Крепость

Договорить он не успел. Огромный корабль вздрогнул, как будто его ударили исполинской кувалдой. Зазвенела, как натянутая струна, толстая бронированная палуба, с воплем покатился по ней не удержавшийся на ногах матрос. Кто-то взвыл диким голосом. Крейсер тяжело качнулся, и Эссен сумел удержаться на ногах, только схватившись за поручни. И тут он увидел Эбергарда.

Черноморский адмирал стоял, широко расставив ноги, и лицо его было… Странное такое лицо, сосредоточенное и злое, как будто происходящее не являлось для него чем-то неожиданным. А может, виной тому был неяркий серовато-зеленый свет, льющийся, казалось, отовсюду. Эссен поднял голову и почувствовал самый настоящий страх.

Страх был ему знаком, как и любому нормальному человеку, однако это чувство имеет много ипостасей. Тот, который адмирал Эссен испытывал доселе, был совсем иным. Вой снарядов, сотрясающийся от их ударов корабль, звон осыпающихся на палубу осколков, недавно злых и смертоносных, а теперь просто кусков горячего и противно воняющего металла… Этот страх заставлял сердце биться чаще, гоня по жилам кровь и позволяя мозгу работать холодно и четко. И другой, дикий, высасывающий душу, тоскливый страх, когда поворачивала назад уже прорвавшаяся из артурской ловушки эскадра, когда тонул его корабль, когда сам он, вместе с экипажем и другими участниками обороны крепости, попал в японский плен. Эссен никогда и никому не признался бы в этом, но глупо врать самому себе.

Однако такого потрясения, как сейчас, Николай Оттович фон Эссен никогда не испытывал, и причины тому были. Над кораблями как будто опустился гигантский купол, от которого и исходило то самое сияние, пронизанное всполохами фиолетово-красных молний, столь огромных и частых, что непонятно было, то ли их много, то ли она одна такая, бьющая в никуда и не желающая останавливаться. Однако это были еще цветочки. Невероятно, но море тоже начало выгибаться, те участки, которые соприкасались с куполом, поднимались вверх, ему навстречу, а центр, в котором находились корабли, напротив, проваливался вниз, и создавалось впечатление, что люди оказываются в центре огромной сферы. Непонятно почему, но Эссен понял: сфера вращается, причем столь быстро, что это невозможно заметить глазом, и все же все происходило именно так. И корабли, повинуясь этому движению, тоже начали медленно-медленно разворачиваться. Страшно было даже представить, какие силы способны на такое. А потом сфера начала сжиматься, и как раз в этот момент он почувствовал тот самый приступ животного, панического ужаса. Наверное, именно так чувствует себя мышь, попавшая в мышеловку, на которую медленно опускается грубый крестьянский лапоть. Дикий, парализующий от осознания собственного бессилия страх… А потом была яркая, режущая, кажется, не глаза, а сам мозг, вспышка, дикая боль, после чего сознание милосердно покинуло его.

Когда адмирал Эссен пришел в себя, первое, что он ощутил, было бьющее прямо в глаза яркое солнце. Это показалось неприятным и странным. С первым он справился запросто, просто-напросто прикрыв лицо ладонью. Движение получилось замедленным и отозвалось тупой болью в мышцах, но, в общем, было терпимо. А вот солнце… Эссен отчетливо помнил, что над морем сегодня висела обычная для этого времени серая хлябь. Низкие, насыщенные водой и чуть не прорывающиеся под ее тяжестью тучи, но никак не солнце. А потом пришло понимание того, что произошло, резко, как будто включился прожектор, и он рывком сел.

Вокруг было море. Собственно, а что еще он ожидал увидеть? Но это была не Балтика, Эссен мог поклясться – совсем другой цвет воды, форма волн… Да все, все другое. И не было вдали, на самом горизонте, Кронштадта. Вокруг, куда ни кинь взгляд, простирался водный простор. Странно знакомое море или… океан?

– Пришли в себя, Николай Оттович?

