«Мы с тобою всегда, братишка!». История семьи дальневосточника

«Мы с тобою всегда, братишка!». История семьи дальневосточника
Михаил Андреев-Амурский

Эта книга написана самой жизнью одной большой семьи. Родители и десять человек детей. Двенадцать неповторимых судеб и одиннадцать разных жизненных дорог. На закате прожитого времени как никогда, больно, чувствуется потерянное и не сделанное во время ушедших лет..И честным, счастливым подарком ушедшим будут искренние слова об их жизни, которые они могли услышать, но не успели…

«Мы с тобою всегда, братишка!»

История семьи дальневосточника

Михаил Андреев-Амурский

© Михаил Андреев-Амурский, 2023

ISBN 978-5-0060-9791-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Свой угол взлёта

1.Детство в Хабаровске

В этом городе за свои неровные пятьдесят лет он никогда не был. Узкие средневековые улочки, стрельчатые окна серых, словно сжавшихся от влажного тумана, домов. Лютеранская кирха на окраине рыночной площади рыбьей костью красной колокольни одиноко летела в небо, встречая и провожая острым шпилем рваные балтийские облака.

Мишаня всматривался в непривычные силуэты малолюдных улиц, дорисовывая в памяти рассказы школьного учителя о буйных рыцарях, шумных площадях и разноликом народе на рынках. Он любил историю за краски, лица, движение людей и событий, и теперь, когда окунулся в неё полностью, вдруг ощутил их настоящее дыхание. Тени прошлого сновали вокруг, не давая опомниться и он шёл вперёд, вслед за ними, словно заговорённый, боясь оторваться от людской толпы, стать одиноким путником..

Кто знает, почему именно здесь, на приморской площади, его душа бросилась в глубину омута памяти, погружаясь в те далёкие дни, когда мальчишеская жизнь только-только начиналась.

Мишаня присел на ближайшую лавочку под старыми, уже цветущими липами. Ему просто захотелось уйти назад, туда в своё время, хотя бы на миг, на секунду, чтобы ощутить его, проживая дни снова и снова.

Своё детство он запомнил отдельными картинками, которые слившись в яркую киноленту, неотступно жили с ним все годы. Время от времени они возникали в памяти так точно, будто он вновь и вновь переживал те самые минуты. Чудился порою запах, цвет, но не было возможности побывать там, в далеком времени, чтобы убедиться – это не сон и не видение, а то, что когда-то он пережил и перенес…

Наш дом на улице Сапёрной в 60-е гг. Осень. Отец приехал на обед…

Бревенчатый одноэтажный маленький дом на две комнаты и тесную кухоньку располагался в самом центре Хабаровска, который еще не застраивался тогда в этой части. Он напоминал зеленый островок среди каменного моря домов, потому что был окружен деревьями сада и небольшой вязовой аллеей, шедшей в небольшой низине подле него. Его потемневшие стены пережили столько, что этого хватило бы и на целый поселок, но, увы, они рассказать теперь не смогут.

Мишаня рисовал в памяти эти строки в основном для себя, потому как решил однажды, что если доживёт до преклонных годов, то приятно будет побывать там, в прожитой жизни, которую невозможно ни повторить, ни обменять на что-либо лучшее, кроме Другой стороны времени..

Вернувшись с японской войны, отец построил дом в конце сороковых годов с помощью своего шурина Сергея, охотника-промысловика. История строительства дома, которую поведали Мишане старшие братья, была довольно бурной и пестрила замысловатыми интригами.

Два отцовых брата: дяди Михаил и Василий, придя вместе с ним с фронта, не сумели договориться о постройке общего дома и как-то рассорились. Младший дядя, смельчак – фронтовик Михаил, отчаянный разведчик, дошедший до Восточной Пруссии, был самостоятельным, упрямым умельцем. Он не оправдал надежд отца в помощи, организовал свою артель, и занялся, как многие бывшие фронтовики, оказавшиеся без работы, «шабашкой».

А другой дядя, Василий, шумный и непокорный, вообще собирался жить со своей семьёй отдельно. Взял и уехал во Владивосток. Выговорившись с досады, отец добился в райисполкоме места для жилья и купил у каких-то стариков на взгорке выделенного неудобного участка в центре тогдашнего Хабаровска, большую землянку. Старшие долго помнили, что на том месте потом была посажена большая груша, дававшая довольно сладкие плоды. В страшной тесноте и холоде землянки в жуткие послевоенные годы ютились пятеро старших братьев и сестёр Мишани.

