Моя бабушка едет в Бразилию

31 декабря – сумасшедший день, до вечера надо успеть переделать уйму дел: нарядить ёлку, положить под неё подарки, помочь матери с угощениями для праздничного стола, убрать снег на участке, натаскать дров, повидаться с подругами, обменяться пожеланиями, и если повезет, посмотреть, как мальчишки играют в хоккей.

В день рождения мамы Галя твердо решила вместо нее убрать участок. Звала помочь Женьку, но тот, сославшись на занятость, отказался. Сказал, что ему надо купить поздравительную открытку, хотя было ясно, что они собираются с ребятами, будут обсуждать культ личности и успехи нашей футбольной сборной, курить и, наверное, даже выпьют дешевого портвейна, купленного в складчину.

Как назло, всю ночь шел снег, и теперь его навалило по колено. Галя надела высокие валенки, взяла лопату, скребок и метлу из сухих прутьев. Мороз, дразня, щипал щеки. Снег белоснежным пуховым одеялом лежал вокруг домов, на дороге, на крышах сараев. Он казался невесомым, как пачка балерины или пирожное безе. Но стоит подцепить его широкой деревянной лопатой, он превращался в свинцовую массу – плотную и неподъемную. Надо сгрести снег на обочины, скидать его с дорог и подходов к подъездам, сколоть скребком наледи и начисто вымести с тротуара. Заодно снять тяжелый снежный покров с крыши своего дровяника. Работы часа на три.

Дома собирались сесть за стол. В центре большого круглого стола – блюдо с холодцом, дымится в большой супнице только что сваренная картошка. К ней полагаются разносолы: квашеная капуста, соленые грибы. Галя почувствовала, как свело живот – прошло уже много времени с утренней тарелки перловки. Запах от стола восхитительный!

Внезапно Галя заметила на краешке скатерти красную упаковку с золотыми буквами «Красная Москва». Сердце на миг замерло, а потом опрокинулось в груди, упав в живот подстреленной птицей. Нерешительно спросила:

– Это что?

– Сын с днем рождения поздравил, – гордо ответила Зоя, – Внимательный…

Галя вспыхнула:

– Но… я…

– Что – я? Всё поди-ка протрясла на свой мяч… Ладно, снег убрала, считай, поздравила мать. Иди давай за стол, картошка стынет.

За столом отец рассуждал о самом насущном в этом году, о культе личности: как это понимать, «не следовал принципам Ленина, совершал перегибы…», а войну кто выиграл? Люся, перебивая отца, рассказывала маме о чудодейственной силе безголового леденца, а Галя молча ела свой холодец и картошку, не разбирая вкуса и стараясь, чтобы никто не увидел, как слезы стекают по щекам и капают в тарелку.

– Да чё ты, Галка, – мимоходом оправдался брат, забежавший домой перекусить. – Ну не успел ничего купить. От тебя не убудет. А мне как-то неловко – всё же мужик…

Зоя носилась с ароматным куском мыла как с новорожденным младенцем, не знала, куда пристроить – так, чтобы, всем заметно было. Сын подарил!

Галя вышла во двор. Прошлась медленно вдоль дровяников, заглянула на хоккейную площадку. Никого… Вдруг ей стало невыносимо одиноко. Она прислонилась к присыпанной снегом поленнице и заплакала.

«Мама не любит меня так, как она любит Женю и Люсю, – горько всхлипывала, глотая горячие слезы. – Я делаю всё, чтобы она полюбила меня. Справляюсь со всем, что бы она ни велела, помогаю во всем, чтобы ей было легче, иду, куда бы она ни сказала. Но она никогда не полюбит меня так, как любит их. С этим я ничего не могу поделать».

Тут Галя вспомнила мамино бледное лицо, когда навещала её в больнице, как она закинула голову и закрыла глаза, какие сухие были у нее губы… «Как мне не стыдно! Мама любит меня, конечно, любит, просто не умеет выразить это. Мама хорошая, очень хорошая… Она справедливая и очень гордая. Ей так нелегко пришлось в жизни… Она любит меня… Конечно, любит… Только бы она не болела, только бы не умерла! Пожалуйста, пусть она никогда не умрет!».

