Аромат грязного белья (сборник)

С Ницше всё ясно

Литературное, или, как Ницше называл, филологическое, творчество по-крупному началось с книги Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм. Работал он над ней с 1869 по 1871 год. Ещё плохо осознавая, что ему нужно, молодой Фридрих, не видя корешков, бросился на вершки. Античная культура была давно облюбованным садом, в котором европейские интеллектуалы срывали пахучие цветочки, стыдливо сторонясь плодов. Всё это сопровождалось романтической тоской по золотому веку, о котором те знали только по вымыслам историков, мифам и прочей культурной белиберде, не имеющей никакого отношения к реальной жизни до нашей эры. И на этих иллюзиях и фантазиях о дальнем прошлом формировались мечты и желания, обращённые в настоящее, что из-за заведомого несоответствия выдумки и реальности рождало сентиментальную неудовлетворённость настоящим.

Однако Ницше сделал важный шаг самопознания и надёргал букет древних цитат, которым украсил свою тянувшуюся и, как впоследствии оказалось, пожизненную половую неудовлетворённость, а точнее – великий крах. Идея книги, многословно, витиевато и напыщенно выраженная, проста: есть Аполлон, который олицетворяет духовную культуру, и есть Дионис, который заведует чувственной жизнью. Так вот Ницше обеими руками – за Диониску, поскольку именно то, что за ним стоит (или торчит), и есть не только истинное, но и самое приятное. Ну, а Аполлошка – это фальшивка. Таким образом, прячась за Диониса и используя его исторический авторитет в качестве тарана, Ницше попёр на обхристианенное общество, которое только тем и занимается, что всё чувственное зажимает огромными тисками морали.

А «рождение трагедии» происходит тогда, когда оказывается, что Дионис не помогает, и ты всё равно набиваешь шишку о каменные стены церквей и храмов.

В этом раннем произведении обозначились идеи, над которыми Ницше будет размышлять и шлифовать от произведения к произведению, и все книжки будут, по сути, об одном и том же, хотя под разными названиями. Его поздняя любовь – Достоевский, которого случайно открыл Ницше к концу своего разумного существования, заметил, что «каждый писатель пишет все свои вещи из одной чернильницы» (неточная цитата).

Позже Ницше опомнился и перестал писать бесконечные, непроходимые тексты, а решил концентрировать мысли в кратких афористических выжимках. Ларошфуко, Шамфор, Монтень были его образчиками лаконичности и заострённости мысли.

* * *

Понимая искусственность своей научной увлечённости сомнительной античностью, Ницше вопрошает:

Не есть ли научность только страх и увёртка от пессимизма? Тонкая самооборона против истины? И, говоря морально, нечто вроде трусости и лживости? Говоря неморально, хитрость? (6:49)

С тех пор Ницше начинает писать более откровенно, не прикрываясь «научностью».

Я, разумеется, на научность плевал, а следил и подмечал всё, что так или иначе у Ницше связано с сексом, поскольку именно недостаток или полное отсутствие секса в его жизни стали фундаментом, на котором Ницше строит все свои претензии и недовольства моралью, составляющие суть его произведений.

* * *

Примечательно, что Ницше прежде всего пытается изучить самого себя – начиная с детства, он пишет несколько автобиографий, с каждым разом всё более углубляясь в подоплёку своих поступков и чувств.

Ницше осознаёт свои слабости, в том числе стилистические, и со временем преодолевает их, но только на языковом уровне. Сексуальные преграды ему не только не удалось преодолеть, но они, казалось, росли перед ним всю его жизнь и под конец довели его до сумасшествия (кто знает, если бы он вёл активную половую жизнь, то и опухоль в мозгу могла взять и рассосаться).

Вот что Ницше пишет о Рождении трагедии:

…книга эта «пересахарена до женственности» (6:50).

Таким образом, женщина ему видится сладкой, как сахар, и в то же время он связывает женственность со всем негативным в человеческой душе, с рабством, с тем, с чем он так отчаянно борется во всех своих книгах. (Кого люблю – женщин, – того и бью.)

