Ожог колдуньи

«Как в те далёкие годы, когда я ждал её на свидание», – подумалось Сергею. Он нажал на кнопку звонка.

Дверь долго не открывалась. Наконец, в коридоре послышались приглушённые шаги, щёлкнул замок и на пороге появился молодой человек. Был он одинакового роста с Сергеем, коренаст и широкоплеч. Короткая стрижка, волевой взгляд. Правда, в карих глазах парня улавливалась не то грусть, не то скорбь. Александр на миг растерялся. Потом, справившись с волнением, спросил:

– Ковригина Марина Андреевна здесь проживает?

Молодой человек, пристально посмотрев в лицо гостю, тихо произнёс:

– Проходите.

Повернувшись спиной, последовал в комнату. Затем, словно вспомнив необходимые слова, так же тихо добавил:

– Пожалуйста, снимите обувь в прихожей, я только что закончил приборку.

Выполнив просьбу, Александр вошёл в комнату и сразу понял, отчего в глазах парня отражалась печаль.

Посредине комнаты, на столе, стояла большая фотография Марины, перевязанная в уголке чёрной лентой. Молодой человек стоял чуть в стороне от траурного портрета, взгляд его был устремлён к вошедшему гостю.

– Вы Александр Степанович Панкратов? – спросил он.

– Да, – ответил Александр, поражаясь сходству голоса парня со своим. – Не думал, что вот так… предстоит встретиться мне с Мариной Андреевной…

– Никто не думал, что мама уйдёт от нас так скоропостижно. Всё произошло неожиданно. – У парня дёрнулся кадык, на щеках обозначились желваки. – Две недели назад у неё случился сердечный приступ на работе, коллеги вызвали «скорую». Врачи запретили ей вставать с постели, а она проигнорировала их требование. Встала и тут же потеряла сознание. Врачи не смогли её спасти. Похороны состоялись неделю назад.

– Тебя Сергеем звать? – спросил Панкратов.

– Да, – ответил парень и долго, очень пристально смотрел на него. Во взгляде читалось что-то недосказанное, потаённое, отчего Панкратову сделалось как-то не по себе. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед этим парнем, и не мог понять, почему возникло это странное чувство.

– Может быть, мы помянем твою маму? – нерешительно предложил Панкратов. – А потом ты расскажешь, как мне отыскать её могилку.

– Что ж, давайте помянем, – согласился Александр и отправился в кухню, чтобы приготовить на стол.

– Я помогу тебе, – сказал Панкратов, собираясь последовать за Сергеем на кухню.

– Не беспокойтесь, я всё сделаю сам.

– Тогда возьми в прихожей мой пакет, там есть фрукты и спиртное.

Через несколько минут стол был накрыт.

– Вчера было девять дней, как мамы не стало. У меня в холодильнике осталось кое-что от поминального обеда, – пояснил Александр, выставляя на стол тарелки с закуской и бутылку непочатой водки. – «Русский стандарт» вас устроит? – спросил он, показывая этикетку.

– Отчего же не устроит, это очень хорошая водка, – одобрил Панкратов.

Александр наполнил рюмки, они выпили, не чокаясь.

– Когда я наводил порядок в квартире, то обнаружил мамин дневник, – сообщил Александр. – Очень объёмный. В нём не только её записи, но есть много фотографий, которые она мне никогда не показывала.

Панкратов вопросительно посмотрел на Сергея.

– Там есть одна запись, из которой следует, что мама очень хотела показать этот дневник вам, – добавил Александр. Он встал, извлек из ящика письменного стола толстую тетрадь в красочной обложке и положил перед Панкратовым. – Можете ознакомиться.

– Что, прямо сейчас? – удивился Александр Степанович. – Может быть, чуть позже?

– Думаю, самый подходящий момент, – сказал Александр. – Мне нужно отлучиться часика на два. За это время вы и ознакомитесь. А когда я вернусь – у вас появится много вопросов ко мне. Вот тогда и обсудим всё.

– Что ж, не смею противиться. Я всего лишь гость в этом доме, и обязан подчиниться воле хозяина, – улыбнувшись, ответил Панкратов.

Александр Ковригин ушел, оставив его наедине с тетрадью.

Первые страницы дневника не вызвали у Панкратова особого интереса. Марина писала о первых впечатлениях на севере, о строительстве города нефтяников, о людях, окружающих её. Обычный дневник, которые ведут многие женщины. Он машинально пролистал с десяток страниц, и наткнулся на стихи. Это было четверостишье, обведённое дважды красным карандашом.

«Или я с тобой осталась,

Или ты ушёл со мной,

Но оно не состоялось,

Разлученье, ангел мой…»

А потом следовало повествование в стихотворной форме. Александр впился взглядом в строчки, с жадностью начал читать. Его охватило невероятное волнение. Шестым чувством он осознавал, что стихи посвящены именно ему.

«Ты жаром чувств настолько опалил, что от ожогов я, оправившись едва, в душе расплавленной нашла и для тебя слова. Я их боюсь вспугнуть. Ношу в себе, как драгоценную награду. Ведь даже если б больше не было другого у меня, то выше счастья и не надо. Тех месяцев, что мы с тобой прошли, я просеваю дни. И остаются на душе они алмазами одни. Воды чистейшей, высшей пробы; что говорить – кремнистой ведь они породы. И мне тоскливо, грустно, брат, но не вернёшь тех дней назад. Одно лишь в утешенье – призма лет, да негасимой дружбы свет. Мысль сбивчива, пером владеет страсть, но я всему даю оценку… И встречи будут, и разлуки – жизни нить. Но если и тогда не позабыть того, что нам судьба преподнесла – хвала вам, реки, горы, небеса!»

Александр дочитал эмоциональные строчки до конца, посмотрел на дату.

Так и есть! Стихи написаны спустя полгода после отъезда Марины из Чусового. Это значит, не называя его по имени, стихи она адресовала ему. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы не понять простых вещей.

Александр откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, стал вспоминать о далёких и таких близких картинах прошлого…

…Александр очнулся от воспоминаний, перевернул очередную страницу. И вновь увидел стихи, стал читать.

«Стоял июль, был тихий вечер.

Ту нашу встречу до сих пор,

Я помню, не смогу забыть.

Ты подошёл ко мне…

Каков твой взор!

Ах, сердце, как оно забилось,

И грудь, – о, как она вздохнула!

Необычайное сбылось.

Я всё смотрела и смотрела…