Аромат грязного белья (сборник)

Борьба с моралью у Ницше сводилась к борьбе с сексуальным стыдом, который зловеще материализуется в женской недоступности.

Не зря Ницшевый Заратустра лишён стыда:

Я сорвал с себя одежды. Я не стыжусь своей наготы! (4: XV)

Если только вдуматься в это привычное умопомешательство стыда, то можно снова помешаться и таким способом выйти в нормальные. Это ведь подумать только: самое важное, что занимает умы, души, жизни людей, – это как и с кем совокупиться, а потом, когда это «сверхжелание» так или иначе свершается, его удовлетворение делают высшей тайной, за раскрытие которой грозит не только тюрьма, но часто и лишение жизни. То есть делать открыто то, для чего человек рождён и существует, запрещено, а совершать это можно только скрыто, будто это преступление, которое терпится обществом лишь потому, что оно не хочет вымереть.

Когда научатся конвейерно оплодотворять в пробирках и вставлять эмбрионы в матки для высиживания, секс останется лишь для наслаждения, и тогда у радикалов-моралистов появится основание его практически полностью запретить. Если Церковь выступает против искусственного осеменения, то скоро она одумается и будет его пропагандировать изо всех сил, так как искусственное осеменение сделает в глазах Церкви ненужным половой акт с его наслаждением, которое испокон веков стоит христианству поперёк горла.

* * *

Несмотря на оскопляющие ужасы христианства, которым подвергались и подвергаются народы, несмотря на атаки Ницше и иже с ним, христианство по-прежнему функционирует, и люди радостно обманываются, из чего следует заключить (а бизнесмены, включая попов, давно это уразумели), что люди рождены для слепой надежды, и пытаться это менять – значит выступать против природы. Природы быдла. Овец надо пасти и стричь – вовсе не случайный евангелический лозунг. И единственно возможное равенство между пастухом и овцой может произойти только в момент их совокупления.

* * *

Жестокость возникает от мстительности за настойчивое удержание от тебя того, чем ты хочешь владеть. Видя жестокость, всегда можно утверждать, что за ней кроется месть. Ницше пытается жестоко мстить морали за то, что она лишила его женщин. Но мораль только ухмылялась, молча сводя его с ума.

* * *

Самое подлое в христианской морали – это прощение врага. Прощение – это красивая мина при плохой игре немощи. Как компромисс возникает от бессилия, так же от него рождается самоистязание прощения. Непокаявшегося врага надо уничтожать, а за покаявшимся следить, чтобы при необходимости уничтожить. Ницше не простил Лу за то, что ему не дала, но месть его оказалась лишь на уровне сплетен.

* * *

Серьёзно говорить о морали, биться с ней – это значит вставать с ней на одну ступень, значит воспринимать её по той высокой цене, за которую она себя продаёт. Нет, к морали следует относиться только с издёвкой, с иронией, с юмором.

Сверх кого?

«Сверхчеловек» – это краеугольный камень Воздушного Замка Мечтаний имени Ницше. В США сверхчеловек обернулся суперменом, который обладает сверхчеловеческими физическими и умственными способностями и который, как ванька-встанька, выходит невредимым из любых смертельных битв и приключений. (Сверхчеловеки населяют фольклор всех народов с давних времён: Гераклы, Братья Ли, Иванушка-дурачок и др.). Ницше придумал новое цепкое слово и начинил его многозначительными намёками на то, что он так и не осмелился произнести. Гитлер договорил за Ницше свой вариант сверхчеловека – эсэсовца, гестаповца и прочих людоедов. СССР сделал своего – коммуниста, стукача, передовика.

В Так говорил Заратустра говорится о сверхчеловеке наиболее подробно и пылко. И тем не менее я, к своему удивлению, обнаружил, что Ницше из рук вон плохо объяснил, что это за фрукт.

Сверхчеловек у Ницше – это пустой сосуд чарующей формы, в который можно наливать любую жидкость, и оттого она будет казаться точно перенявшей формы сосуда. В том-то и опасность красивого сосуда, что даже яд в нём будет смотреться красиво и притягательно.

Меня заинтересовало, что же Ницше представляет под этим завлекающим словом «сверхчеловек», какими качествами он его наделяет, кроме тех, что якобы находятся по ту сторону добра и зла (то есть по шею в аморальном кодексе сверхчеловека). Что же этот сверхчеловек делает? Чем занимается?

Однако ничего, кроме помпезных поэтических образов, я не нашёл.

Ну что сделать с такими красивостями из Заратустры?

Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он – это молния, он – это безумие!

Или вот красивость чуть многословнее:

Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?

Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?

Оказывается, Ницшева теория эволюции выглядит так: зверь – человек – сверхчеловек. Но что же всё-таки сверхчеловек, что у него за личные качества? Характер? Чем, наконец, сверхчеловек отличается от просто человека? И что нужно делать, чтобы «превзойти себя» (то есть выше хуя прыгнуть)?

Ответов на эти вопросы у Ницше не имеется, но зато в изобилии присутствует поэтическая бессмыслица:

Сверхчеловек – смысл земли. Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда не было ничего выше, чем это презрение, – она хотела видеть тело тощим, отвратительным и голодным. Так думала она бежать от тела и от земли.

Ага, значит, некая (христианская) душа презирала тело, а оказывается, оно не так уж плохо, особенно когда оно сверхчеловечье. Итак, у сверхчеловека тело не вызывает презрения, как это происходит у человека.

А земля тем временем полнится смыслом, и этот смысл – сверхчеловек. Нет, – говорю я себе, – до сих пор непонятно, что же из себя этот сверхчеловек представляет?

Ищу и нахожу ещё одно «математически точное» определение:

Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью (7:9).

То бишь канат над пропастью во ржи.

Ницше изъясняется о сверхчеловеке так:

…он – это море, где может потонуть ваше великое презрение.

Ух ты как завернул! Но от этого понятнее, кого имеет в виду Ницше под сверхчеловеком, не становится. Скорее наоборот.

Но Ницше вдруг плюёт на море и бросается в небеса, где размещает своего сверхчеловека:

он – это молния, он – это безумие!

Стало быть, сверхчеловек ведёт себя так, как для человека бы посчиталось безумием. Что же это за такое «безумное поведение»?

Имеется у Ницше и такое признание:

Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.

Прежде всего здесь Ницше заявляет, что любит себя, ибо он на протяжении всей жизни утверждал, что живёт для познания. Предчувствуя собственную скорую гибель (во всяком случае, как познающего существа), Ницше мостит дорогу к признанию значительности своей гибели, ибо она произойдёт не напрасно, а во имя сверхчеловека, на котором он и свихнулся (то есть погиб в качестве познавателя). Ницше развивает библейское «умножая знания, умножаешь скорбь» в «умножая знание, добьёшься смерти», но это в то же время и способ сотворить сверхчеловека.

Эдакий бред может прельстить только впечатлительные поэтические натуры, каковых в мире нашлось немало. Но по-прежнему Ницше изо всех сил избегает сказать что-либо конкретное о сверхчеловеке. Если жулики-прорицатели предсказывают события в чрезвычайно общих выражениях, чтобы любой ход будущих событий смог вписаться в их «пророчества», то Ницше избегает всякого намёка на конкретность описания сверхчеловека, потому что, как я считаю, он не осмеливается до конца признаться в своих истинных желаниях.

* * *

Так верещал Заратустра – это напыщенное хмурое произведение, лишённое юмора – того, что Ницше так ценил в других произведениях. Все эти пышные фразы Заратустры – подобны призывам КПСС. Так что к сверхчеловеку и прочему Заратустриному нельзя относиться хоть сколько-нибудь серьёзно. Сам Ницше призывал в Весёлой науке презирать, когда человеческий род постановляет:

есть нечто, над чем абсолютно нельзя больше смеяться! (6:515)

Так что давайте посмеёмся над Ницшевым Заратустрой!

* * *

Всё это витиеватое, литературно-орнаментальное убегание от сути сверхчеловека делает Заратустру самопредательством Ницше. Заратустра – это лобовое подражание стилю Нового Завета, где ненавистного Ницше Христа шилом на мыло заменил помпезный Заратустра. Ницше взял мифического персидского пророка и стал его нашпиговывать своими несбывшимися страстями. Причём Ницше тщеславно вещал устами Заратустры и тем самым думал, что свергал Христа, становясь на его место, воображал себя пророком и в конце концов самим Христом, когда окончательно свихнулся.

Из-за стилизации под Новый Завет Заратустра и стал наиболее популярным произведением Ницше: притчи, призывы и пророчества – надёжный стиль для завоевания (чел?)овечьих душ. Это самая приглядная упаковка залежалого товара.

Гипнотизирующий рефрен (hook) в конце каждой главки – «Так говорил Заратустра» – создаёт музыкальный приём припева, и благодаря этому текст впечатляет слабодушных новозаветным муляжом-мухляжом.