Моя бабушка едет в Бразилию

Галя не обижалась на мать. Что же в этом плохого – быть на равных с парнями и Женьке ни в чем не уступать? А о фигуре и всяких там девчачьих жеманствах она не задумывалась. Мелочи это, буржуазное мещанство.

– Галинка, иди пятак дам, – подзывал добродушно отец, выворачивая карманы.

В такие дни Галя догадывалась: выпил.

Степан Ефимович, пройдя войну и пережив тяжелые ранения, изменился. От былой удали и жаркого огня, жгущего девичьи сердца, не осталось следа. Он стал немногословен, мучился головными болями и пристрастился к выпивке. Правда, выпивши, становился щедр и сентиментален.

– Эх, Галинка, жизнь проходит. Думал, женюсь на самой красивой девке, увезу в город, детей народим, выучимся и будем жить как в раю. Только где эта сказочная жизнь? Всё война проклятая поломала… На войне я был человек, имел боевые заслуги, а теперь что? Лишний, никому не нужный, ни на что не годный…

Галя жалела отца. Бабушка Ваганка рассказывала, что раньше он был веселый, вечный заводила. Под Кенигсбергом его контузило, и теперь мозги у него стали как каша.

– Папа, жизнь хорошая, всё меняется, скоро отменят дрова и керосин, пустят трамваи, – шептала она ему на ухо, ощущая носом колючую отцовскую щеку. – Давай вместе учиться. Пойдешь в вечернюю школу?

Он горько ухмылялся. Какая учеба? На войне всё было понятно: здесь свои, там враги, ты нужен стране и победе, тебя ждут и верят…

Приступы фронтовой ностальгии будили в нём воспоминания: славные подвиги, друзья-товарищи, страх, потери и победы…

– Наливай, Галинка! – командовал дочке. – Выпьем за нашу победу. И давай споём. Где моя певунья Людмилка?

Прибегала Люся, залезала к отцу на колени, обнимала его за шею и ловко встраивалась в хор:

– На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят.

У высоких берегов Амура

Часовые Родины стоят…

Только Зоя не участвовала, она терпеть не могла, когда муж выпивал, сорил деньгами и пьяно распевал песни. Она поджимала губы, демонстративно хваталась за какую-то работу, и её поджарая «молчаливая» спина была красноречивее слов.

Дни на Севере шли неспешно, как привычный уклад жизни северян. Вслед за весной так же неспешно приходило лето, а следом – осень.

Северная осень особенная. В раннем сентябре она радует глаз буйством красок: золото берез осыпается в багряно-красные перины осин и черемух, сияющее белым золотом солнце, точно волейбольный мяч, летит по голубому небу и падает в величественную Северную Двину. Под ногами дышит, шуршит ковер из желтых листьев. И уже в начале октября может случиться первый снегопад. После короткого проливного дождя начинает валить густой мокрый снег. Падает на землю и тут же тает. Тяжелое свинцовое небо накрывает город крепким куполом, как бы защищая его на время долгой лютой зимы.

Про Архангельский край много всяких небылиц придумано. И что белые медведи по улицам разгуливают, и что семга да треска сами ловятся, сами потрошатся, и сами в бочки складываются. А всерьёз – всё дело в людях. Суровый климат, отсутствие крепостного права и нелегкий морской промысел наделили северян такими качествами, как свободолюбие, крепость духа, жажда знаний и высокий уровень морали. Если поставлена цель – то не достичь её невозможно.

Осенью Геннадий Иванович сообщил, что в городе открывается волейбольный клуб, он будет там тренером, и кто хочет, может пойти с ним. Понятное дело, у Гали сомнений не было: куда Геннадий Иванович – туда и она.

– Галка, идём в кино. В «Мире» «Весну на Заречной улице» показывают. С Рыбниковым! – девчонки, перебивая друг друга, делятся киношными любовями: «Девочки, как же мне Рыбников нравится, он такой милый!», «Нет, Стриженов лучше, вы уже видели „1941-й“?», «Девочки, ну разве можно кого-то сравнить с Юматовым?!».

Гале интересно участвовать в этом щебетании. Нравится идти дружной стайкой из школы домой, пиная сухие листья. Но в актерах она мало что понимает – в кино ходить некогда. Жизнь её устроена так, что по ней бегом бежать приходится, с ускорением: школа, общественная внеклассная работа, секции волейбола и шахмат, коньки, лыжи, а еще с пятого класса она стала маму замещать и брала на себя обязанности старшей в семье, когда та попадала в больницу или просто плохо себя чувствовала – постирать, сготовить, дров натаскать, печь растопить, даже дворником за маму работала.

– Как ты все успеваешь, Галка? – спрашивала её подружка Таня.

Галя пожимала плечами: она и вправду всё успевала – учиться на пятерки, заниматься дополнительно физикой, быть капитаном в волейбольной команде.

