Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Мне только марки, пожалуйста. Будьте добры, шесть по пять драхм.

Позади я услышала шевеление и шепот:

– Она говорит по-гречески! Вы слыхали? Англичанка, а говорит по-гречески… Тихо, ведите себя прилично! Тишина!

Я улыбнулась им, сказала что-то об их деревне и тут же оказалась в центре внимания восхищенных женщин. Зачем я приехала в их деревню? Она такая маленькая, такая бедная, почему я не остановилась в Ираклионе, где есть большие гостиницы, как в Афинах или в Лондоне? Я живу в Лондоне? Я замужем? Нет? Что ж, в жизни везет не всегда, но скоро, Бог даст, скоро…

Я засмеялась, постаралась ответить как можно лучше и задала в свою очередь столько вопросов, на сколько осмелилась. Много ли у них здесь, в Айос-Георгиосе, бывает приезжих? Много ли англичан? Да, конечно, Тони, но я имею в виду туристов, таких как я, иностранцев… Джентльмен из Дании… да, я слышала о нем, и никого больше? Нет? Но теперь, когда начала работать гостиница, и так хорошо, наверняка скоро здесь будет много приезжих, и американцев – тоже, и Айос-Георгиос будет процветать. Господин Алексиакис ведь успешно ведет дела, верно? А его сестра ему помогает? Да, София, я с ней уже познакомилась; кажется, она живет в красивом доме там, наверху, напротив гостиницы…

Но на Софии мы застряли. Они быстро переглянулись, как я поняла, сочувственно, забормотали: «Ах да, бедная София, ей повезло, что брат приехал домой, он позаботится о ней», и все женщины замолчали, разговор замер. И только одна из них, молодая, хорошенькая, с ребенком, вцепившимся в ее руку, и на вид уверенная в себе, нарушила молчание, пригласив меня в гости. Остальные как будто только того и ждали и энергично насели на меня с такими же приглашениями. Сколько я еще пробуду в Айос-Георгиосе? Я должна прийти, навестить их вместе со своей кузиной. Какой дом? Дом у стенки гавани… дом у пекарни… дом за церковью… не важно, какой дом (это со смехом), только заходите, в Айос-Георгиосе нет дома, где бы я ни была желанным гостем, такая молодая и красивая и так хорошо говорит по-гречески…

С улыбкой принимая эти чистосердечные приглашения, я пока уклонялась от прямого ответа и наконец ушла, ненамного больше узнав о призрачном англичанине, упомянутом Георгием, но выяснила то, ради чего приходила, и даже несколько больше.

Первое – телефон отпадал. Даже и не дав обещания Марку, что бы ни случилось, не связываться с властями, я не имела возможности позвонить по телефону ни в посольство, ни хотя бы в Ираклион. Тем, что в гостинице, воспользоваться было невозможно. А что касается почты, представляющей собой днем женский клуб, то ни по-английски, ни по-гречески и пытаться нельзя было. Мы должны рассчитывать только на себя.

Я обнаружила, что, и не заботясь о направлении, машинально добралась до маленькой гавани. Мол и крошечный изогнутый причал сохраняли воду чистой и неподвижной, как росинка в чашечке цветка. На стенке гавани кто-то намалевал: «Меняю Кипр на Грецию», а кто-то пытался это соскоблить. Мужчина выловил осьминога: какая-то семья сегодня вечером как следует поест. Две лодки стояли на якорях, одна – белая с ярко-красными парусами, свернутыми вдоль ее красивого рангоута, другая – синяя с названием «Эрос» на борту. На «Эросе» шла работа: молодой матрос, гибкий и быстрый в движениях, свертывал канат. На нем был серый спортивный свитер и синие хлопчатобумажные брюки, заправленные в резиновые сапоги. Это был тот самый юноша, который наблюдал за игроками в триктрак. Он с любопытством уставился на меня, но не прервал своей работы.

Я постояла с минуту или чуть дольше, сознавая, что множество женских глаз следит за мной из темных дверных проемов. Я подумала: вот бы лодка Ламбиса тихонько пришла сейчас в гавань с востока и на ее борту были бы все: Ламбис – у двигателя, Марк – на руле, а смеющийся Колин на носу с рыбацкой снастью…

Я резко отвернулась от сверкающего пустынного пространства моря, разум рывком возвратил меня из области фантазий к моим проблемам. Вот что еще я узнала в деревенской лавке: в Айос-Георгиосе нет дома, в котором надо что-то скрывать. Колина Лангли здесь нет. Ничто больше не может помочь мне разузнать о мальчике в деревне, где каждая женщина знает все обо всех своих соседях. Ответ на загадку следует искать только в гостинице.

Или… и тут я медленно пошла назад, вверх по улице, все еще сознавая, что за мной следят глаза из темных дверных проемов… или в доме Софии.

В Айос-Георгиосе мог быть только один дом, где я не была желанна.

Самое лучшее – попытаться… А если муж еще дома, за едой, будет интересно и с ним познакомиться. Мне очень хотелось узнать, как он относится к критской одежде.

Глава 9

Казалась древней девой и выбрать шерсть умела,
И с шерстью белоснежной она справлялась смело.

    Александр Поуп. Илиада Гомера

Она как раз сидела в дверях своего дома и пряла.

Прожив в Греции достаточно долго, я не перестаю любоваться крестьянками, занятыми этим нехитрым делом. Мягкая пушистая масса белой шерсти на ручной прялке, коричневые пальцы, вытягивающие ее в похожий на ледяную сосульку жгутик, петля на подоле черного платья, кружащийся ком шерстяной нитки на веретене – все это вместе создает картину, которой трудно не восхищаться.

