Перекресток

Он чувствовал себя по-другому этим утром. Ноющее чувство в животе исчезло, и на его место пришло ощущение ясности. Симмонс не почувствовал вины, когда вынимал кляп изо рта пленника, кормил того хлебом и поил водой. В какой-то момент мужчина начал оправдываться, но Джефф снова заткнул его рот кляпом и погрузился в тишину раннего утра. Перед уходом он накрыл пленника одеялом: тот дрожал во время завтрака, а Джефф не мог позволить ему умереть до того, как придет его время.

В то утро Симмонс подождал, пока мать уйдет из дома, и только потом вошел. Он держал дверь спальни запертой, чтобы она решила: прошлым вечером Джефф вернулся поздно и спал дома, хотя она никогда и не проверяла его. Джефф Симмонс не мог позволить себе уйти от матери, ему было удобно продолжать жить в ее доме, а та не могла решиться отпустить его от себя. Она готовила ему обеды и стирала белье, если он оставлял его за дверьми своей комнаты, и Джефф вообще не мог вспомнить, когда они проводили время вместе. Живя под одной крышей, они почти не разговаривали. Симмонс был благодарен матери за это невмешательство.

Он ухватил лишний час сна и потом отправился в фургон. Планируя задуманное, Джефф прочитал: чтобы тебя не обнаружили, важно соблюдать ряд правил, и ему удалось выполнить три пункта в течение дня. Симмонс завершил все простые поездки, имел наличные на руках, а значит, сегодня до начала мессы он мог побаловать себя едой в местном пабе в Апхилле.

В баре с низким потолком было почти пусто. Одинокий мужчина в приплюснутой кепке и с тростью сидел и читал газету. Перед ним стояла нетронутая пинта темно-красного горького. Молодой бармен бросал монеты в автомат с фруктами. Если не было разгара сезона, пабы в Уэстоне почти всегда пустовали, за исключением выходных, но они существовали год за годом и каким-то образом выживали. Он всегда удивлялся, что таких мест, как этот бар, в городе сохранилось много.

Бармен отвлекся от своего занятия и улыбнулся Джеффу:

– Чем я могу вам помочь, сэр?

Сэр. Его редко так называли. Определенно, в этом молодом человеке было что-то. Джефф Симмонс и воображал, и надеялся, что захолустный паб для этого приятного бармена всего лишь ступенька вверх и что в ближайшие годы он вырвется из лап этого умирающего города.

– Вы готовите?

– Конечно, – ответил бармен, зашел за деревянную стойку бара и протянул ему меню.

Джефф заказал стейк и пирог с мясом, а также колу. Мужчина редко пил спиртное, после того как увидел, что алкоголь сотворил с его отцом. Симмонс занял место на другом конце бара, подальше от старого чудака с газетой. Джефф опустил голову и ждал, когда принесут еду. Шедший от ковра запах скисшего пива был знакомым и неприятным, и мыслями Симмонс вернулся к Крутому Холму и его пленнику, прикованному к стене пещеры.

Ему нужно быть сильным и не поддаваться желанию все закончить прямо сейчас – вернуться на остров и разом избавить похищенного от страданий. Мучительное сомнение, которое, как он думал, уже исчезло, пыталось убедить его, что именно так он и должен поступить. Однако Симмонс обязан бороться с подобными мыслями.

Он должен спасти отца.

Пирог, который принес бармен, сложно было назвать пирогом. Перед Джеффом стояла тарелка мяса «с душком», залитого густым соленым соусом и прикрытого куском слоеного теста. Тем не менее он съел его до последней крошки. Симмонс запил пирог колой, провел тыльной стороной ладони по губам, поблагодарил бармена и вышел из паба. Свой фургон он припарковал на стоянке. До церкви было километра три пешком, но там его приметная машина бросалась бы в глаза, а Симмонс не мог так рисковать.

Зима определенно приближалась. Джефф почувствовал это еще на острове: земля под его палаткой по утрам замерзала, а ночью воздух становился почти ледяным. Теперь, когда Симмонс шел по закоулкам к церкви Святого Михаила, он замерз. Он забеспокоился о пленнике, но лишь из-за того, что тот был нужен ему живым в течение следующих нескольких дней. Джефф планировал держать пленника в пещере все это время, однако скоро станет слишком холодно, значит, придется перевести его в туристический центр на другой стороне острова.

Времена года меняли Уэстон больше, чем другие города, так, словно Уэстон летом и Уэстон зимой – два совершенно разных места. С поздней весны до конца лета население города, казалось, увеличивалось вдвое. Туристы прибывали из ниоткуда, подобно вылезающим из ракушек крабам, и захватывали здесь все, чтобы с наступлением зимы поспешить обратно в свои города. Джефф предпочитал видеть Уэстон таким, как сейчас: тихим и пустынным, принадлежащим только его жителям.