Галя запрокинула голову и обращалась куда-то в небо, пристально всматриваясь в нависший над городом декабрьский свинцовый купол. Могла ли она говорить с Богом? Имела ли право? Всё же она была одной из лучших комсомолок школы…

Подруга Таня вышла на улицу, заметив в окне, как одинокая фигура потерянно бродит по безлюдному двору.

– Галка, ты, что ли? До Нового года меньше часа, а ты тут шарахаешься одна, как привидение…

Галя безумно обрадовалась тому, что последние мгновения старого года проведет не одна. Она шмыгнула носом, вытерла слезы.

– С родителями поругалась? – участливо поинтересовалась Таня.

– Не-а, просто о жизни думаю. Вот убирала сегодня снег и думала. Машешь лопатой, а он всё падает и падает. Кто кого победит?

– Ты, конечно! – рассмеялась Таня. Ты ведь у нас чемпион!

– Нет, Танюш, я, правда, вот задумалась. Окончу школу, пойду в институт, неважно в какой, в один из наших трех. Буду, допустим, учителем. Утром встаешь, идешь на работу, проводишь шесть уроков, ставишь пятерки и двойки, потом кучу тетрадок проверяешь, к завтрашним урокам готовишься, домашние дела разные делаешь, ну там – сготовить, постирать, погладить, полы помыть, участок убрать, дров принести. Спишь свои восемь часов, а утром – то же самое… И так каждый день, так может пройти вся жизнь. Какая радость в этом?

– Так все живут, Галка. Чего особенного ты хочешь?

– Хочу, чтобы жизнь была необыкновенная. Например, я хотела бы всю жизнь играть в волейбол, стать чемпионом области или, нет, страны, а может, даже мира. Хотела бы увидеть разные города и страны, узнать много людей, рассказать всем людям, как важно заниматься спортом…

– Смешная! Вот однажды встретишь парня, выйдешь за него замуж, детей родишь, и все твои мечты тю-тю…

Галя фыркнула. Какие дети. Какой жених! Ей так хорошо быть «своим парнем» среди парней, который на равных гоняет на «ножах», режет мячи в волейболе и не боится на хоккейной площадке того, что плетеный мяч случайно выбьет зуб… Она задумалась, вдыхая предновогоднюю морозную благодать. Отчего-то в этот момент захотелось обнять весь мир: и этот неподвижный воздух, и волшебную ночь, и месяц, мутно проглядывающий сквозь затуманенное небо.

– Знаешь, Танюшка, мне кажется, что 1957-й будет самым важным годом в моей жизни.

– Ты каждый год так говоришь, – рассмеялась подруга.

– Нет, нет, правда! – Галкины глаза сияли как звезды, пробившиеся сквозь плотный купол северного неба. – Должно случиться что-то такое, чего еще никогда не было.

Галя и Валера

Валера жил через дорогу на проспекте Ломоносова, окна в окна с Галиными. Он был старше на три года, и уже готовился к выпускным экзаменам в школе. Как и другие ребята из их района, он проводил свободное время на спортивной площадке за домом, где азартно играли в футбол, в хоккей, и так же азартно болели. Валера был не такой, как все, совсем не такой. И дело даже не в том, что он был хорошо одет, по сравнению с другими, и не по-мальчишески застенчив – было в его худобе и взгляде больших серых глаз что-то особенное, из другого мира… Он почти всегда молчал и совершенно не пытался привлечь к себе внимания. Ребята рассказывали, что он прочитал тысячу книг, что у него по английскому пятёрка с плюсом, и что в него без памяти влюблены некоторые девчонки из их школы.

Галя не раз ловила на себе его удивительный взгляд, робкий и сильный одновременно. Однажды он тихо сказал ей: «Пойдём погуляем», и сердце её расплавилось в груди, растеклось пылающей лавой, наполнив жаром каждую клеточку тела.

