На острие удара

– Чего уж тут яснее. Ребята, если такой танк вместо полноценного освоения сразу посылают в бой, значит, дело швах.

Все трое переглянулись и замолчали. Доля правды в словах Пашки имелась, вопрос – какая. Увы, по всему выходило, что самый молодой из их группы попал в самую дырочку, и игры закончились. Начинаются суровые будни, черт побери!

– Чего приуныли? – инструктор подошел неслышно, будто из воздуха материализовался.

– Да так… – неопределенно отозвался Поляков и, как оказалось, зря.

– Против «так» у нас есть трудотерапия. Чтоб не горевали, ну-ка, молодежь, отдраить танк, чтоб блестел, как у кота… гм… – тут инструктор чуть смущенно посмотрел на Леночку и хмыкнул, – шерсть. В темпе, молодежь, в темпе!

Спорить было, по меньшей мере, неразумно. Хотя бы потому, что инструктор был старше по званию. Однако же Сурок, как обычно, попытался взбрыкнуть.

– Во-первых, сейчас ночь. Мы ничего толком не увидим.

– Загоним танк в ангар и включим освещение, – не моргнув глазом, парировал инструктор. – Еще аргументы?

– А во-вторых, это против законов физики.

– То есть? – брови инструктора удивленно взлетели вверх, почти вылезая на лоб. – Соблаговолите выражаться яснее, молодой человек.

– Ну как же… – сделал удивленное лицо Сурок. – Есть такое явление. Круговорот воды в природе – это когда идет дождь, машина заляпывается грязью, ты ее моешь, вода испаряется, пар поднимается, формируясь в тучи, а потом снова идет дождь. Именно поэтому если ты помыл машину – значит, скоро будет грязно. Верная примета.

– Угу. Это было старо еще в эпоху моего детства, – ухмыльнулся инструктор. – А танки грязи, к вашему сведению, не боятся. Так что, экипаж машины боевой, бросайте дурака валять – и вперед!

– Никто тебя валять и не собирается, – пробурчал себе под нос Сурок, свято уверенный, что услышать его нереально. Однако же инструктор услышал. И обиделся.

– Мальчик, а ты берега часом не потерял? А ну, смирно!

Однако дальше все пошло чуть иначе, чем должно было бы. Поскольку вмешался Поляков. Ловко оттерев мальчишку плечом, он негромко сказал:

– Все, закрыли тему. Сейчас помоем, не переживайте.

– А я и не переживаю. Это вы сейчас переживать будете. Вы что, решили, раз погоны нацепили, вам море по колено? Офицеры липовые!

Чем больше он кипятился, тем яснее становилось, что добром это не кончится. В словах этого излишне вспыльчивого капитана была доля истины, что правда, то правда, но и ему стоило бы за речью следить. Увы, он в подразделение Кузнецова попал всего-то неделю назад вместо повредившего ногу предшественника и просто не знал всех нюансов. И уж точно понятия не имел о внутренней иерархии подразделения.

– Послушайте, может, стоит успокоиться? – влезла Леночка. Из лучших побуждений, разумеется, наверняка пыталась деликатно разрулить ситуацию. Но, как оказалось, сделала только хуже, поскольку инструктор, вместо того чтобы осмыслить расклады, обрушился уже на нее. И это было глупо. Поскольку орать на свою женщину Поляков не намерен был позволить никому.

– Заткнись, придурок, а то ведь за слова отвечать придется, – негромко сказал он. Тем не менее услышали это все, и реакция инструктора оказалась, по меньшей мере, не самой грамотной. Поскольку позволять бить себе морду Сергей тем более не собирался.

Все произошло очень быстро. Человек неподготовленный даже моргнуть бы не успел. Движение инструктора казалось медленным, словно время замедлило бег. Поляков без усилия, как на тренировке, ушел с линии удара и ответил, больше всего стараясь не убить. Это было не так уж просто, злости у него хватило бы на троих, однако же удар получился аккуратный, строго дозированный. Инструктор задохнулся, хватая ртом воздух и не понимая еще, сколь близок был от вдребезги разбитой гортани. Зато уж в удовольствии положить его рожей в осеннюю грязь Поляков себе отказать не смог, после чего махнул рукой товарищам:

– Все, пошли отсюда. Доложимся генералу, лично мне неохота иметь лишних проблем из-за одного дятла…

Кабинет генерала Кузнецова.

Два часа спустя

– Я все могу понять, – генерал мрачно посмотрел на своего заместителя, и Полтавец разом почувствовал себя очень неуютно. – Могу, но не хочу. Поэтому факты и только факты. Объясни мне, пожалуйста, как такое могло случиться? Ты знаешь, чем мы занимаемся, знаешь, какие предъявляют требования ко всем участникам эксперимента. Знаешь, что пацанам завтра воевать. И кто прислал к нам этого придурка? И кто, объясни мне, его допустил? Я знаю, что ты был на китайский границе, вопрос прошел мимо тебя, но у каждой ошибки есть фамилия, имя и отчество. И я хочу их знать, потому что в следующий раз это может кончиться уже травмами у наших парней и потерей боеспособности подразделения перед операцией. Знаешь, что тогда будет? На барабан натянут наши с тобой шкуры. А мне этого как-то совсем не хочется.

