ее лица, что называется, «здоровым», она сильна как лошадь и в высшей степени деловая женщина. Одевается она хорошо. Но ее «важный» вид обманчив, на самом деле она самый терпимый человек, какого я знаю, и подчас принцип «живи и дай жить другим» распространяет настолько широко, что меня это начинает тревожить. Она не переносит только жестокости и претенциозности. Я ее обожаю.

Вот почему по ее команде рассказать о себе без лишних мудрствований сделала сбивчивый, но достаточно правдивый доклад о своей работе и о своих афинских друзьях. Я не стала его «редактировать», хотя знала, что кое-что будет не по душе степенной беркширской натуре Фрэнсис.

Она молча выслушала меня, попивая третью чашку чая и стряхивая пепел в ближайший пифос.

– Ты, кажется, веселишься на всю катушку, впрочем, именно за этим ты и ехала. А как Джон? Ты ничего о нем не упомянула.

– Джон?

– Или Дэвид? Я забываю их имена. Да и как их запомнить, ведь твои письма напичканы ими, как пирог смородиной. Этот разве не Джон был, репортер из «Афенс ньюс»?

– Ах этот! Да он сто лет назад был. В Рождество, во всяком случае.

– Вот именно. Призадумайся. Твои последние два письма были удивительно пустые. С глаз долой – из сердца вон?

– Точно сказано. – Я притянула к себе поближе гвоздику на качающемся стебле и понюхала ее.

– Это меняет дело, – умиротворенно сказала Фрэнсис. – Конечно, очень хорошо иметь сердце как разогретый воск, но когда-нибудь из-за своих импульсов ты попадешь в такой переплет, что не очень-то легко будет выбраться. Ну что ты смеешься?

– Просто так. Паоло зайдет за нами в понедельник?

– Если все будет хорошо – да. Ты ведь поедешь с нами на Родос? Хорошо. Хотя в данный момент мне не хочется больше никуда двигаться. Это то, что в путеводителях обозначают словом «обычное», но это не обычное, а удивительное место, такое успокаивающее… Ты только послушай…

Пчела в лилиях, тихое бормотание моря, накатывающегося на гальку, приглушенный греческий говор…

– Вот я и говорю Тони, было бы здорово, если бы все сохранилось как есть, – сказала я. – Это прямо божественно.

– Мм. И ты была права, дорогая. Даже тех цветов, что я видела вдоль дороги, достаточно, чтобы довести женщину до опьянения.

– Но ты же приплыла на лодке!

– Да. Но когда мы в воскресенье вечером торчали в Патрах, я и еще двое моих друзей наняли машину и отправились посмотреть окрестности. Мы не смогли до темноты поехать далеко, но я так часто останавливала машину и мчалась в поля, что водитель, наверное, подумал, что я сумасшедшая или что у меня заболевание мочевого пузыря. Но как только он понял, что это из-за цветов, ты знаешь, что он сделал?

– Нарвал тебе цветов? – Я засмеялась.

– Вот именно. Я вернулась к машине, а тут и он – больше шести футов ростом, великолепный экземпляр мужчины-эллина, ты бы это признала, – ждет меня с букетом орхидей и анемонов и таких фиалок, от которых у меня температура подскочила на несколько градусов. Ну разве они не прелестны?

– Ну, я не знаю, смотря какие фиалки…

– Не фиалки, глупая, греки. – Она еще раз сладко потянулась. – Боже мой, как я рада, что приехала! Я буду наслаждаться каждой минутой, я уже представляю себе это. И зачем только мы живем в Англии, когда могли бы жить здесь? И между прочим, почему Тони живет здесь, а не в Англии?

– Он сказал, что здесь скоро можно будет делать хорошие деньги, когда они построят новое крыло или, если говорить без обиняков, построят гостиницу, которую можно будет назвать настоящей. Я поинтересовалась, есть ли у него самого деньги. Он говорит, что у него слабые легкие[27 - Здесь в оригинале игра слов: weak – слабый, chest – казна, казначейство, сундук; вместе с тем сочетание weak chest – означает «слабые легкие».].