Выпускной

Этот выпускной является вознаграждением для наших учащихся, и, поскольку число билетов ограничено, посетить его смогут только официально числящиеся в списке школы имени Джеймса Мэдисона ученики (4). Никаких лиц, приглашенных со стороны.

Благодарим за уделенное внимание и ожидаем, что в этом году выпускной пройдет потрясающе!

С искренним уважением,

члены родительского комитета.

“Золотые жуки”, вперед!»

Ну что, как вам письмецо? К вашему сведению, я разнесла его в пух и прах на своем ютуб-канале начиная с пункта (1) требований родительского комитета.

Вы знаете, почему средний балл такой низкий? Потому что, не будь этих ограничений, половина баскетболистов не прошла бы по требованиям. А этого, конечно же, допустить никак нельзя, иначе в рядах жителей Индианы наступит настоящий апокалипсис. Я даже слышала, что учителям вообще не разрешают ставить баскетболистам оценки ниже этого уровня. Везет же некоторым.

Переходим к пункту (2), в котором свято чтят патриархальные ценности и разделение полов. Значит, парням дозволено прийти в каком угодно стареньком пиджаке и галстуке, но, э-э-эй, боже упаси девушек (и только девушек) продемонстрировать коленки. Вы можете в это поверить? Следует одеваться так, потому что это «общепринятая классика» для выпускного вечера. Вы от рождения относитесь к мужскому полу? Добро пожаловать, наденьте что-то и проходите. Родились женщиной? Ознакомьтесь с ниспадающим до пола списком требований к скромности и благоприличию наряда. Представители других полов? Вас не существует.

Разве не прекрасны пункты (3) и (4)? Это что-то новенькое. Они просто прекрасны в простоте своей формулировки. Я почти горжусь этими лицемерами из родительского комитета: они умудрились дважды прикрыть свои задницы, ни разу прямым текстом не сказав, что представителям нетрадиционной ориентации на выпускном делать нечего! Как будто знают, что поступают неправильно! Браво, родительский комитет «Золотых жуков», в вас прямо-таки встроены правдоподобные отрицания! Я бы им даже поаплодировала, но не могу. Мне не до того: я изо всех сил спасаюсь от их дьявольского семени в школе. Видите ли, их детишки мучили меня весь первый год в старших классах и почти весь выпускной год, но в последнее время вроде как перестали делать это на ежедневной основе – до недавнего времени.

Недавнего, в смысле до той минуты, когда треклятое письмо от родительского комитета было разослано и на меня обрушился поток комментариев к той разгромной записи насчет этих требований. Это мой канал, так что большинство поддержало мою позицию, как вы понимаете. Я не могу допустить, чтобы все осталось так, как требует родительский комитет!

Да еще моя бабуля заявила в школе, что я пойду на выпускной с кем захочу, а если у кого-то есть возражения, так у нее на быстром наборе номер АСЗГС[9 - ACLU (American Civil Liberties Union) (англ.) – Американский союз защиты гражданских свобод. (Прим. ред.)] (что бы это ни значило).

Если честно, сначала она посоветовалась со мной. Она вступает только в те сражения, которые я одобряю, – после того как я уговорила ее не ходить к директору из-за тех издевательств, с которыми сталкиваюсь каждый день, потому что знаю, что станет только хуже. Но она на этом не успокоилась, и у нее состоялся серьезный разговор с родителями, а когда он не возымел действия, бабуля просто удалила их из своей жизни, как удаляют бородавки с кожи. Я рыдала у нее на руках, а она клятвенно обещала, что всегда будет обо мне заботиться и заступаться, если понадобится.

Прочитав письмо от родительского комитета, она взяла меня за подбородок и, пристально глядя в глаза, спросила:

– Ты хочешь туда пойти, малышка? Сама понимаешь, это будет нелегко.

Если я колебалась, то совсем недолго. Мои друзья из «Ютуба» на моей стороне, и их поддержка помогает мне. И знаете что? То, чего я хочу, не причиняет никому вреда. Я терплю издевательства с девятого класса и уже порядком устала от этого. Хочу попрощаться со школой на выпускном, вместе со своей девушкой, как и все.

В горле встал ком, на глазах выступили слезы, и я сказала:

– Ба, я просто хочу с ней потанцевать.

– Значит, так тому и быть, – она резко кивнула.