– Погоди. Я твое возмущение понимаю, но надо еще посмотреть, кто здесь виноват. И мальчишки твои…

– Они такие же мои, как и твои. Наши, отнесись к этому именно так. И да, они виноваты. И сами это осознают, иначе не пришли бы ко мне. Я им вставил по самые гланды, но – им завтра идти в бой.

– В креслах, – фыркнул Полтавец.

– Может, сам возглавишь танковую атаку, а потом будешь похоронки писать? Первое – да, не побоишься, а вот второе… Мальчишки – потенциально сильнейшее наше оружие, и нельзя это не учитывать. Поэтому я и спрашиваю, кто прислал этого придурка? Мне все равно, решил он в дедовщину поиграть или ему просто жена не дала сегодня, но ломать все из-за безмозглого идиота я не собираюсь. На, полюбуйся!

– Что это? – Полтавец взял со стола бумажный лист так осторожно, словно это была готовая в любой момент разорваться граната.

– Это? – генерал скривился так, будто сожрал кислючий лимон. – Это, друг мой, акт медосвидетельствования. Если коротко, сядь наш герой сегодня за руль, прав лишился бы моментально. Мне что, нормальных людей самому искать прикажешь? А то ведь снова на алкаша нарветесь и даже не узнаете, пока он кого-то не убьет. Или сам не получит.

Крыть было нечем. Нет, в армии пили всегда. Но вот ставить под угрозу операцию из-за водки – это уже серьезно, за такое не погладят по головке ни виновного, ни его командиров. Кузнецов вздохнул:

– Я намерен законопатить этого придурка в самый глухой гарнизон. Там он хотя бы не сможет растрепать по пьяни о том, чем мы здесь занимаемся. А и растреплет – кто ж ему поверит. Будет на Чукотке заниматься подсчетом тюленей. Самое место ему там. Ну а мы с тобой должны заняться делом.

Полтавец кивнул. Что же, генерал выбрал наименьшее из зол. Хотя ситуация и впрямь неприятная. А Кузнецов тем временем извлек из сейфа карту – бумаге он по старой привычке доверял все же больше, чем экрану компьютера или планшета – и ткнул в нее пальцем:

– Что скажешь?

Полтавец склонился над творением генеральского таланта, несколько минут думал, задал пару вопросов и махнул рукой:

– Я бы сделал чуть иначе, но твой вариант не хуже.

– Очень хорошо. Тогда вылетаешь немедленно. Времени у тебя будет совсем немного, но думаю, справишься.

– Нервничаешь? – спросил Полтавец.

– Есть немного. Все же в первый раз такое учиняем.

– Не переживай, разберемся. И не таких за жабры брали.

– Не говори гоп… Ладно, отставить пессимизм. Дуй на аэродром, самолет уже под парами. И да. Потом готовься лететь на восток.

– Опять Китай? – досадливо поморщился Полтавец.

– Не опять, а снова. Но в этот раз все проще. От них на нашу сторону перебежал какой-то хмырь, вроде бы из участвовавших в последней заварухе. Контрразведка сейчас его потрошит, а когда они закончат, стоит с ним пообщаться. Взгляд с другой стороны может оказаться ценным.

– Понял. Ладно, я пошел.

– Ни пуха, – усмехнулся Кузнецов и, когда дверь закрылась и он остался в одиночестве, без улыбки пробормотал: – Удача нам всем понадобится.

Калининград.

Через восемь часов

Поляки – народ своеобразный и свято уверенный в собственной исключительности. Впрочем, в этом он не одинок[3 - Это свойственно любому народу, причем чем он мельче – тем более гротескные формы может принять мания величия. В собственной исключительности убеждены и русские, и британцы, и французы с немцами и прочими финнами. Более того, всевозможные «братушки», вроде сербов, тоже уверены, что они самые-самые. Из-за чего у традиционно вступающейся за потерявших берега единоверцев России то и дело возникают неприятности.]. И, стоит признать, людей, не распрощавшихся окончательно со здравым смыслом, в Польше тоже хватает, в том числе среди занимающих высокие посты. Именно это обстоятельство и удерживало сейчас поляков от коллективного самоубийства – иначе назвать войну с Россией было сложно.

Собственно, Польша, как и весь мир, замер в тревожном ожидании. С одной стороны, русские сейчас избивали вторгшуюся на территорию Калининградской области группировку. Истребляли методично и безжалостно, не стремясь брать пленных. «Человек десять для суда возьмите – и хватит с них». Автора этих слов никто не мог вспомнить, но приказ исполняли с энтузиазмом. Да и то, что пленных объявят террористами и, согласно принятому буквально накануне закону, повесят, тоже не скрывалось. И Польше с этим надо было что-то срочно делать.