Эскадра

Энрике Кортасар, наверно, пришел бы в ярость, если бы этому не препятствовал… Страх. Нет, в обычном понимании он вовсе не был трусом: капитан тяжелого рейдера дальнего радиуса действия – это по нынешним временам понятие, самое близкое к термину "смертник". Что справедливо, впрочем, и для любого другого члена экипажа такого корабля. Так что на подобных "лоханках" (движки и пушки от линкора, все остальное от крейсера, экипаж урезан вдвое, зато топлива и снарядов жопой жри) трусы и карьеристы не приживались. Но это не означало, что капитану было вообще нечего бояться. И сейчас, например, он решал для себя крайне сложный вопрос.

На поверхности явно возникли проблемы. Обычно для их решения используется "десантная десятка" – но на этот раз в какие-то неприятности влипла именно она (в гибель своего отряда капитан верить откровенно не хотел). График похода рейдера расписан в Адмиралтействе заранее. Не по минутам, конечно, и несколько суток у капитана есть, но… Срыв графика – это настолько серьезно, что дело даже не в неизбежном разжаловании. Этим срывом графика он подставит такую чортову уйму людей – причем многих из них обрекая на смерть – что вряд ли сможет смотреть самому себе в глаза, бреясь утром перед зеркалом. Но бросить своих парней… Сделав такое, останется исключительно застрелиться. Офицер может потерять звание и должность, даже некую толику самоуважения, но потерять честь… Но кого послать на помощь? Кока и старшего связиста? Два раза ха-ха… Пойти самому? Хочется, очень хочется, но он – капитан. Первый после Бога. Ему просто нельзя оставить свой корабль, на этом стоит весь флот, еще со времен, когда он плавал по морям, а не летал в космосе.

– Гомес! – крикнул в переговорник капитан – Гомес, на мостик!

– Щя, момент – отозвался переговорник голосом рейд-капитана Гомеса, начальника разведотдела, состоящего, впрочем, кроме самого рейд-капитана, только из двух инженер-лейтенантов, практически не выходивших из аппаратной.

Спустя непродолжительное время мостик наполнился внушительной тушей Эмилиано Гомеса – несмотря на то, что рейдер месяцами не вылезал из дальних походов, "главный разведчик" умудрялся оставаться неприлично толстым, вызывая зависть нижних чинов.

– В общем так, Эмилиано. Мне нужны данные по "нашим" в регионе – особое внимание уделять имеющим хоть какую-то полевую подготовку. Радиус поиска – ну, скажем, сутки нашего хода на форсаже. Вообще-то здесь таким взяться неоткуда, посылали только "ботанов", но все равно прошерсти все что можно. И прошу тебя, сделай это уже вчера, хорошо?

– Ну ты и задачки ставишь, барин… Щя. Четверть часа погоди. Вряд ли найдется даже какой-нить гринго завалящий, но посмотреть надо.

– Смотри, Гомес, смотри…

Всего лишь через двенадцать с хреном минут туша Гомеса вновь вплыла на мостик, причем лицо начальника разведки украшала радостная улыбка.

– Две новости, капитан, как всегда, плохая и хорошая! – заявил Гомес – Плохая: всего один. Хорошая: зато какой!

– А подробнее?

– Помнишь того засланца французского ксеноинститута, за которого мы мстили на Фриде?

– Ну да…

– Так вот, он мало того, что живой, так еще и оказался капитаном ныне почившего в бозе Иностранного легиона! То есть парень не "ботан", а тренированный убивец с огромным опытом!

– Ага…

– Именно! И деваться ему с Фриды некуда, ведь его леталку мы разбомбили вместе с поселком аборигенов, а ближайший пепелац с гравицапой – это наш рейдер и есть! Причем до следующего подобного – парсеков сто!

– Да. Нам и правда стоит поговорить с этим парнем.

***

– Ты просто бездарность! Мне горько это говорить, но это так. Ты умен, талантлив – в иных областях – и вообще по жизни отличный парень. Но в тебе нет ни капли способностей к вероятностной магии!

– Но свечу-то я зажег! И щепки в кострище задымились!

– И что? Ты же не увеличиваешь вероятность нагревания материала с нулевой до абсолютной! Ты просто, используя свою волю и ресурсы собственного огранизма, передаешь объекту энергию. Ту немногую, что у тебя есть. И все! Пропитанному воском фитилю свечи много не надо – вот он и загорелся. А щепкам, пусть и сухим, энергии надо все-таки поболее – и они всего лишь задымились… Похоже, ты – стихийник, Жан-Клод!

– Кто?!