Она не подняла головы, когда я подошла: ствол фигового дерева, должно быть, скрыл от нее мое приближение. Я остановилась на минуту в тени дерева, чтобы понаблюдать за ней. Место, где она сидела, тоже было в тени, поэтому тревоги не было заметно на ее лице, напротив, оно разгладилось, стало моложе, а уродливые руки, двигаясь плавно, размеренно, даже обрели своеобразную красоту.

Я вспомнила легенду о лунных пряхах, которую рассказывала Марку, чтобы помочь ему заснуть и успокоиться самой. Я смотрела на Софию: одетая в черное критянка пряла в разгар жаркого дня. Изгой, подозреваемая, загадочная уроженка этой суровой жаркой страны, правила жизни которой мне неизвестны. Та, кого мне надо расспрашивать.

Я прошла вперед и положила руку на калитку. София подняла голову и увидела меня.

Первой ее реакцией была радость, в этом не могло быть никакого сомнения. Лицо Софии расплылось в улыбке, темные глаза засветились. Потом, хотя она и не двинула головой, мне показалось, что она бросила быстрый взгляд назад, в дом.

Я отворила калитку.

– Можно зайти к вам поговорить? – Я знала, что хотя такой прямой вопрос мог показаться бестактным, но по правилам гостеприимства он не мог остаться без положительного ответа.

– Конечно.

Что-то ее беспокоит, подумала я.

– Ваш муж ушел?

Она как-то боязливо посмотрела на меня, хотя привычные ловкие движения помогали ей выглядеть раскованно, как помогает иногда сигарета в очень сложных ситуациях. Затем она перевела взгляд на маленький костер во дворе, над которым кипела в котле вода.

– Он не приходил еще. – Потом, слегка привстав: – Прошу вас, садитесь.

– Спасибо!.. О, пожалуйста, прядите, не останавливайтесь, я так люблю наблюдать за этим…

Я вошла в крохотный дворик и, повинуясь ее жесту, села на скамейку около дверей под фиговым деревом. Я стала нахваливать ее искусство, восхищаясь ровностью нитки и вертя в руках кусок сотканной ткани, который она мне показала. Забыв о своей робости, она отложила работу, чтобы принести показать мне еще образцы своего тканья и вышивки. Я встала со скамейки и без приглашения прошла за ней внутрь.

В доме были две комнаты, не разделенные дверью, – просто прямоугольный проем в стене. Гостиная, напрямую выходившая во двор, была безупречно чистой и очень бедной. Пол земляной, утоптанный до каменной твердости, половину его покрывал ковер грязноватого желто-коричневого цвета с проплешинами. В одном из углов – маленький очаг, которым не пользовались в это время года. В задней части комнаты – широкий выступ фута на три от пола, он, очевидно, служил кроватью и был покрыт односпальным, с красно-зеленым рисунком одеялом. Закопченные от зимнего дыма стены еще не были заново побелены. Тут и там в стенах были ниши, а в них – украшения и дешевые, когда-то яркие, но выцветшие фотографии. Одна – на почетном месте – ребенка, мальчика лет шести, а за ним – нечеткая, видно сильно увеличенная фотография молодого человека в полувоенном костюме. Он был красив и выглядел весьма самоуверенным. Мальчик был очень похож на него, но стоял робко. Муж, предположила я, и погибший ребенок? Я поискала семейную икону и, не увидев ее, вспомнила, что мне говорил Тони.

– Мой малыш, – сказала София позади меня, она вышла из соседней комнаты с ворохом лоскутов и тканей.

Она не выразила ни возмущения, ни удивления, обнаружив, что я последовала за ней в дом. Она печально смотрела на фотографию и (я могла бы в этом поклясться) ни о чем больше в эту минуту не думала.

– Он умер, теспойнис, когда ему было семь лет. Весь день хорошо себя чувствовал и в школе, и после играл. На следующий день вдруг раз – и умер. На то воля Божья, чтобы больше у меня детей не было.

– Извините, а это ваш муж?

– Да, это мой муж. Посмотрите, вот подушка, которую я вышила в прошлом году…

Она начала раскладывать вещи на солнце около двери. Я склонилась над ними, но повернулась так, чтобы мне была видна задняя комната.

В ней царил полумрак: ставни закрыты – от солнца. Небольшая продолговатая комната-коробка с двуспальной кроватью, деревянным стулом и столом, покрытым розовой скатертью с кисточками, у окна. Весь дом, казалось, был открыт взору…

София продолжала выкладывать свои работы.

– А теперь, если вы посидите тут в прохладе, я принесу вам мятный напиток, который сама готовлю.

Я почувствовала себя пристыженной. Мне было неловко принимать ее скудное угощение, ведь я сама напросилась к ней в дом и вынудила ее предложить мне что-то. Но не оставалось ничего другого, как поблагодарить ее и сесть.

Она протянула руку к полке около двери, где за выцветшей занавеской тех же зеленого и красного цветов хранился запас (и какой же ничтожный запас!) провизии. Она достала небольшую бутылку и стакан.

– София? – раздался мужской голос с улицы.

Я слышала торопливые шаги по дороге, вниз от моста, но не придала этому значения. Звук шагов замер у калитки.

София, стоявшая у двери, быстро повернулась со стаканом в руке. Мужчина все еще был вне поля моего зрения и не видел меня.

– Все хорошо, – коротко сказал он. – А что касается Джозефа… в чем дело?

Это София сделала едва заметное движение, давая знать, что она не одна.

– Кто там у тебя? – резко спросил он.