Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Можно сказать, что я не дал его испортить. Стратос настаивал на жалюзи и двухцветных обоях, чтобы это был дом как дом, уютный дом.

– О, я уверена, что вы были правы. Э… Стратосом вы называете господина Алексиакиса?

– Да, он хозяин, вы ведь знаете? Ваш приятель-датчанин рассказывал о нем? Довольно романтическая история про местного парня, заработавшего много денег, не так ли? Это то, о чем мечтают все эмигранты, выросшие в этих убогих крольчатниках, – вернуться домой лет через двадцать, приобрести недвижимость, осыпать деньгами семью.

– А у него есть семья?

– Только сестра, София, и, между нами говоря, здесь у Стратоса есть некоторые трудности. – Тони положил чемодан на стул и обернулся ко мне с видом человека, соскучившегося по милой сердцу сплетне. – Осыпать деньгами Софию – значило бы осыпать деньгами ее мужа, а наш дорогой Стратос ужиться не может со своим зятем. Да и кто сможет! Я тоже не скажу, что без ума от него, а уж мне так просто угодить, второго такого добряка не сыщешь. Помню…

– Чем же он так плох?

– Джозеф-то? Во-первых, он турок. Ну, не то чтобы я имел что-нибудь против этого, хотя некоторые люди в деревне считают, что даже болгары или немцы – лучше. А она, бедняжка, ведь все у нее было: и деньги, и уважаемый отец, чем не партия для хорошего критского парня? Нет, бросила все, уехала, вышла замуж за чужака – турка из Ханьи. Тот промотал и пропил почти все ее деньги, а сам палец о палец не ударит, только всячески ею помыкает. Обычное, знаете ли, дело, такая вот печальная история. И что еще, в церковь он ее не пускает, это уж совсем через край. Что же тут хорошего?

– А что, священник не может помочь?

– У нас нет постоянного священника, только приходящий.

– Ах, бедная София.

– Да, только теперь и вздохнула, как Стратос вернулся домой.

– Он, должно быть, неплохо заработал, у него ведь был ресторан, верно? Где-то в Сохо?

– Да вряд ли вы его знаете, совсем небольшой, хотя, конечно, местные думают, что это был «Дорчестер»[18 - «Дорчестер» – фешенебельная гостиница и ресторан в Лондоне на улице Парк-лейн.], не менее и что он давал Стратосу соответствующий доход. Незачем лишать их иллюзий. Впрочем, это было милое маленькое заведение, я и сам проработал там шесть лет. Вот где я набрался греческого: большинство ребят были греки, Стратос говорил, что чувствует себя как дома. А, ладно, – он дернул персикового цвета скатерть, – здесь довольно занятно, осталось только немного привести в порядок здание, хотя не знаю еще, захочет ли малыш Тони тут надолго обосноваться. Мы собираемся сделать пристройку с другого конца дома. Получится длинное невысокое здание с фасадом на море. Взгляните на этот вид.

– Замечательно.

Окно выходило на юго-запад, там заканчивалась скрытая сушей бухта. Слева я заметила край крыши, и все; остальная часть деревни была вне поля зрения. Прямо подо мной, сквозь маскировку из виноградной лозы, можно было видеть ровную, усыпанную крупным песком площадку, на ней стояло несколько столов со стульями. Это, несомненно, был «красивый сад» Ариадны. Цветы, какие тут были, росли в горшках, огромных керамических пифосах, похожих на старые винные кувшины из критских дворцов. Отдельная группа тамарисков росла там, где крупный песок уступал место ровному камню береговой полосы, потрескавшемуся, отглаженному водой и выбеленному солнцем. Из всех трещин камня пробивались ослепительно-розовые и малиновые, похожие на миниатюрные солнца ледяные маргаритки, и прямо рядом с ними лениво шевелилось море, шелковистое и темное, расплывчатые полосы света и тени мягко набегали на горячую скалу. За простором моря, по изгибу берега бухты высились зубчатые отвесные скалы, вдоль их омываемых спокойной летней водой подножий вилась узкая золотая линия галечника, которым окольцовывало острова бесприливное Эгейское море. Если ветер подует с юга, его покроет вода. Маленькая пустая лодка, окрашенная в оранжевый и синий цвета, покачивалась недалеко от берега на якоре.