Может потому что ей всё нравилось?

Глава 5. «Пойдем погуляем…»

Валерий, Галин жених

Девчонки воображают, шуршат подолами красивых платьев, обсуждают моду и танцы на «сковородке». Галя ничуть не завидует, хотя у неё нет времени танцевать, и до сих пор нет ни одного платья. Жили тяжело: приходилось носить перешитые Женькины штаны. Первое платье мама сшила ей лишь в конце 9-го класса – из дешёвой саржи рыжего цвета. Кусачее и неудобное.

Впрочем, Галя по этому поводу не страдала, считала, что у неё и так есть всё, что необходимо человеку для счастья – мяч, спортивная форма, тренировки и любимый тренер. Остальное – это так, мелочи.

31 декабря был особенным днем в их семье. Конечно, это волшебное предвкушение Нового года. Накануне вечером мать варила холодец из припасенной лытки и густой клюквенный кисель, а еще ставила тесто. С утра в доме волнующе пахло пирогами и ароматным киселем. На холодных подоконниках в низких мисках застывал прозрачный холодец; кусочки мяса замерли в нём, точно рыбки в скованной льдом Двине. Детям нельзя было трогать его, но они украдкой подбирались, облизывались и норовили сунуть палец в желейную массу.

К тесту мать жарила капусту и вымачивала соленую треску. Это было магическое действо – как она раскатывает тесто деревянной скалкой, пересыпает его мукой, накладывает начинку. Гале разрешалось закрывать бортики у курника; она действовала ловко, аккуратно сжимая и подворачивая краешки. Зоя ставила противень в печь, и вскоре по квартире разносился дивный запах пирогов, дарящий неизменно ощущение уюта и счастья.

Отец где-то раздобыл лысоватую елку, и дети радовались её душистому смоляному аромату и возможности украсить.

– Не крутитесь под ногами, – смешливо шикал Степан Ефимович на детей.

Он обрубал нижние ветки, перочинным ножом затачивал их, потом делал дырочки в стволе выше и вставлял туда эти ветки, чтобы ёлка казалась пушистее. Ствол ставил в сколоченный деревянный крест и закрывал нижнюю часть белой тряпкой, создавая подобие сугроба.

Дальше начиналось волшебство…

Женя снимал с высокой полки в коридоре коробку, где хранились елочные игрушки, и девочки принимались развешивать их на ёлке: яркие шары, волшебные часики, показывающие всегда «без пяти двенадцать», носатый чайник, толстую нахохленную птичку… На нижние ветки – гирлянду из бумажных флажков. Поверх всего – серебристый дождик из нарезанной тонкими полосками фольги.

А еще 31 декабря был днем рождения Зои. Галя всегда готовила подарок заранее. Она откладывала копейки из тех, что давал отец, и что она получала, подрабатывая. Тщательно рассчитывала, распределяя подарки между отцом, матерью, братом и сестрой. В этот раз Галя приготовила маме настоящую роскошь – туалетное мыло «Красная Москва» в красивой красной обертке с золотым бантиком. Как же оно пахло! Нежный цветочный аромат заставлял сердце биться быстрее, рисовал в воображении картины красивой жизни, которую Галя видела только в кино.

– Галка, дай шесть копеек, – ныл Женька, преследуя сестру.

– Зачем тебе?

– Куплю открытку маме.

– Купи на свои.

– А у меня нет. Я потерял… Ну, будь человеком!

– Вот хитрый! – Галиному возмущению не было предела. – А кто втихаря «Приму» покупал и всё потратил в тире?!

– Не дашь?! Жадина-говядина, соленый огурец, на полу валяется, никто его не ест, муха прилетела, понюхала и съела.

Женька дал сестре щелбан и быстро сбежал. В этом году брат заканчивал школу, он уже брился, тщательно приглаживал волосы и собирался летом ехать в Ленинград учиться на военного. Но до сих пор в нём нет-нет и просыпался вредный мальчишка с глупыми гримасами.

– Ну погоди, вот я тебя догоню, – крикнула вслед Галя.

– А я вот что маме подарю, – гордо произнесла невесть откуда взявшаяся Люся, протягивая руку с петушком на палочке, которым её на днях угостила тетя Дуся, папина сестра. – Это волшебный леденец. Кто его съест – никогда болеть не будет, и еще исполнится его мечта, он увидит море и даже поймает золотую рыбку, которая потом будет исполнять все его желания.

Галка хмыкнула:

– А где у петушка голова? Съела уже? Подарки съеденными не дарят.

– Не-е-ет, – Люська округлила глаза. – Ты что?! Это потому что головы и не было, она уже на юге, она туда уехала первой и теперь колдует, чтобы мечта обязательно сбылась, и еще она золотых рыбок приманивает.