И в тот же понедельник утром пошла в школу вместе со мной. Не дав опомниться, подтолкнула меня в сторону учительской, потребовала у секретаря, чтобы ее принял директор, и сообщила, что усядется прямо на ее рабочий стол и будет сидеть до тех пор, пока директор не освободится, – бабуля умеет добиваться своего.

Директор Хокинс, надо отдать ему должное, был очень мил. Сначала он просто слушал. Накрыв бабушкины белые руки своими коричневыми, он внимал каждому ее слову не перебивая.

Когда она договорила, директор повернулся ко мне и сказал:

– Выпускной организован не из школьных денег. В нашем бюджете он не запланирован. Мы только разрешили комитету провести его в школе бесплатно.

– Но ведь деньги пойдут в школьный клуб, – возразила я. – И им руководит родительский комитет.

– Я обязательно скажу об этом на собрании, Эмма. Но пойми: повлиять на это я не могу. Если ситуация обострится, я зайду настолько далеко, насколько возможно. Но знай: в одиночку происходящее мне не остановить.

Как-то это неправильно, что директор школы не может влиять на правила проведения выпускного. Но так оно и есть. Я думала, что распла?чусь, но нет, я лишь впала в какое-то оцепенение. Бабуля придвинулась ближе и принялась гладить меня по спине, а я сидела и ничего не чувствовала, как будто меня гладит привидение.

Директор Хокинс помолчал немного, а потом произнес:

– Я предупрежу их, что, если они не пустят тебя на выпускной, пусть ищут другое место. Надеюсь, это поможет, ведь с тех пор, как закрыли фабрику, с деньгами у всех туговато.

– Ладно.

– Вообще-то все может обернуться еще хуже. Это серьезное дело, Эмма. Уверена, что я должен вступить в эту борьбу?

Была ли я уверена? Была. И все же, несмотря на то что в крови у меня кипел адреналин, я почему-то не смогла набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы сказать «да». В ответ я просто кивнула, что скрепило наш договор. Директор пообещал поговорить с членами родительского комитета, и я знаю, что он сдержал слово.

Как я об этом узнала? Нет, новых писем от родительского комитета не приходило. Вместо этого они распустили слух, удостоверившись, что он разлетится как пламя на ветру: если Эмма Нолан настоит на том, чтобы превратить этот выпускной в торжество нетрадиционной ориентации, то его просто отменят. У родительского комитета нет возможности провести выпускной в другом месте, и, само собой, во всем виновата я.

А вы же знаете, что в Эджуотере не так много развлечений. Можете себе представить, иногда к нам в город приезжает какая-нибудь церковная община и устанавливает свой тент, и это даже прикольно: люди прямо валятся на землю в религиозном экстазе и бормочут что-то на непонятных языках, якобы одержимые святым духом.

Есть еще ярмарочный сезон, когда все соревнуются за призовых телят и стеганые одеяла.

И давайте не будем забывать про чудо и блаженство путешествия по парковке у «Волмарта» субботним вечером. (Да, у нас там кинотеатр, в котором, правда, показывают потрясающее старье и не больше одного фильма за вечер.)

Друзья, игры «Золотых жуков» и выпускной – вот они, немногочисленные столпы общественной жизни нашего городка. И теперь все уверены: один из них того и гляди отменят из-за меня.

Что означает возобновление уже поутихшей травли, продолжавшейся весь девятый класс, только в этот раз у них для нее есть причина. Дразнилки возвращаются – раздражает, но их вполне можно игнорировать. Люди могут шептать мне вслед вещи и похуже, чем сейчас; но надо признать: что это за оскорбление – «лесби-лесби-лесби»? Не могли придумать что-то пооригинальнее? Ну есть же интернет, заглянули бы туда, если самим не хватает воображения, это же буквально врата в мир больно бьющих оскорблений, можно подобрать подходящее. Но нет, эти тупицы взяли словарное определение того, кем я являюсь, и квакают его на все лады, как хор узколобых лягушек.

А, и расступитесь, потому как теперь я – южноиндианский Моисей, судя по всему. Куда ни пойду – везде море расступается предо мною. Неважно, куда я направляюсь: в Зал чемпионов, кабинет английского или столовую, – расступаются все без исключения. Даже те, кто забыл, что им есть дело до моей ориентации, внезапно начинают отскакивать в сторону. Теперь я сама по себе, могу хоть вшей разводить на продажу, как в детском саду.