– Следующая остановка – Африка, – сказал позади меня Тони.

– Очаровательно, право, очаровательно! Я рада, что приехала до того, как вы построили новое крыло здания.

– Понимаю, что вы имеете в виду, но не думайте, что мы собираемся конкурировать с Ривьерой, – весело сказал Тони. – Если вы, дорогая, хотите тишины и спокойствия, то у нас этого предостаточно.

Я засмеялась:

– Именно за этим мы и приехали. А уже достаточно тепло, чтобы поплавать? Я спрашивала Георгия, но у него совсем другой внутренний термометр, и не знаю, можно ли ему верить.

– Полагаю, моему тоже верить нельзя. Я не пробовал и думаю, что и не соберусь попробовать, я ведь, знаете ли, не дитя природы. В гавани бы никогда не рискнул плавать, тут грязно, но, конечно, есть много мест, где это вполне безопасно. Лучше спросите Стратоса, он знает, какие тут есть течения, ну и все прочее. Ваша кузина, я думаю, составит вам компанию?

– О да. Но скорее всего, будет сидеть на берегу и наблюдать, и дело совсем не в опасности, собственно, никаких таких особенных причин тут нет. Фрэнсис просто не любитель плавания, она в основном интересуется цветами. Она специалист по альпийским горкам и работает в большом питомнике и даже во время отпуска норовит съездить куда-нибудь, где можно увидеть растения в естественных условиях. Она устала от Швейцарии и Тироля, поэтому, когда я сообщила ей, что увидела здесь прошлой весной, она просто не могла не поехать. – Я отвернулась от окна и как бы невзначай добавила: – Если она облюбует тут какое-то место, то у меня, вероятно, не останется времени для купания. Придется вместе с ней ползать по горным склонам, охотиться за цветами для фотографирования.

– Цветы? – спросил Тони так, будто это было иностранное слово, которого он никогда не слышал. – Ах… да, я уверен, что вокруг множество прекрасных цветов. Ну а сейчас мне надо отправляться на кухню. Комната вашей кузины вон та, рядом. В этом конце здания только две и есть, так что никто вам не будет мешать. Там – ванная. А эта дверь ведет в другую половину дома. Если вам что-нибудь понадобится – спрашивайте. Колокольчиков мы пока еще не завели, но вам нет надобности спускаться, просто выгляните из двери и громко крикните. Я всегда поблизости. Я слышу все, что тут происходит.

– Спасибо, – негромко сказала я.

– А пока всего хорошего, – приветливо попрощался Тони, и его легкая фигура грациозно скользнула вниз по лестнице.

Я прикрыла дверь и села на кровать. Тени виноградной лозы двигались по стене, словно танцуя. Они были похожи на мои перепутанные, мятущиеся мысли, и я даже закрыла руками глаза, чтобы отгородиться от них.

Из фрагментов, которые я насобирала по мелочам, мне ясно было одно: если убийство, свидетелем которого был Марк, имело какое-то отношение к Айос-Георгиосу и если он не ошибался, что четвертый человек был англичанин, значит присутствовал там либо Тони, либо тот загадочный «англичанин» с моря, существование которого Тони отрицает. Других кандидатов не было. Так или иначе, без Тони здесь не обошлось. В центре всей этой истории могла быть и гостиница.

Я даже позволила себе улыбнуться, когда представила, что бы сказал Марк, узнав, что с такой благоразумной поспешностью выпроводил меня с периферии событий в самый их центр. Он хотел избавить меня от опасности и осуществил свое намерение решительно, даже на грани грубости, а я, достаточно долго чувствовавшая свою ответственность за происходящее, была всерьез обижена, подобное решение, казалось, заключало в себе намек на неравноправие полов. А если бы я была мужчиной, повел бы Марк себя таким же образом? Думаю, нет.