Симмонс добрался до церковных ворот уже в сумерках. Кисти его рук онемели от холода, и это ощущение, хотя и болезненное, понравилось Джеффу. Он любил вечера, как этот, когда воздух свежел, но оставался спокойным. Джефф открыл старые церковные двери, и его встретил аромат зажженных свечей. Знакомая дрожь пробежала по нему, едва он вышел на открытое пространство. Его тело загудело, словно попало в набор вибраций, обволакивающих церковь. Такое состояние вернуло Симмонса к первому воспоминанию о посещении церкви: он шел рука об руку с отцом через двери церкви Святой Бернадетты. В то время ему было года четыре, но он хорошо помнил ощущение благоговения, на мгновение лишившее его дара речи. Всю неделю до этого отец рассказывал ему о Божьем доме, и вот Джеффри, открыв рот от шока и удивления, стоял там, где жил Бог. Конечно, в то время он имел лишь примитивное представление о том, что значит это выражение, но тогда он почувствовал присутствие Бога так же верно, как чувствовал его сейчас.

В церкви, как и в пабе, было пусто. Мужчина преклонил колено и направился в переднюю часть церкви.

Его отец так и не понял, почему сын все еще ходит в церковь «после того, что случилось. После того, что ты сделал!» – это было потом, когда Джефф стал старше. Однако отец никогда не обвинял Джеффа и ни разу не пытался запретить сыну эти посещения. Джефф понимал замешательство отца и жалел, что не смог объяснить, что для него значит церковь. Никто, даже человек, которого они никогда не обсуждали, не мог отнять этой радости.

Прихожанки начали рассаживаться на пустые скамьи. Ни одного знакомого лица. Это была не его церковь, поэтому он никогда не присутствовал здесь на мессе. Ни одна из женщин не выглядела моложе шестидесяти, возможно семидесяти, что для вечерней мессы было нормой. Симмонс предположил с печалью: все они были вдовами и позже зажгут свечи за умерших мужей. Наверное, они находят в этом ритуале некоторое утешение.

Через пять минут священник направился к алтарю. Было воскресенье, так что отсутствовали благовония, исходящие из золотой чаши, и алтарные служки, ведущие процессию вокруг церковных скамей. Когда Джефф впервые был алтарным служкой, он и его друг Грегори не поняли, что должны следовать за священником, они заняли место у алтаря, и священник совершал путь в одиночестве. Джефф чуть не захихикал, когда позже рассказывал об этом отцу, но улыбка исчезла, когда отец отчитал его.

Этот священник был так же стар, как и его прихожане. Движения священника были медленными и размеренными, а его кости скрипели, когда он держал чашу с вином и благословлял ее.

Было бы невежливым не дать вначале причаститься пожилым женщинам. Затем и Джефф опустился на колени перед алтарем, высунул язык, и священник пробормотал: «Corpus Christi».

– Аминь, – произнес Джефф, благословляя себя, и вернулся на место.

Узнал ли его священник? Джефф Симмонс сомневался. Они оба сильно изменились за эти годы. До сегодняшнего дня Джефф старательно избегал посещать ту же мессу, что и старик. Хотя разве не дрожала рука священника, когда он клал облатку Причастия ему на язык?

Джефф вернулся к скамьям и помолился. Он просил сил осуществить то, что задумал, и довести дело до конца. Еще мальчиком Симмонс понял, что Бога нужно просить о реальных вещах. Бог не исполнял желания, как джинн, но мог помочь добиться желаемого. Джефф продолжал стоять на коленях и усиленно притворяться, что молится, но вот месса закончилась. Старушки зажгли свечи и помолились. Он сел, когда последняя из них ушла. Один в холодной церкви. Во времена его детства местная церковь все время оставалась открытой. По крайней мере, отец сказал ему об этом, а Джефф никогда не подвергал такой факт проверке, но, уже повзрослев, узнал, что в какой-то момент в церкви всегда запирались двери, а значит, кто-то должен был попросить его уйти.

Священник дважды высунул голову из ризницы и лишь потом приблизился. Его шаги отдавались эхом. Священник подошел к Джеффу и прислонился к спинке скамьи.

– Боюсь, мне придется закрыть двери, сын мой. Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил священник.

Слова были очень добрыми и искренними. Джефф даже заколебался и только после ответил. Снова Симмонс усомнился в себе, как истинный Фома неверующий. Тут он вспомнил о своей цели:

– Да, отец, думаю, нам нужно поговорить.