Эссен повернул голову на звук и увидел Эбергарда. Андрей Августович, не боясь испачкать китель, сидел, привалившись спиной к выкрашенной в серо-стальной, шаровый цвет боевой рубке, и в глазах его была бесконечная усталость. Чуть в стороне, в такой же позе, сидел Бахирев. Михаил Коронатович выглядел немного лучше, только из носа у него текли две тонкие струйки густой, почти черной крови, которую он даже не пытался вытереть. У самого трапа навзничь лежал сигнальщик. Эссен подумал на миг, что тот мертв, но матрос пошевелился и слабо застонал.

Цепляясь за стену, Эссен поднялся, с трудом удержал равновесие, но нашел силы окинуть взглядом корабль. К его удивлению, все оказалось не так страшно, как можно было предположить. Какие бы силы ни обрушились на них, они не причинили серьезного вреда его кораблю. Во всяком случае, палуба была целой, и люди, лежащие на ней, тоже вроде бы шевелились. Правда, что творилось внизу, под толстыми броневыми палубами, в пышущих жаром кочегарках, Эссену сложно было даже представить. Однако здесь все выглядело благопристойно, хотя, конечно, для императорского смотра крейсер явно не годился – одна наполовину сорванная с талей и висящая носом вниз над морем, чудом не сорвавшаяся шлюпка чего стоит.

Если «Рюрик» выглядел относительно пристойно, то «Херсон» пострадал заметно сильнее. Никакие маты не спасли его борт от удара, и теперь на нем видна была длинная, в половину корпуса, вмятина. Швартовочные концы, очевидно, порвало, и транспорт отошел от крейсера почти на кабельтов. К счастью, повреждена была, похоже, только надводная часть, во всяком случае, чего-то похожего на крен у транспорта Эссен не наблюдал. Прислушался к своим ощущениям – тоже ничего особенного. «Рюрик» лежал в дрейфе, и даже качки не было – легкая зыбь не могла нарушить покой бронированного корабля водоизмещением пятнадцать с лишним тысяч тонн.

Позади раздался короткий, хриплый кашель. Николай Оттович обернулся – Эбергард уже встал на ноги и теперь помогал Бахиреву – командир «Рюрика», очевидно, не удержался на ногах, и его с размаху приложило о броню. Однако, судя по тому, что он сумел встать, и даже пошел без посторонней помощи, ничего страшного с ним не произошло. Во всяком случае, когда Михаил Коронатович начал отдавать приказы, в голосе его не было заметно никакой дрожи. И, что характерно, после сурового начальственного рыка все разом пришло в движение. Все же Бахирев умел работать грамотно и четко, при этом не свирепствуя, как многие офицеры. На корабле, что у офицеров, что у нижних чинов, он пользовался если не любовью, то уважением точно, и сейчас ему не надо было орать на весь крейсер, чтобы добиться желаемого.

– Николай Оттович, мы можем поговорить?

Эссен посмотрел на Эбергарда, подумал, что пока они все равно не могут ничего предпринять, вздохнул:

– Пойдемте, Андрей Августович. Пока Коронат разберется, какие повреждения получили корабли, думаю, у нас есть время…

Времени не оказалось. Не успели они расположиться в адмиральском салоне «Рюрика» и налить себе коньяку, как раздался короткий стук в дверь, и перед ними вновь предстал Бахирев. Пожалуй, о происшедшем напоминали только следы крови на воротнике, он был бодр, так и фонтанировал энергией. На него вообще любая встряска оказывала положительное действие. Дождавшись кивка Эссена, он прошел и сел в кресло – все они знали друг друга уже давно, вместе воевали и в приватной обстановке могли общаться, не обращая внимания на чины. На вопрос, что с кораблем, Бахирев лишь пожал плечами:

– Ничего страшного. Несколько вмятин, выбитые заклепки, но считаные, и все в надводной части корпуса. Шпангоуты вроде бы не пострадали, сейчас трюмные уточняют, смещения механизмов на первый взгляд не отмечено. Через час мне представят развернутый доклад. По «Херсону» пока неясно, но крена не отмечено, семафором передали, что все в порядке.