С самых юных лет Ницше на словах женщин не жалует, осуждая в них то, что порицается моралью, которую сам же Ницше ненавидел. С одной стороны, он славит Дионискину похоть, а когда он видит её в женщине, то называет её не похотью, а принижающе-уничижительно: «похотливостью» (6: 92). (Надеюсь, перевод с немецкого точный, а то мои аргументы рухнут.)

* * *

Главный смысл философии Ницше – это изменить мир так, чтобы недоступные ему женщины стали доступными. Он метафорично называет свою душу менадической (6:51). И мы (вместе с Ницше) прекрасно знаем, кто такие менады с точки зрения ебли.

Ницше ставит вопрос о злокачественности морали:

И сама мораль – что если она есть «воля к отрицанию жизни», скрытый инстинкт уничтожения, принцип упадка, унижения, клеветы, начала конца? (6: 54).

Вскоре Ницше сам ответит резко положительно на этот вопрос.

Естественно, что христианская мораль запрещает, притесняет половую жизнь, и об этом в открытую Ницше напишет и возмутится, гордо назвав себя «имморалистом».

Ницше грезилось (уж коль не удалось наяву) прочно связать себя с Дионисом – и по простой причине, сладострастно изложенной Ницше:

Почти везде центр празднеств Диониса лежал в неограниченной половой распущенности, волны которой захлёстывали каждый семейный очаг… тут спускалось с цепи самое дикое зверство природы, вплоть до отвратительного смешения сладострастия и жестокости… (6:64)

Но Ницше было не дотянуться до Диониски даже на уровне потребления алкоголя. Ницше совсем не мог пить – тело не принимало. В школе Ницше был лишён ранга первого ученика за то, что пришёл пьяным после вечеринки с товарищами (1). С тех пор он с этим делом завязал.

Тем не менее Ницше видел сновидение и опьянение как символы аполлонического и дионисического начал (6,59).

Однако опьянения не получалось. И прежде всего – безалкогольного опьянения, в которое можно было себя вогнать с помощью сексуального возбуждения:

В конце концов мы любим наше собственное вожделение, а не предмет его (7:304), —

чем Ницше регулярно и занимался.

Сексуальное возбуждение преобразовывалось в слова с кпд чуть ли не в 100 процентов – ведь температура изложения у Ницше всегда на уровне кипения, переливания через край, то есть семяизвержения.

Шашни Ницше

Лу Саломе – это самая сильная страсть Ницше, страсть, которая, судя по всему, так и не выплеснулась внутрь Лу, а размазалась по Ницшевому животу. Влияние Саломе на Ницше было столь велико, что именно после разрыва с ней Ницше сел за писание своей ставшей самой известной вещи Так говорил Заратустра.

Вот кратенько об этой пассии не только Ницше, но и многих известных мужчин разного калибра.

Лу (Леля) Андреас-Саломе родилась в Петербурге в 1861 году (10). В 17 лет она написала письмо местному пастору Гийо, проповеди которого её проняли. Лу жаловалась на одиночество и необычность своих желаний, следовать которым значило «сделать что-то неприличное». То есть, переводя на честный язык, девушка давно созрела, сочилась и жаждала любовника. Пастор, конечно, резво клюнул и стал заваливать Лу книгами по философии и религии, а Лу смотрела на него, раскрыв глаза и рот, как на бога. Далее то ли сам Эткинд недопонял (10:15), то ли он цитирует какого-то «недо», но он пишет: Лу и поп сближались всё больше, и это было тяжело для обоих.

Это почему же тяжело? Ответ один: не еблись, вот и тяжело. Что подтверждает следующее:

Однажды она потеряла сознание, сидя на коленях у пастора (10:15).

Это значит 17-летняя кобылица невзначай забралась, как трёхлетняя девочка, на колени к дяде? Возбудилась небось, чувствуя твёрдый хуй, на котором сидела, да не кончила, иначе бы не сходила у него с колен. Либо поп кончил и залил её фонтаном спермы.