Запахи липового нектара текли на Мишаню сверху, утреннее солнце пригревало всё больше и больше, заставляя соцветия источать медовый аромат. Кто-то подошёл и присел рядом на скамью рядом. Пожилой мужчина с сильным волевым лицом, голосом и неяркой сумкой вдруг напомнил ему старшего брата Володю и его впечатлительные слова.

«Отец тогда очень сердился на братьев, – рассказывал Володя, – надо было строиться, нас детей – пятеро. Всё время хотелось есть. Вокруг землянки картошку всегда сажали в голодные послевоенные годы. Выкапывали её полностью и даже радовались, найдя полусгнившие картофелины, чтобы сделать из них оладьи на каком – нибудь жиру или масле. Комната, в которой войну прожили, уже была мала, да и бабушка уже не могла жить с нами – часто болела после пыток в НКВД. Её арестовали по ложному доносу. Якобы у неё хранились именные серебряные часы от маршала Блюхера. Эти часы отец получил в награду за отличную стрельбу. Но после ареста маршала в 1938 году решил от них избавиться. То ли продал, то ли спрятал где. А кто-то донёс. Вот и попала в застенки. Зубы выбили, почки повредили. – Володя прикрыл глаза, как от боли, и продолжал.

– И тогда отец решил строиться. А лесу, брёвен то есть, на дом не было. Да и некому бы ло строить. Дяди не стали помогать, а отец сам не умел. Только воевать. Тут и пришла на помощь мама. Пригласила в гости своего брата Сергея. А он не только хороший охотник-промысловик был. Ещё и множество домов срубил. И уго-ворила его, как бы, помочь отцу избу поставить. Ну, само собой, отец любил командовать, и с виду дело обстояло так, как он хотел. А на деле всем заправлял дядя Сергей, ловко орудуя топором и незаметно подсказывая правильные решения. Довольны были все. Отец своим мнимым авторитетом строителя, мама и дети – новому дому, дядя Серёжа ещё одному случаю бескорыстной помощи. Он всем помогал, не требуя платы – такой доброты природной был человек.

Но Мишаня уже потом понял, что место отец выбрал несколько неудачно, и это выяснилось только в пору большого строительства в 80-е годы. Над стенами отчего дома мели вьюги, их выстуживали январские морозы, нещадно палило летнее солнышко, большим семейством жили-тужили, и откуда нам было знать про грядущие изменения.

Мишаня, как это ни странно, свою жизнь помнил лет с трёх. И то потому, что родители купили на троих последних братьев велосипед, которые эксплуатировали они его нещадно. Улица тогда была не такой ухоженной, как сейчас – непролазная грязь и полное отсутствие асфальта губили все её лицо, вместе с тем придавая ей тот неповторимый деревенский облик, который мне и запомнился. Как и куда ни посмотри – деревня и деревня.

Летом в сухую погоду были на ней прекрасные тропки, ну а в дождь без сапог пройти было просто невозможно. Самыми интересными из соседей были Ковалевы, кроме ещё троих, проживавших напротив. Занимали они крайний дом и называли их Ковалихиными. Дети их в памяти не остались, а вот как кочерыжки капустные, что у них по ноябрю убирали с мамой, до сих пор помню. Собирались мы за ними по первому морозцу, когда лужи затягивало тонким ледком, а воздух стыл от порывов осеннего ветра. Кочерыжки дергали до посинения рук, мешки то и дело носили через улицу и заканчивали уже затемно. Другие соседи – Маневичи, из евреев, жили напротив, с ними мы редко гуляли, да и был там один Славка, мальчишка старше нас на год-два, а это было много для нас. Дом наш стоял на взгорке, а перед ним была ложбина, поросшая густой травой и деревьями, посаженными отцом.