– Стихийник. Так называемый "стихийный маг". Сейчас таких, как говорится, "не делают", но в древности существовали целые школы – Огня, к которому ты проявляешь явную склонность, Воды, Воздуха, Земли… Это тоже магия, да. Но основанная на совсем другом. Это управление не вероятностями, а энергией. Если хочешь, это физика, а не философия. Не "худший", просто бесконечно чуждый для меня путь… И на этом пути я вряд ли смогу помочь тебе. Тем более после того, как Мерлин закрыл источники магии этой вселенной.

– Мерлин? Источники?! Джорэм, сделай скидку на возраст! Мне еще нет сорока тысяч!

– Хорошо, расскажу вкратце. Именно на вашей Земле стихийная магия достигла в свое время небывалых высот. Научившись использовать "энергию мирового эфира", колдуны могли обрушить горы и высушить моря. Но они… Как бы это сказать по-простому… Они зазнались, Жан-Клод. Решили, что умение управляться с энергией эфира делает их какой-то "высшей расой" – и это несмотря на то, что по рождению они были такими же землянами как, например, ты. Могущество может вызывать уважение, но пренебрежение вызывает лишь злость. И погрязшие в пренебрежении к остальным, маги быстро стали объектом не уважения или даже поклонения, а искренней и жгучей ненависти со стороны большинства людей вашего мира. Еще немого – и их просто перебили бы, не считаясь с потерями. А именно тогда не только сильнейшим, но и мудрейшим магом Земли был Мерлин, друг тогдашнего короля Британии Артура (да-да, все это произошло не просто "давно", а ДЕЙСТВИТЕЛЬНО давно). Мерлин решил, что единственный выход – лишить магов доступа к мировому эфиру или "мане", как они его называли. Учитывая, что ему была уже чортова уйма лет и жизнь свою он поддерживал исключительно магией, еще не подозревая об иных своих способностях, решение о закрытии "магических источников" было для него форменным самоубийством. Но, тем не менее, он пошел на этот шаг. Единственный на Земле, кто был способен по-настоящему "запечатать источники", он просто взял и сделал это… Не подозревая, что запечатал их не только на своей планете, но и во всей этой Вселенной. Однако ему удалось! А потом он – исчез, потому что стихийные маги не могут жить так долго без «подпитки», им надо либо становиться кем-то другим, либо умереть.

– То есть он пожертвовал собой… Но ради чего? Ведь, насколько я понял, реальная опасность миру не грозила?

– Ну какая-то, в общем, грозила. Взорвав ненароком какой-нибудь вулкан, можно было запросто угробить население целой страны, и тогдашние маги на подобные "мелочи" внимания вовсе не обращали. Но Мерлин, конечно, думал не об этом. Он видел, что его товарищи, его камрады-маги, многие из которых были его собственными учениками, превращались в… Да в откровенную мразь они превращались. Их интересовала только власть, а об ответственности они и не вспоминали. Вот Мерлин им и напомнил… Тем способом, которым мог, и за ту цену, которую пришлось заплатить.

– Коньяк еще остался?

– У опытного вероятностного мага вероятность того, что выпивка закончилась, равняется чистейшему математическому нулю!

– Тащи. Я, чорт возьми, хочу выпить в память об этом парне.

– Ты про Мерлина?

– Да!

Джорэм направился к пещере, где они временно обустроились, за своим никогда не пустеющим бочонком коньяка. А идя туда и обратно, он думал: "А действительно ли тогда, когда я жил на Земле и был известен под именем Мерлин, я сделал все, от меня зависящее? Или все-таки нет? И не были ли мои действия продиктованы тем же властолюбием, ведь вероятностная магия вовсе не зависит от источников магии стихийной?"

Проклятые вопросы, не находите?

На следующее утро Джорэм был угрюм, погружен в себя и несловоохотлив. Иной сказал бы, что великий колдун пребывает в похмелии – но ведь у вероятностных магов вероятность похмелья стремится к нулю с обратной стороны. Так что дело было явно не в этом.

– Тебе пора обратно,  – сказал Джорэм.

– Надоело меня учить? – ответил Жан-Клод, которого похмелье вовсе не минуло, ибо он не был вероятностным магом.

– Не надоело. Просто больше нечему. В "стихийке" я толком не разбираюсь – незачем было разбираться. А в моих вероятностях никогда не разберешься ты. Будь благословен богами, мною в первую очередь, да пребудет с тобой сила, если ты ее где-нибудь найдешь, ну и иди с миром… И не спрашивай, куда. Ибо "нахуй" будет самым простым и вежливым ответом.

– Мы еще встретимся?

– Уверен. Доподлинно знаю. И тебе гарантирую. Такой ответ тебя устроит?

– Да! Только будь любезен, отмотай назад этот самый квант времени… А то полсотни аборигенов меня, наверно, заждались!

– Сейчас отмотаю, момент… Только извини, полсотни аборигенов обещать не могу. За время твоего отсутствия в их временном потоке у ребят успели возникнуть, хммм, определенные проблемы.

