вдруг признаются – тот мужчина прав,
кто даст им кончить.
«Ты явишься мне с того света…»
Ты явишься мне с того света,
всё та же любовь во плоти.
И я не послушал совета
«людей размножай и плоди».
Я, верующий в наслажденье,
молился Богине Пизде,
общественное окруженье
я быстро оставил в хвосте.
И вот на прямую свободы
я вышел – о, как я бежал!
И не было слаще работы,
когда я тебя обнажал.
«Можешь на пизду смотреть не жмурясь?…»
Можешь на пизду смотреть не жмурясь?
На сокровище, что солнца ярче?
Не с глазами женскими амурясь,
а лишь с оком Божьим, не иначе.
И когда от женщины я слышу
о глазах глубоких, взглядах ясных,
мне тогда не до четверостиший,
я – на четвереньки их, глазастых.
«Отпускаю мыслей повода…»
Отпускаю мыслей повода,
и они, пощипывая травку,
движутся туда, где спит вода,
в озеро свернувшись. На поправку
мысли приболевшие пошли —
ночью пережили кризис жанра.
Покупал я радость за башли —
в Индии свирепствовала Тантра.
А когда нагрянул я в Париж,
юные, ну прямо из детсада,
проститутки выросли до крыш
на харчах учителя де Сада.
Властные зелёные рубли,
что зовутся долларом, и франки
добывали женщин ой-люли,
о-ля-ля! – их сладенькие ранки
мышцами любви окружены,
жаждущими спазмочкам предаться.
Самочкам не семечки нужны,
а мечта повыгодней продаться.
Я унёс за горы, за леса —
и располовинилась Джульетта,
ранку до конвульсий зализал,
потому что спали мы валетом.
Но не та мамзель, что В. Шекспир
наделил бессмысленным Ромео,
а Джульетта, званная на пир
М. де Садом из «альфа-ромео».
Кончили, вздохнули, расплелись,
выжатые соки обоняли.
Мысли позади страстей плелись,
а теперь легко их обогнали.
«Твоя пизда пунцовая кричала…»
Твоя пизда пунцовая кричала
o помощи – о твердотелом пальце,
и бились яйца у её причала,
а матки материк неандертальцем
был заселён. Вулканы изверженье
вынашивали – и копилась лава.
Сработали в огне самосожженья
пизды капкан и ног твоих облава.
Переведя дыханье, наследив
из кратера, зажав пизду в походке,
ты шествуешь среди подобных див,
сияющая, словно от бархотки.
И в маске из косметики и жестов,
как будто и не помня о пизде,
ты чуешь, как её огонь божествен
и как его мы чувствуем везде.
«Жизнь, от которой остатки сладки…»
Жизнь, от которой остатки сладки —
хуй и пизда скользящей посадки,