Вязовая аллея возле дома

Каждый, подходивший к дому, оказывался в аллее из вязов, приветливо шумевших своими кронами. Сбоку от аллеи одно время был небольшой овражек, полный мусора и травы, потом его засыпали, так как мешал подвозу угля к дому. В этом овражке играл с нами в «рыбаков» и Славка Маневич, делая удилища и поочередно вытаскивая то рваный ботинок, то ржавую банку. Давным – давно я встретил его на улице и с трудом узнал – так он сильно изменился. Слева от ворот, среди кустов спиреи, стояла врытая в землю, удобная скамейка, на которой мы любили отдыхать всем скопищем детворы, особенно летними вечерами, часами не замечая полчищ катастрофически огромных комаров. А выше, спрятанная кустами, была вырыта нами яма, покрытая ветвями и досками. Это прибежище мы считали землянкой, и одно время там слепили было из глины печуру, что страшно дымила, но мы были горды своей норой. Там была наша тайна. Но в дождь она уюта не давала, и мы лазали туда в основном в жару. Горячие головы выдумывали самые интересные приключения и истории – это было нашей страстью.

А порой игры переносились на полянку, дальше от дома, к оврагу, где протекал мутный поток сбросов из теплосетей. Берега этой Грязнушки поросли густыми скоплениями череды, из которых невозможно было зимой выбраться без колючек. Полянка возле неё была удивительно ровной, с прекрасной мягкой травой, которая в отдалении переходила в кочки и колючки.

Наш дом весной

Нам хватало совсем немного: времени, средств. Подбиралась превосходная компания из пяти-шести мальчишек и двух-трех девочек. Но чаще их вовсе не было. И разгорались схватки. Играли в «вышибалы», «пятнашки», «прятки», «козла», гоняли мяч до упаду – все испробовали на этой полянке. А игру в «ножички» превратили вообще одно время в культ. Наигравшись шли искать других приключений. Особенно по вечерам. Помню, одно время на взгорье, за картофельным полем, на бугре, сидела одна пара немолодых людей. Сидели себе и сидели. Угощались печеньем, мармеладом, а нам просто невдомёк было. что они, может быть, про-щались с молодостью.

Зимнее время

А мы видели в этом что-то необыкновенное. Прятались в грядках картофеля, благо он был высокий, заодно и мяли частенько его, и спешно покидали поле, чтоб не застиг хозяин – Шуклин, проходимец и жулик. Про него говорили всякое – и что он сидел десять лет в тюрьме, и что мошенник отъявленный, но мы видели, что этот человек просто злобный хозяйчик, и потому боялись его. Или шли на добычу слив, что росли у соседа-мордвина. Деревья были посажены за высокой изгородью, их ветви спускались

Дом с вершины высоковольтного столба

над тропинкой. Добыть же спелые плоды было не просто – дорожка спускалась вниз и расстояние до ветвей увеличивалось. Мы собирали сливы в траве под ветвями или сбивали палками, подпрыгивая и пытаясь дотянуться до плодов. Соседа звали Егоров. Рябой мордвин был военным пенсионером, в армии ремонтировал оружие. Он дружил с отцом, при встречах они много пили, но как-то раз мордвин упился до такой степени, что был увезен в больницу, немного тронулся, стал не в себе, и отец, видя это понемногу перестал его навещать. А вскорости и совсем позабыл про его существование. А рядом с нашим домом жили некто, мы их плохо знали, но потом сосед напротив, Семен Лобода, купил у них развалюху и стал в ней жить, однако через год помер. В ней стала хозяйничать его сестра Варвара – топить печь, копаться на огороде.

Но потом ей надоело владеть двумя домами и она пустила квартирантов, которые менялись с космической быстротой. Прямо перед окнами ее дома росла огромная слива, до того сладкие плоды у нее были, что мы рисковали брать их даже днём. В скором времени соседка завела у себя злобную дворняжку, лающую по поводу и без повода, что вселяло в нас неописуемый страх быть обнаруженными или укушенными. Это в наши планы не входило.

Но несколько раньше еще одной страстью для нас было лазанье по развалинам старых домов, которые крушили неподалеку в переулке. Это был дом соседа-мальчика по имени Тола – Тола. Среди обвалившихся стен долго ковырялись, с удивлением вдыхали запах старой штукатурки и извести, таинственного кирпича древности, остатков домашнего уюта. Потом пятнадцатилетний Тола-Тола уехал, оставив нас в неизвестности, но его с успехом заменил Мишка Лагунин, наш одногодок, потрясавший всех мальчишек округи умением выворачивать глазное веко. К тому же он был из тех, кому пальца в рот не клади да и в математике сообра-жал лучше чем я. Это, может быть и стало основной причиной дружбы с ним. Меня очень забавляли его кривлянья. Было что-то в них от старого доброго цирка, которого я, к сожалению, не видел.