– Признаться, я опасался, что будет хуже, – вздохнул Эбергард. – Честно говоря, не ожидал, что все это окажется так… страшно.

– Так. – Бахирев опередил Эссена. Привстав в кресле, он внимательно посмотрел на Эбергарда. – Андрей Августвоич, я так полагаю, вам известно больше, чем нам? Может, поделитесь?

Это было вопиющим нарушением субординации, и лишь такой резкий, не обращающий внимания на авторитеты и звания человек, как Бахирев, мог на него пойти. Был миноносником – миноносником и остался, со смесью неудовольствия и восхищения подумал Эссен. Всегда готов хоть к черту в зубы… Адмирал, еще помнивший мостик самого лихого крейсера русского флота, за эти годы успел пообтесаться в высоких сферах, да и годы брали свое, а вот Бахирев… Коронат – он и есть Коронат, и прозвище ему подходит больше имени-отчества.

Тем не менее Эбергард не обратил внимания на эскападу младшего по возрасту и званию офицера. Подумав несколько секунд, он встал, решительно отобрал у немного удивленного самоуправством гостя Эссена коньяк, налил его всем троим, и выцедил свою порцию до дна мелкими глотками. Подождал, когда остальные последуют его примеру, и вздохнул:

– Господа, то, что я вам сейчас расскажу, может показаться невероятным, но все это – правда…

Рассказ Эбергарда длился недолго. Правда, за это время успел прибыть старший офицер с докладом о повреждениях, но Бахирев так на него взглянул, что тот счел за лучшее испариться. То, что рассказывал им командующий Черноморским флотом, казалось невероятным, однако то, что они видели совсем недавно, уже само по себе было невозможным и настраивало на адекватное восприятие чего угодно. И когда рассказ закончился, Эссен только спросил:

– А раньше вы не могли нам этого рассказать, Андрей Августович? Нехорошо получается, право слово.

– А вы бы мне поверили? Или посоветовали бы меньше пить? А то и Григоровичу доложили? – с нескрываемой досадой спросил Эбергард.

Эссен только кивнул – старик… хотя какой он теперь старик, моложе их, наверное, был прав. Внутренние интриги флота привели бы именно к такому результату. Хотя точно так же он был прав, решив, что никто из них не против будет отомстить японцам и спасти славу русского флота. Все же зря Григорович с таким пренебрежением относился к нему, да и Макаров, не любивший Эбергарда, похоже, ошибался. Может, Андрей Августович и впрямь не самый лучший командир корабля, но планировать он умеет намного лучше других и вперед смотрит намного дальше.

– То-то мне здесь море показалось знакомым, – мрачно заметил Бахирев, рассматривая свои не по-аристократически большие, сильные руки. – Но знаете, что не дает мне покоя? Есть в вашем рассказе, Андрей Августович, заметная нестыковка.

– Какая же? – Эбергард выглядел удивленным.

– Куда вас потомки обещали перебросить? К началу войны, плюс-минус три месяца, не более. Так?

Дождавшись кивка, Бахирев встал, подошел к иллюминатору, рывком открыл его, полной грудью вдохнул свежий морской воздух и повернулся к собеседникам. Уловил их недоуменные взгляды и зло рассмеялся:

– Это с конца октября по апрель, а здесь лето. Лето, или вы не видите? Ну, вы удивляете меня, господа адмиралы, совсем море чувствовать перестали.

Да, он был прав, и пристыженные адмиралы ненадолго замолчали. Вероятно, только шоковым состоянием после случившегося и можно было объяснить столь досадную невнимательность. Первым прервал некстати затянувшуюся паузу Эбергард:

– Возможно, где-то они ошиблись…

– Это уж точно, – ядовито усмехнулся Эссен. – И что нам теперь делать?