И еще этим утром мне пришлось заново выучить урок: ничего ценного в шкафчике оставлять нельзя. Поясню. В девятом классе добрые люди воспользовались вентиляционным отверстием, чтобы залить в него пикантную салатную заправку из столовой, и любимая куртка была безвозвратно испорчена. Мне до сих пор не по себе, когда чувствую где-то уксусно-сладкий запах.

Когда травля поутихла, я снова начала пользоваться школьным шкафчиком. Ничего ценного я там не хранила, но угадайте, что произошло. Какой-то умник догадался залить в него, снова через вентиляционные дырки, крем-лосьон для тела: открываю дверцу, а там все покрыто слоем белой густой жижи, в том числе учебник по истории, в котором пропущен раздел о причинах начала Гражданской войны.

Я отнесла испорченный учебник в учительскую, чтобы мне дали новый, но секретарь (та самая, на столе которой бабуля угрожала усесться, если ее не примет директор) заявила, что я должна за него заплатить. Ей, видите ли, все равно, кто и как испортил учебник, но раз книга выдана на мое имя, мне за нее и отвечать. А стоит она, между прочим, восемьдесят долларов.

Бабуле неоткуда взять ни с того ни с сего такую сумму, и мне пришлось распотрошить копилку на «Патреоне»[10 - Патреон (англ. Patreon) – веб-сайт, на котором авторы творческих произведений могут распространять свои работы по платной подписке или предоставлять дополнительный контент для своих подписчиков, называемых «покровителями». (Прим. ред.)]. Прощай, новая гитара.

Несмотря на все это, я хотя бы могла найти поддержку у Алиссы. Но вот уже две недели, как я не вижу свою девушку нигде, кроме школы.

С тех пор как ее мать возглавила эту компанию разъяренных горожан, Алисса сидит взаперти. Мы урывками посылаем друг другу сообщения, пока делаем уроки по экономике, обычно в «Снэпчате», чтобы не осталось истории. И, знаете, я прекрасно понимаю, почему она прячется. По большей части я рада, что она обрела безопасность в своей незаметности.

Я просто хотела бы, чтобы мне не приходилось быть заметной в одиночку. Директор Хокинс говорит, что делает все возможное «за кулисами», Алисса мучается из-за всего происходящего, сидя за экраном смартфона, а я – я в итоге сама по себе и против всех них.

Я заставляю себя ходить в школу. Каждый урок еле перехожу из кабинета в кабинет. Чем ближе стрелка часов к трем часам, тем тяжелее мне дается каждый шаг, а за секунду до последнего звонка я уже вскакиваю с места, только бы побыстрее оказаться подальше отсюда.

Старшеклассники уходят с уроков первыми. Нам дается целых двадцать минут, чтобы дойти до парковки и разъехаться до того, как от нее отчалят школьные автобусы. Те, кого забирают на машинах, ждут снаружи, и на этой неделе меня забирает бабуля, потому что… в моем случае безопаснее ехать на ее сорокалетней развалюхе, чем на школьном автобусе, полном враждебно настроенных школьников, от которых никуда не скрыться.

А сегодня идет дождь, и мне приходится ждать внутри, пока не покажется синий бабулин «фольксваген-жук». Вокруг меня Моисеев круг почета – ничего, что в изоляции, зато в безопасности, так ведь? И тут я слышу позади себя какой-то нарастающий шум.

Надвинув очки повыше на нос, оборачиваюсь.

Все тут же от меня отворачиваются. Я знаю этих ребят: они даже не особенно популярны в школе, так, середнячки. Но посмотрите на них – считают себя лучше меня на том только основании, что они натуралы.

Они разговаривают так громко и оживленно, что кажется, их челюсти сейчас оторвутся и улетят. Странно, но они при этом ничего не делают. Я пытаюсь выглядеть угрожающе, но боюсь, что выходит, скорее, грустно. Поворачиваюсь обратно к стеклянной двери. Прислоняюсь к металлической раме, стекло запотевает от моего дыхания. Писать бабуле эсэмэску даже пытаться не стоит, потому что она всегда убирает телефон в бардачок, так что я перехожу на телепатию: «Пожалуйста, ба, быстрее». А потом это происходит.