Глава восьмая

Луиза положила трубку и потерла глаза. Это было последним из всего, чем бы ей хотелось сейчас заниматься. Она согласилась стать экстренным контактом, но ведь она не была матерью Эмили. Пол не должен продолжать в том же духе: это несправедливо по отношению к кому бы то ни было. Мысль о материнстве все еще привлекала Луизу, но эта возможность таяла с каждым годом. Иногда Блэкуэлл фантазировала о том, как Эмили переезжает к ней. Они могли бы жить вместе в Уэстоне. Луиза могла бы отвозить девочку утром в школу и найти няню, которая присматривала бы за ней, пока она не вернется домой. Они могли бы, в принципе, вместе начать новую жизнь, наконец-то освободившись от прошлого. Она представила Эмили, сидящую в гостиной, довольную и счастливую. И тут до Луизы дошла реальность. Блэкуэлл вспомнила фотографии мертвого тела Вероники Ллойд, висевшие на стене в ее доме. Образ жизни Луизы был несовместим с воспитанием маленького ребенка.

Телефоны ее родителей сразу переключились на голосовую почту: они, как обычно, были выключены. Мать Луизы объясняла это так: зачем включать их, если не нужно никому звонить?

Луиза вышла из офиса, остановилась у стола Томаса и попросила его присутствовать на вскрытии вместо нее.

– Все в порядке? – спросил он.

Луиза кивнула и без лишних слов ушла.

Она направлялась за город, вдоль набережной. Вдруг ей перезвонила мать.

– Извини, Луиза, мы были в кино, – сказала она. Голос в автомобильной акустике звучал жестко и отстраненно.

– Хорошо, я поняла. Ты получила сообщение из школы?

– Да. Мы уже в пути. Должны быть там через пять минут. Извини, что им пришлось вызвать тебя.

Луиза вздохнула.

– Ты знаешь, где он сейчас?

– Давай поговорим об этом позже.

Блэкуэлл знала: ее матери не нравилось говорить о Поле в присутствии отца, у того было меньше терпения к выходкам брата Луизы. Мать была уверена, что после такого события из обсуждения ничего хорошего не выйдет. Конечно же, Пол напился и просто забыл забрать Эмили из школы. Луиза повесила трубку и постаралась убедить себя, что ее вины здесь нет. Она напомнила себе, что следить за Эмили не ее обязанность, и Пол, вообще-то, заставил следователя пропустить вскрытие, но все же ей пришлось бороться с желанием не сворачивать с дороги в Бристоль, чтобы проверить, как там ее племянница.

Она развернула машину и припарковалась на набережной, напротив того места, где и обнаружили тело Вероники. По времени Томас теоретически уже направлялся на вскрытие, и она могла быть уверена, что коллега доведет работу до конца должным образом.

Небо темнело, обзор закрывал туман, подступающий с далекого моря. Она вышла из машины и прошлась к пляжу. Пара, выгуливающая пару щенков Лабрадора, бросила на Луизу странный взгляд, словно покрытый туманом берег был последним местом на земле, которое ей следовало посетить.

Через пятьдесят метров Луизе показалось, что пляж поглотил ее, туман стал таким густым, что она могла видеть только в радиусе нескольких метров. Блэкуэлл, спотыкаясь, двинулась вперед. Она слышала отдаленный шум моря и вдруг подумала, что находится недалеко от места, где было найдено тело Вероники. Луиза повернулась лицом к затуманенным огням набережной. Испытывал ли убийца такое же чувство уединения, когда он (или она?) нес тело Вероники? И зачем оставлять ее на таком открытом пространстве?

По опыту следователя, обычно существовали три причины, по которым убийцы оставляли жертву в очень людном месте: во-первых, из-за ошибки, неудачного выбора времени, то есть им пришлось бежать с места преступления; во-вторых, если преступники гордились собой и хотели похвастаться; и в-третьих, потому, что какая-то часть убийц, сознательно или нет, хотела, чтобы их остановили. Часто причины номер два и три были взаимосвязанными. Луиза не думала, что убийца совершил ошибку. К тому же она не сомневалась, что еще и положение тела имело большое значение. Независимо от того, выпендривался убийца или хотел быть пойманным, Блэкуэлл понимала: он не собирался останавливаться.

Направляясь назад к машине, Луиза едва сдерживала себя, чтобы не броситься бежать, изо всех сил игнорируя детский страх заблудиться в тумане. Вытряхнув песок из обуви, она с облегчением забралась внутрь машины и включила обогреватель. Согреваясь, она читала сообщение от матери, где говорилось, что Эмили забрали, а Пол находится дома. Луиза сразу поняла истинный смысл объяснения матери, что брат был «потрепан».

Отец попросил ее не видеться с Полом, то есть дать ему выспаться после адского похмелья, на что Луиза неохотно согласилась. Она позвонила Томасу.

– Привет, Луиза, все хорошо?