Братья-разбойники

При таком счастливом известии мы подпрыгиваем горошком.

– Сеня! ты видел ее? – спрашиваем мы соглядатая.

– Ви-идел… Она смешная такая – мне пальцем погрозила…

– А ты что?

– А я язык показал.

– А она?

– А она… она сказала, что вы дураки! – чтобы отвязаться от докучных вопросов, отрезывает маленький братишка и сбегает с бани, а следом за ним и мы.

Когда мы пришли во флигель, мы увидели жалобщицу и маменьку, уже сидящими за чаем и разговаривающими самым дружелюбным манером.

– А много у вас деточек? – спрашивает матушка.

– И-и… – махнула рукой вместо ответа гостья. – Сама, голубушка, не знаю, когда я их столько напорола: ведь пять человек!

– И большенькие всё?

– Какое большенькие, – самой маленькой кобыле вот пятнадцатый год идет… Кормить не придумаю чем: всю съели они меня! Мясо как увидят, так, как волки, всё без хлеба норовят сожрать.

– И мужчинки есть?

– Два стоялых-то… а три – девки.

– Служат мужчинки-то?

– Один служит, а другой учится в гимназии, да все отучиться не может, вот уж четырнадцать лет туда ходит, а все нет конца.

– Что же так?

– Да бог его знает… Имеет он, видите ли, большую приверженность к театру, так вот из-за этого, должно быть. Один раз в какой-то игре там, уж я вам сказать не могу, херувимом в лодке летал, так. прознали да за это на целый год в классе и оставили; а то историю не выучил, а все по-трагическому ролю какую-то рассказывал – за это тоже; да еще, да еще, – так вот оно, год к году, а теперь и набралось их… черту в шапку не упрячешь.

Соседка погостила-таки у матушки довольно долго, рассказала о своем горьком вдовстве, научила, как делать хороший квас, и вообще оказалась женщиной очень доброй и хорошей собеседницей; нам же она особенно понравилась за то, что не была ябедницей.

– Так помните же: по-за баней, – уходя и прося матушку навестить ее, сообщала свой адрес соседка. – Только и помните: по-за баней, – переваливаясь, как жирная утка, кричала соседка, дойдя до средины двора. – По-за баней, – помните! – крикнула она наконец от ворот и скрылась, еще раз крикнув уже с пути: – По-за баней!

Баня эта нам всегда казалась каким-то страшилищем, потому что, по частым рассказам Максима, самая чертовщина-то в ней именно и жила.

– Ведьмы, окаяшки, проклятые, домовые, – это все в бане живет! – с положительностью заявлял кучер всегда, когда разговор касался бани.

– А что это такое «проклятые»?

– А от которых отец с матерью отказались.

– Они с хвостами?

– Так с махонькими.

– Ты их видел?

– Голова с мозгом! Разве его можно видеть, когда он тебя разорвет?

– Что же они все в бане делают?

– Играют.

– Ну, Максимушка, а черт ест что-нибудь?

– Известно, ест: нешто без еды проживешь…

– Что же он ест?

– Грешницкие души.

– А ведьмы?

– A ведьмы… вот которая девка набалует ребенка, да девать его ей некуда, она и удавит, – так ведьма сейчас ухватит, да и сожрет его – и т. д. и т. д.

Словом, разговор об чертовщине – один из любимейших разговоров Максима, и когда он, бывало, насядет на этот разговор, то тут его только слушай: мужик наш, что называется, развирается до зеленой лошади.

Мне баня особенно памятна потому, что в ней рожала наша мать; следовательно, появление на свет каждого нового карапуза, имеющего впоследствии дивить и страшить околоток своими подвигами, непременно связывалось с баней. Обыкновенно матушку отводили туда заблаговременно, а нас всех, и мальчиков и девочек, сбивали в одну какую-нибудь комнату и оставляли здесь под надзором няньки, все той же глухой и слепой Савельевны. Когда наступал самый момент родов, отец выводил нас из заточенья в залу и здесь всех ставил на колени перед образом и приказывал просить бога, чтобы он поскорее послал нам братца или сестрицу. Установивши нас и научивши, о чем просить, родитель удалялся к роженице, а мы, соскучившись стоять на коленях, заводили какую-нибудь игру, причем один сторожил, чтобы отец не нагрянул как-нибудь внезапно.

– Идет! идет! – кричит сторожевой и первый бухается на колени.

Остальные, разумеется, делают то же.

– Ну что, молились?

– Молились, папенька.

– Хорошо молились?

– Хорошо, папенька.

– Ну, вот вам бог за это послал братца (или: «сестрицу», если бог послал сестрицу). Вставайте!

Мы встаем и поздравляем отца.

– А с кем, папенька, бог прислал? – решается вопросить кто-нибудь.

– Ну вот, когда вырастешь, тогда узнаешь; а теперь, поди-ка займись чем-нибудь, а глупые вопросы выбрось из головы.

Раз такое появление на свет нового карапуза едва не ввело нас, мальчиков, в большую беду, а именно…

День родов, как нарочно, совпал с днем кулачного боя; мы же, мальчики, постоянно посещали эти бои и считались на них одними из лучших задирал (прежде чем взрослые начинали ломать друг другу бока и сворачивать скулы, обыкновенно с той и другой стороны выпускались малолетки, которые заводили бой, зачинали, задирали). Разумеется, как же отказаться от такого удовольствия? И вот недолго думая мы собрались и махнули! Дело было зимой, так часов после двух. Все шло, по-видимому, наилучшим образом: уже у меня красовался под глазом отличнейший фонарь, и в схватку мы ходили раз пять, – как вдруг налетевший невесть откуда Максим разом выхватил нас из самого пыла битвы.