Женщина, стоящая посреди

– Спать! – ответила девушка и засмеялась, будто поддразнивая.

– Эхма!.. – вздохнул Вяхирев. – Ну что же… спать так спать!.. А я бродить пойду!.. Они помолчали.

– До свиданья!.. – повторила Нина и протянула руку.

– Ну что ж, до свиданья, коли так, – почти с грустью согласился Вяхирев, крепко тряхнул и выпустил ее пальцы.

Опять наступило короткое волнующее молчание, и вдруг Нина почувствовала, что он хочет поцеловать ее. Был момент слабости и смутного желания этого поцелуя, но девушка торопливо, будто испугавшись, поднялась на подъезд и позвонила. И пока за стеклами не вспыхнул свет и не показалась заспанная фигура швейцара, они молчали и смотрели друг на друга. Нина стояла на ступеньке, кокетливо прижав к щеке муфту, а Вяхирев внизу, на тротуаре.

Дверь отворилась. Нина еще раз, почему-то немного насмешливо, кивнула головой и скрылась в подъезде. А Вяхирев постоял, подумал и побрел по пустынным улицам в знакомый, давно отошневший переулок, где во всех домах были ярко освещены окна, за мерзлыми стеклами мелькали танцующие тени, слышалась нестройная музыка и толпами, прямо по мостовой, ходили, пели и орали пьяные студенты.

После этого вечера Нина бессознательно искала встречи с Вяхиревым, а Вяхирев искал ее. Но при встречах студент грубовато смущался, а девушка кокетливо смеялась, острила над ним и сама не знала, чего ей от него нужно.

XVIII

Пришел март. Бодрый, здоровый, волнующий март, с ослепительным солнцем, голубым небом, талыми снегами, звонкими ручьями и оглушительным грохотом колес по оттаявшей мостовой.

Сколько звуков, сколько красок и движения после томительно однообразной беззвучной зимы. Днем все тело было полно силы и радости, по вечерам сладко тосковала, чего-то ждала и требовала душа.

Нина положительно не могла сидеть дома, и голова у нее была полна какими-то неожиданными веселыми мыслями. Она дурачилась, кокетничала, целый день проводила на улице и по временам казалась такой оживленной и яркой, точно пьянела от крепкого, радостного воздуха весны.

Как-то утром, на курсах, она узнала, что в город приехал и остановился в большой гостинице писатель Арсеньев. Курсистки говорили об этом с неописуемым оживлением. Среди молодежи Арсеньев пользовался громадной популярностью, и это было понятно: с широко открытыми глазами девушки стояли на пороге жизни, в светлом ожидании счастья и ласки, а ни у кого из современных писателей не было столько красивых, нежных и грустных слов о любви. Тихая любовная музыка струилась со страниц его книг. Арсеньев любил писать о том, как радостно и доверчиво входит в жизнь молодая женская душа и как грубо, пошло и хищно встречает ее многоопытная мужская чувственность. Было что-то невыразимо печальное в тех тоскующих нотках, какими он умел заканчивать свои рассказы, и казалось, что у него самого должна быть женственно-нежная, красивая, полная любви и ласки душа.

Его последний рассказ Нина прочитала несколько раз. Можно было подумать, что он незримо следил за нею и что рассказ написан именно о ней. С другими лицами, в другой обстановке на страницах этого рассказа жили Луганович, и Высоцкий, и Нина, и было страшно и непонятно, как мог он знать то, о чем сама Нина боялась сознаться себе. Все пережитое, все недоумения девушки, впервые столкнувшейся с житейской грязью, униженной и оскорбленной, всколыхнулись в ее душе, и Нине казалось, что если бы можно было поговорить с этим человеком, рассказать ему все, то он ответил бы ей. Что ответил, Нина не знала и сама, но душа ее бессознательно стремилась к этому неизвестному, особенному, непонятному человеку.

Весь тот день, когда девушка узнала о приезде Арсеньева. Нина была в нервном, напряженном волнении. А вечером ей пришла в голову неожиданная мысль. Стыдясь своего искреннего наивного порыва, она придала всему вид шалости и вместе с Катей Чумаковой, дурнушкой-курсисткой, помешанной на любовных приключениях, написала письмо Арсеньеву. А на другой день, вечером, обе они побежали в университетский сад.

Никогда не был так тих, задумчив и прекрасен мартовский вечер. Еще совсем голые деревья отчетливо рисовались на мягком синем небе, в котором медленно и прозрачно зажигались весенние звезды. От земли шел волнующий, как неосознанная радость, пьяный запах, и она была черна и упруга. В маленьких лужицах похрустывал хрупкий весенний ледок. Было что-то радостное и пьянящее в черноте земли, в блеске первых звезд вверху, в ясном блеске зари, в румяных толпах, медленно движущихся по аллеям, в возникающем то тут, то там беспричинном смехе, в том, что не видно было лиц и только по голосам можно было узнавать знакомых.

Нина и Катя долго ходили в толпе, возбужденные, взволнованные ожиданием. В сущности говоря, они не верили, что Арсеньев придет, но все-таки им было весело и немного страшно.

– Я убегу!.. – говорила Катя, которая трусила, как гимназистка.

Нина была покойнее, и должно быть, потому, что бессознательно чувствовала прелесть и желанность своего молодого тела, милых глаз и нежной молодости, она не считала таким невозможным, чтобы Арсеньев не отозвался на ее письмо.