– Здесь все просто, – опять вмешался Бахирев. – Вначале определимся, куда мы попали. Координаты я берусь определить, а год… Остановим для досмотра первое попавшееся судно. Если идет война – замечательно, нет – извинимся, только и всего. А сейчас извините – мне надо, наконец, узнать, что у нас творится. Честь имею.

С этими словами Бахирев вышел. Эссен посмотрел на собеседника, вздохнул:

– Мне кажется, предложение Михаила Коронатовичав данной ситуации – самое разумное.

– Это точно, – кивнул Эбергард. Налил еще коньяку. – Мне кажется, он очень разозлился.

– Я тоже. Но, Андрей Августович, сейчас это уже не важно. Сейчас надо делать то, ради чего мы здесь оказались, а все остальное… Давайте уж с личным разберемся позже.

Первый корабль они обнаружили только на второй день. Может, это было и к лучшему, во всяком случае, удалось без помех оценить состояние кораблей, и оно оказалось вполне удовлетворительным. Крейсер отделался небольшими вмятинами и сорванной краской, пострадали несколько матросов, несильно – синяки, шишки, ссадины, этого никто даже не считал, хотя запасам йода был нанесен заметный урон. Более серьезную травму получил один из мичманов, который пришел на крейсер буквально за неделю до переноса. Молодого офицера сотрясение застало на трапе, и он, не удержавшись, скатился вниз и сломал руку. Хорошо еще, рентгеновский аппарат в лазарете не пострадал, и доктор смог грамотно соединить кости и наложить гипс. Теперь слегка бледный, но решительный молодой человек ползал у себя, в машинном отделении, не столько помогая, сколько доказывая себе и всем остальным, что может… И это было лучше, чем лежать на койке и мучиться от безделья и неизвестности, тем более никто на корабле не мог сказать, что произошло. Адмиралы вместе с командиром корабля хранили молчание, и кают-компания, да и матросы в кубриках могли об их планах только гадать. В целом же боеспособность крейсер сохранил, и это радовало.

«Херсону» повезло меньше. Правда, корпус транспортного корабля выдержал, и огромная вмятина, зияющая в нескольких местах рваными дырами, выглядела страшно только внешне. На самом деле все пробоины были намного выше уровня ватерлинии, да и латать их закончили уже к утру. А вот команде досталось здесь сильнее. Пятеро погибших, в том числе четверо казаков, из которых Эбергард сформировал десантную партию, больше десятка с серьезными травмами, но в целом функции корабля обеспечения транспорт исполнять был по-прежнему в состоянии, а главное, на его скорости повреждения не сказались.

Обнаруженный корабль, по виду самый обычный транспорт, неспешно следовал на восток, держа не более восьми узлов, и русские корабли настигли его достаточно быстро. Когда их разделяло миль пять, преследуемый попытался оторваться. И без того хорошо заметный черный дым, по которому его в принципе и засекли, стал еще гуще, скорость транспорта ощутимо выросла, однако для идущего уже восемнадцатиузловым ходом крейсера это не имело значения. «Херсон» немного отставал, хотя там и могли поддерживать даже большую скорость, но насиловать машины никто не собирался. Не тот случай, они еще пригодятся. Бахирев, поднеся к глазам бинокль, удовлетворенно хмыкнул:

– Японец… Флаг виден, хотя и не слишком отчетливо.

Будто в доказательство его слов, на корме транспорта блеснула вспышка, и спустя несколько секунд, с огромным недолетом, встал невысокий фонтан воды. Судя по всплеску, калибр орудия дюйма три, не больше. Поставлено, не иначе, для самоуспокоения. Адмиралы переглянулись. Ну вот, как минимум, одно ясно. Потомки не так уж сильно промахнулись, война еще идет, не зря же транспорт открыл огонь. Кстати, интересно даже, как его капитан определил, что за ним идут русские, ведь такого силуэта, как у «Рюрика», здесь не имеет ни один корабль. Словно отвечая на их невысказанный вопрос, ветер развернул развевающееся за кормой огромное полотнище флага. Ну, вот и ответ, такое увидеть можно и с такого расстояния, впрочем, это было уже не важно.