– Мама, а как узнать, что это настоящая любовь? – как-то завела разговор Галя. – Ты, например, как папу полюбила?

Зоя штопала отцовы носки. Она испуганно вскинула глаза, оторвавшись от шитья:

– Ты это что надумала? Еще не хватает, чтобы в подоле принесла! Смотри мне!

– Нет же, мама, – Галины щеки вспыхнули румянцем, – я про любовь спрашиваю. Знаешь, вот мне иногда так нужен человек, чтобы обнять его крепко-крепко. Только такой, чтобы умел понять, что я чувствую в эту минуту.

– Любовь… – Зоя ухмыльнулась. – Когда мне любить-то было?! С восьми лет головы не поднимала: сначала батьку и братьёв обихаживала, потом трудодни отрабатывала, потом Стенька появился, потом война… Какая такая любовь? Заботы одни. Он, как придёт на побывку, тряхнёт портками – так мне рожать или аборт делать.

– Ну а любовь, чувства?

– Да ну тебя! Накормить, настирать, намыть, выучить – вот и все мои чувства… Помню, в Ружине батька завел себе одну еврейку. Она офицеровой женой была, губы красила ярко. Уж не знаю, было чего промеж них или не было. Но он, как лис, хвостом вилял. На каком-то вечере их фотограф снял вместе. Он домой пришел, показывает мне карточку «Вот, Зойка, посмотри». А я бросила взгляд, разозлилась, да оттолкнула его так, что карточка выпала из рук и прямо в печку. Вспыхнула в одно мгновение, вся скукожилась, почернела… Он выматерился, хотел достать, да куда там… Разозлился, выдернул ремень и хрясь меня по плечу… Ой, я взвилась! Вцепилась ему в рожу: «Всё, ухожу, ноги моей не будет в твоем доме!». Он потом на коленях стоял, прощения просил. А я месяц с ним не разговаривала.

Галя, невеста Жени, Женя, Степан, Люда и Зоя

«Пойдем погуляем» стало ежевечерним магическим заклинанием. Галя прибегала с тренировки домой, наскоро перекусывала, делала уроки и начинала считать удары сердца: сто, девяносто девять, девяносто восемь… Тихий стук в окно прерывал счет и подбрасывал сердце точно волейбольный мяч: «Пойдем погуляем».

До набережной было рукой подать: они пересекали Ломоносова наискосок, через парк за третьей школой, попадали на улицу Свободы, переходили проспект Павлина Виноградова и оказывались на самой красивой улице города. Набережная в Архангельске на ту пору еще не была замурована в бетон. Она тянулась вдоль Северной Двины свободным шестикилометровым полукольцом – от Соломбалы, небольшого острова, где Петр I построил первую в России судоверфь, до морского-речного вокзала. Примерно посередине был мыс Пур-Наволок, известный старым Гостиным Двором. По преданиям, в конце семнадцатого века Пётр I часто бывал в Гостином дворе, наблюдая за торговлей голландских, английских, датских и норвежских купцов.

Шли молча, на расстоянии друг от друга. Никаких тебе «за ручки», букетов, леденцов и поцелуев. В первый раз поцеловались спустя два года, когда Галя сдала экзамены в институт. Обнимать Валерика Галя стеснялась, и без того она чувствовала, что он близко, что понимает её.

Глава 6. Сёмга ростом с человека за три бутылки водки

Семейный портрет

Вопрос, куда поступать после школы, отпал сам собой: естественно, в АЛТИ, в лесотехнический – ведь там учился Валерик, и потом там была сильная студенческая волейбольная команда.

Учиться было интересно: ни сопромат, ни начертательная геометрия для Гали не составляли труда; она легко справлялась со своими заданиями и помогала Валере, который заканчивал четвертый курс. Всё-таки он был неисправимый гуманитарий.

Вечерами ходили на тренировки и игры, а в выходные болели за «Водник» на стадионе, катались на коньках и на лыжах. Обычная студенческая жизнь.