Уже совсем стемнело, когда они увидели и узнали его высокую фигуру в пальто и мягкой шляпе. Узнали по портрету, помещенному в местной газете по случаю приезда знаменитого писателя.

Арсеньев шел от ворот в сопровождении какого-то плотно-щеголеватого господина, по бритому лицу и манерам – несомненного актера.

Толкая друг друга, еле сдерживая смех и желание убежать, девушки сейчас же повернули и пошли следом, как-то странно притихнув и не спуская глаз с Арсеньева.

Сначала их не заметили. Арсеньев шел медленно, и по тому, как он оглядывался на каждую проходящую женскую фигуру, было видно, что он пришел именно по письму и ждет продолжения. Еще больше волновался актер. Очевидно, он знал про письмо и в качестве телохранителя сопровождал знаменитость на любовное приключение. Его присутствие неприятно удивило Нину, и она тогда же смутно почувствовала, что шутка вовсе не так уж невинна, как казалось.

Нина и прежде не представляла себе, что выйдет из всего этого, но теперь, когда Арсеньев явился не один, она уже и окончательно растерялась, и почувствовала, что не выйдет ничего. То, о чем она мечтала, читая рассказы Арсеньева, сразу стало казаться ей детски наивным и невозможным. И когда нетерпеливая Катя, вся дрожа от волнения, шептала ей: «Ну, что же ты?.. Ну!..» – Нина отталкивала подругу локтем и начинала сердиться.

Катя волновалась совершенно бескорыстно. Ей и в голову не приходило, чтобы Арсеньев мог заинтересоваться ею самой, но она была влюблена в Нину, как только молоденькие некрасивые девушки могут влюбляться в хорошеньких умных подруг, и потому ей до смерти хотелось, чтобы Нина познакомилась с Арсеньевым. Нерешительность подруги еще больше возбуждала ее.

Так они прошли по аллее два раза. Девушки неотступно следовали за Арсеньевым, а актер первый обратил на них внимание. Он что-то сказал Арсеньеву, но тот ответил нерешительным жестом.

Стало совсем темно. В аллеях понемногу пустело. Наконец мужчины решительно двинулись к выходу.

– Ну что же ты?.. Он уйдет!.. – исступленно шептала Катя, не чуя ног под собою.

Нина испуганно оттолкнула ее и ускорила шаги, чтобы раньше выйти из сада, но в это время актер развязно приподнял шляпу и громко спросил:

– Скажите, пожалуйста, это не вы писали Владимиру Сергеевичу?

Увлекая за собою Катю, Нина пугливо шарахнулась в сторону, но Арсеньев уже шагнул к ним, и девушки невольно остановились. Катя совсем обмерла от страха, у Нины мучительно забилось сердце.

– Ну что же… давайте познакомимся, – нахально продолжал актер. – Чего вы так испугались?

Эта фраза оскорбила Нину: ей показалось, что актер принимает их за каких-нибудь швеек, и она ответила холодно и сухо:

– Пожалуйста…

Актер сразу переменил тон, почтительно сняв шляпу. Он догадался, кто из двух – главная, и прежде всего поклонился Нине.

– Позвольте представиться: Строев… Владимир Сергеевич Арсеньев…

От волнения девушки ничего не ответили и руки их дрожали, когда они обменивались рукопожатиями. Арсеньев молчал, не зная, что сказать. Актер пришел всем на помощь.

– Ну что же, давайте пройдемся немного, – предложил он, и вышло как-то так, что сам он пошел с Катей впереди, а Арсеньев и Нина молча последовали за ними.

Девушка не смела поднять глаз, и ей было мучительно неловко, точно случилось что-то недостойное и пошлое. Арсеньев украдкой разглядывал ее, а Нина чувствовала его взгляд и не знала, как держать себя. Было страшно, что он заговорит, и она почти ненавидела Катю, в такую минуту покинувшую ее на произвол судьбы.

– Почему вы мне писали? – тихо спросил Арсеньев.

Нина вздрогнула и ответила не сразу.

– Так… – сказала она и не могла придумать ничего больше.

Они опять пошли молча.

Когда Арсеньев шел сюда, он ожидал встретить женщину, опытную в таких приключениях и знающую, чего она хочет. Все представлялось ему донельзя просто, но теперь инстинктом мужчины он почувствовал, что это совсем не то, и смутился неожиданно для самого себя. Актер снова пришел к нему на помощь.

– Знаете что, – сказал он не задумываясь, – становится холодно, не поехать ли нам куда-нибудь?

– Куда? – машинально спросила Нина.

– Ну, куда-нибудь… в ресторан, например… Можно спросить отдельный кабинет…

Катя испуганно взглянула на Нину, но та сделала такое движение, что актер сразу осекся.

– Ну, если не хотите, можно просто зайти в кондитерскую. Выпьем кофе и поболтаем… И этого нельзя?..

Нине показалось, что смешно от всего отказываться, раз они же сами написали это глупое письмо, но ей все-таки пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы кивнуть головой.

В тесном, ярко освещенном и душном зале кондитерской было жарко и пахло кухней. Сладкий пар и табачный дым висели в воздухе. Было много студентов и подозрительного вида нарядных дам.