Обычно, когда он приходил в гости, то я основательно списывал у него все или почти все примеры и задачи, а он у меня – упражнения по русскому языку. Так в нашей дружбе и проходило время. Но вот пришел срок и у него потихоньку стали умирать и родители и родственники. Все как-то случалось неожиданно и он совершенно остался один. В большом доме. Брат погиб в море и там его схоронили, умерли мать и отец. Сестра же отказалась взять брата и он попал в детдом. Так мы потеряли следы нашего верного друга. Порой я вспоминал Мишкин непокорный вихор и мне становилось не по себе, будто я был виноват в его несладкой жизни. Встретил я его только раз потом, когда учился в институте. Он много поездил, испытал, поступал даже в МГИМО, но конечно, не поступил. Таким он и остался для меня: вихрастый мальчишка с глубоко запавшими глазами…

Приятели детства

Был еще какой-то Арсен, но я его помню слабо, он был дружен с братом Сергеем, но потом следы его затерялись. Племянники еще не подросли и играли мы в основном втроем: Сашка, я и Вася, который всегда нами руководил, так как был намного на два года старше нас. После летних дождей, да и осенью, мы возле дома делали большущую запруду, чтоб в ней налилось воды побольше – нам было выше колен местами. И начинали плавать на пустом баке из под бензина, который был плоским и представлял собой очень удобный плот. Был еще один плот, но похуже – калитка. Большая и неповоротливая, она была менее любима нами и мы редко пользовались ею. На этом плоту интересно было заплыть на середину пруда и оттуда сойти прямо в воду, если, конечно, она была теплая. Но главное заключалось в том, чтобы совсем сухим проплыть от берега до берега. Там мы и соревновались. Или строили водяные мельницы из катушек, когда долбили дыру и спускали воду из лужи. Вообще лето, а особенно август месяц приносили много приятных забот – это были каникулы и самое интересное время.

Саша и Миша – от 4 до 7 лет рукой подать…

Мы всласть бегали под проливными дождями, шлепая босыми ногами по многочисленным лужам, вода потоком лилась с неба и ее струи полоскали нас, веселя душу. Домой возвращались в жутком виде: ноги грязные до колен, штаны испачканы глиной и вдобавок в мокрейшем состоянии. Однако удовольствие пересиливало все. Мама старалась одна на всех и этого хватало… Но чего это ей стоило.

Мама и последние сыновья – Саша, Миша, Вася.

Когда на улице занимались холод и непогода, устраивали игры дома. Кровать превращали в машину, себя – бог знает в кого, и игра начиналась. Воображение было самым бурным и наше веселье порой на столько затягивалось, что маме приходилось силком усаживать за обед. В это же шестиклассное время моей страстью стали значки. Я их не копил, как некоторые, а любил носить, временами перецепляя с одной стороны рубашки на другую. И когда из армии возвращались старшие братья, на меня падала львиная доля их значков, с которыми они расставались совсем без сожаления. Это была игра воображения и она несла очень большую роль в нашем детстве. Были у нас и разные животные. Во дворе мы держали кур, и среди них – очень сердитого петуха, с которым я как-то пытался подружиться.

Наша боевая птица..

Какими у нас были развлечения в детстве?

Только игра. И вот все ее страсти мы переносили на свои занятия. В маленьком саду прямо перед окнами дома, где одно время в углу росла яблоня «белый налив», а в центре садика —«арапка», отец привозил почти каждое лето большую кучу песка, благо он доставался ему даром – нужно же было где-то вывалить груз! И тогда на этом песке почти целыми летними погожими днями разгорались целые представления с войной, миром, и прочими идеями. Потом арапка, окруженная всю жизнь песком, засохла, отец ее спилил и вместо нее остался один пенек. Мы стали взрослые и песок с его таинственной жизнью перестал нас интересовать. Теперь уже неинтересно было стоять на коленках, строить замки, дороги.

Свет и тени детства…

На фотографиях того времени видно, с каким я удовольствием носил все атрибуты солдатчины, а то – сам выдумывал. Подошло любопытное время вступать в пионеры. Нас повели в шефствующую воинскую часть и солдаты на торжественном построении повязали нам галстуки. После этого мы дали им небольшой концерт – читали стихи, пели, а девочки танцевали.