Жан-Клод оказался вдруг на том же самом месте – и одновременно не на том. Но теперь его это не удивляло, так как он знал, что место и правда то же самое, просто теперь он опять "самую чуточку не тогда". Дикарей же, равно как и вообще чего-либо живого, поблизости не ощущалось. Зато откуда-то с востока тянуло жарким ветром, который больше бы подошел песчаной пустыне, чем "мокрым" джунглям. И это его изрядно обеспокоило. Хотя бы потому, что именно в той стороне он посадил и замаскировал свою "скакалку", слишком близко, как впоследствии оказалось, к селению местных. Но сейчас было важно не это. Важно было то, что одним из объяснений "ветра-суховея" могло быть проникновение постороннего в двигательный отсек, вызвавшее автоматическую самоликвидацию реактора, а это – килотонн пятнадцать… И крайне неприятная радиация, которая капитану Дюпону вот ни капельки не нужна. А вот "скакалка" – напротив, жизненно необходима.

"Скакалками" называли довольно забавный вид космического транспорта. Берем внутрисистемный челнок, убираем из него практически все жизнеобеспечение, так-то рассчитанное на тридцать душ, и взамен впихиваем самые маленькие реактор и гипердрайв – от легкого эсминца. В результате получается небронированное и невооруженное средство транспорта, способное перевозить одного-единственного человека. Зато "скакать" оно могло по всей галактике, не требуя при этом частых дозаправок. Французский Институт Ксенологии всех своих исследователей отправлял "на точки" именно с помощью "скакалок" – исключением не стал и Дюпон. Но уже в нескольких километрах от "места закладки" он понял, что остался, так сказать, безлошадным. До самого горизонта простиралась плоская, как мысль глупца, раскаленная равнина, и Жан-Клод хорошо, очень хорошо, до полной упячки хорошо понимал, что здесь произошло.

"Боеприпас шестнадцать". Плазменная боеголовка повышенной мощности, применяемая при орбитальных бомбардировках. Непереносимо мощная, неприлично эффективная, не оставляющая остаточной радиации и… И дорогая просто как ёб твою мать. И таких боеголовок здесь "уронили" не одну и не две, а пару десятков. А это – полный залп линкора или тяжелого рейдера. Что, что, мать его через колено в центр мирового равновесия, целый линкор или тяжелый рейдер делал в этой забытой и богами, и людьми жопе мира?! Прилетал спасать его, одного отдельно взятого Жана-Клода Дюпона? Да не смешно. Тем более, когда прилетают спасать, не превращают четверть немаленького континента в… Ну, в общем, во что оно тут превратилось. Селение негостеприимных аборигенов и столь неудачно – слишком близко! – спрятанная "скакалка" оказались на самом краю раздолбанной области, но о ее общем размере Жан-Клод мог составить себе определенное представление. Двадцать "шестнадцатых"… Господи, ДВАДЦАТЬ! А судя по дрожащему над горизонтом мареву, канониры не скупились и половинным залпом дело и правда не ограничилось…

Отойдя подальше от пораженной области, он построил себе шалаш. И стал просто жить в нем, стараясь не думать не то что о том, что будет завтра, а и о том, что может случиться через десять минут.

На третий день ему приснился сон, сон-воспоминание о том, как их, тогда еще молодых вояк, сбросили на полигон на Мемфисе для "отработки марша в полной выкладке". Мемфис был одной большой пустыней, где выжить могли только скорпионы, змеи и – при везении – солдаты Иностранного Легиона. Лейтенант Мгамба сказал им: "Парни! Чтобы наши все-таки армейские учения, а не хрен собачий, не казались вам вот этим самым хреном собачьим, наши камрады из ВКС завтра не поскупятся на "шестнадцатый" и уронят его вон там вот, за холмами. Ваша задача – ускоренным маршем пройти через зону поражения. Причем когда я говорю "пройти" – я имею ввиду именно это, а не "сдохнуть на полдороге". "Шестнадцатые" слишком дороги, чтобы тратить еще один на вторую попытку для не справившихся!" Тогда справились все. Ну… Почти все. Но это был долбанный рейд через сумасшедший дом, и долго еще легионерам снилось, как стонет от жары даже пустыня.

На пятый день из зарослей вышел оборванный человек и представился Кригом Бени – яко бы случайно выжившим охотником из того самого селения. Именно клан Криг организовал в свое время охоту на Дюпона, и потому Жан-Поль просто взял рэйлган и прострелил аборигену голову. Теперь-то клан Криг точно не начнет охоту за разумным существом. А брезгливость в отношении мяса этих самых разумных из Жан-Клода "вышибли" еще в учебке.

А на двенадцатый день запищала его коротковолновая рация.

Что было даже теоретически невозможно.