Но эмоции во всяком случае больше не затуманивали моих суждений. Теперь, спокойно сидя здесь и обдумывая происшедшее, я могла в полной мере оценить его поступок. Он хотел видеть меня в безопасности, хотел, чтобы я не связывала ему больше руки. Достаточно справедливо. В последние десять минут я поняла (даже рискуя уступить ему, оставив ему немного этого мужского превосходства), что тоже хотела и того и другого, очень хотела сама.

Я отняла ладони от глаз, и опять передо мной были узорчатые тени, красивые, но теперь спокойные, неподвижные.

Конечно, это возможно – поступить так, как пожелал Марк: не вмешиваться, забыть, сделать вид, что ничего не случилось. Очевидно, никакого подозрения я вызвать не могла. Я приехала, когда меня и ожидали, успешно выкинув из своей жизни опасные двадцать четыре часа. Все, что мне надо сделать, это забыть то, что я узнала, не задавать больше никаких вопросов и – как это он сказал? – «продолжать свой нарушенный Ламбисом отпуск».

А между тем Колину Лангли только пятнадцать…

Я закусила губу и откинула крышку чемодана.

Глава 8

И догадается она,
но тщетно спрашивать…
Томас Ловелл Беддоуз.

    Песня стигийских наяд

В ванной женщина с тряпкой и ведром заканчивала уборку. Когда появилась я с полотенцем на плече, она засуетилась и с нервной поспешностью стала собирать свой инвентарь.

– Ничего, – сказала я. – Я не тороплюсь. Могу подождать, пока вы не закончите.

Но она уже тяжело поднялась на ноги. Тогда я поняла по ее движениям, что она не старая. Среднего роста, чуть пониже меня, ширококостная, она была поразительно худой, и тело ее под толстым, скрадывающим фигуру крестьянским платьем казалось плоским и костлявым. Ее лицо вроде бы должно было быть полным, круглым, но из-за худобы сквозь натянутую кожу явственно проступали височные кости, выдававшиеся над глубокими глазными впадинами, острые скулы и квадратный подбородок. Одета она была убого, во все черное, под высоко подоткнутым черным платьем виднелась черная нижняя юбка, большой черный платок на голове закрывал шею и плечи. Волосы под ним казались довольно густыми, но несколько выбившихся из-под платка прядей были седыми. Огрубевшие руки, наверное, на самом деле были сильнее, чем казались с виду; создавалось впечатление, что это всего лишь связки костей, удерживаемых вместе посредством мышц и вздувшихся синих вен.

– Вы говорите по-гречески? – Голос у нее был тихий, но глубокий и низкий и еще молодой, а глаза – красивые, с прямыми черными ресницами, густыми, словно плотные щеточки. Веки покрасневшие, словно от слез, но в черных глазах – доброжелательный интерес, который все греки питают к иностранцам. – Вы англичанка?

– Да. Моя кузина приедет позднее. Это очаровательное место, кирия[19 - Греческое обращение к замужней женщине – госпожа, хозяйка.].

Она улыбнулась, ее губы стали совсем тонкими, но ничего отталкивающего в этом не было. В спокойном состоянии ее рот не казался застывшим, но его линии свидетельствовали о бесконечном мучительном терпении, усталости от забот.

– Что ж, деревня маленькая, бедная. Но брат говорит, что вы об этом знаете и что многие будут приезжать сюда только ради покоя.

– Ваш брат?

– Он хозяин. – Она произнесла это не без гордости. – Стратос Алексиакис – мой брат. Он много лет жил в Англии, в Лондоне, но вот в прошлом году в ноябре приехал домой и купил гостиницу.

– Да, я слышала от Тони. Это замечательно, и, я думаю, дела у него пойдут хорошо.

Я надеялась, что эти избитые слова скрыли мое удивление. Так это, оказывается, София. У нее был вид бедной крестьянки из нищей страны, но, подумала я, раз она помогает своему брату в гостинице, несомненно, она надевает для черной работы самую старую одежду. И тут мне пришло в голову: не хотелось бы, чтобы вместо Тони на кухне хозяйничала она.

– Вы живете в гостинице? – спросила я.

– О нет, – поспешно ответила она. – У меня есть свой дом, немного вниз по дороге, на другой стороне улицы. Первый.