Тоже мне бесполая романтика – «потеряла сознание». И то, что Лу отказала попу, когда тот предложил ей выйти за него замуж и более того – полностью отвратилась от него, говорит лишь о мужской неумелости попа и, следовательно, о разочаровании в нём. Лу потеряла в Гийо бога второй раз – вот что значит не давать регулярного оргазма жаждущей женщине. Потом якобы много мужчин не могли преодолеть её «телесную холодность», которая, как мы знаем теперь, есть выдумка неумелых мужиков. Но меня интересуют её шашни с Ницше.

Ницше встретился с Лу в 1882 году в Риме, их представили в соборе Святого Петра, и Ницше, как и полагается неопытному, голодному и одинокому самцу, втюрился с первого взгляда. К тому времени Ницше страдал от ухудшавшегося зрения да головных болей и перманентно нуждался не только в жене, но и в секретарше, вот друзья и посводничали, рассказав о незаурядной девушке из России, приехавшей с матерью за границу на лечение. На то время Лу уже общалась с философом Полем Рэ, другом Ницше. Но Лу и Рэ якобы умышленно и единогласно решили не заниматься сексом. Рэ тоже фальшиво проповедовал возвышенную любовь, но, повстречавшись с Лу, сразу забыл о своих убеждениях и сделал ей предложение. Она отклонила его под предлогом финансовых трудностей такого предприятия и тут же предложила взамен житие втроём трудовой интеллектуальной коммуной, в одной квартире, где для соблюдения приличий должны были бы жить мать Лу или сестра Ницше (но жизнь втроём так никогда и не осуществилась). Ницше же радостно ухватился за хоть такое сожительство после отказа на его первое предложение. Примечательно, что Ницше своё первое предложение Лу сам сделать не решился, а передал его через Рэ.

До какого сексуального отчаянья надо дойти, чтобы стремиться жить с бабой, по которой оба «дионисничают» и которая ждёт мужика, посмеющего её изнасиловать, но в то же время заниматься исключительно болтовнёй и тайной дрочкой.

Вскоре Ницше удалось погулять наедине с Лу по горе Monte Sacra, и там произошло нечто, что наполнило Ницше фантазиями, которые никак не материализовались. Лу в своих воспоминаниях не может вспомнить, поцеловались они там или нет (вместо языка Ницше забил ей рот своими усами, и Лу его облевала). Вскоре, окрылённый таким интимом, Ницше сделал второе предложение, на что получил вторичный отказ. Очевидно одно: нечто влекло Лу к Ницше, а нечто отвращало (1: 251). И это нечто совершенно ясно просматривается – её влёк Ницше-мыслитель и отвращал Ницше-мужчина, у которого усы (удивительной красы) были единственным мужским достоинством.

Сестра Ницше, проведшая некоторое время с Саломе наедине, переругалась с ней и наябедничала Ницше, что якобы Саломе над ним насмехалась, говоря, что он принуждал её жить с ней во грехе и что он чрезвычайный эгоист, что видно из его безумных произведений (1: 253). Свидетелей при разговоре не было, и это лишь версия сестры. Ницше писал, что когда Элизабет сообщила ему об этих разговорах, то он чуть не сошёл с ума.

Саломе поведала в дневнике, что они с Ницше обговаривали всё до смерти и до таких деталей, что если бы кто-то их подслушал, то подумал, что два дьявола разговаривают между собой.

Она писала в своём романе позже:

Чувственная страсть никогда не может перейти в интеллектуальное общение умов, но обратный путь существует во множестве вариантов (1:255).

Так случилось с Ницше: его умничание уже являлось преображённой похотью. Но у Саломеи перехода не получилось, ей тогда нужен был только крепкий мужик, чтобы была одна лишь «чувственная страсть», ибо разговорами она уже давно объелась.

После разрыва с Лу Ницше дал волю своим чувствам, в неотправленном письме Рэ, описывая Лу:

Костлявая грязная вонючая мартышка со своими накладными грудями – ужас! (1:255) —