Марш анонимов. Крестопереносец

Княжна зажмурилась и зашептала:

– Отче Наш, иже еси…

– Во те на! – Бабка удивленно посмотрела на связанную княжну. – Фиолетовая, а туда же! Нет, ну куда мир катится? Вот как жить? В кои-то веки…

Что еще она там бубнила, Данунашка не слышала. Молилась.

А зря не слушала. Может заболтала бы… Бабка сначала просто пугала, потом ругалась, потом соблазняла счастьем, богатством да удачей, потом проклинать стала. А когда поняла, что княжне все как с гуся вода, зарычала и стала по избушке метаться да посуду бить. Случайно кинула взгляд в окошко, обмерла. Бросила в огонь веточку чертополоха, недогрызенный кусок человечины и козявку из носа. Яркое свечение сменилось зеленоватыми языками…

Старуха поднатужилась и швырнула привязанную к стулу взвизгнувшую Данунашку в печь. Прямо в пламя. Плюнула, свистнула и прыгнула за ней. Опустела избушка.

А через минуту хлипкую дверь выбила могучая нога отважного рыцаря.

…

Один из дружинников заорал и схватился за ляжку. Второй – с удивлением ощупывал кривоватую стрелу, торчащую из горла. Третий – чудом увернулся от стрелы в лицо, но поймал две в живот и одну в пах. Длинная, почти до колен, кольчуга сберегла жизнь да и смысл этой самой жизни. До того, как пойти в дружину, пользовался вой заслуженной славой первого парня в какой-то затрапезной деревне, а такие звания деревенские девчонки раздают не за красивые глаза. А совсем за другие качества.

– Цверги-и-и!!! – заорал он.

И тут же из всех окрестных кустов высыпали низкорослые носатые уродцы. Хоть и вооружены смешно, и уровня невысокого, но больно их много. Константин бы сказал сто тыщ мильонов. Хотя, конечно, нет. Примерно в сто мильонов раз меньше. Девятьсот шестьдесят восемь.

Девятьсот шестьдесят восемь двенадцатиуровневых прыщавых карликов с громкими визгами кинулись на мгновенно сплотившихся дружинников. Маломощные луки, трухлявые дубинки и просто камни очень редко пробивали стену быстро снятых из-за спин щитов. Но иногда пробивали. Что, учитывая количество атакующих, было достаточно, дабы дружинники время от времени падали. Вот упал первый. Вот второй… Третий.

Батюшка Ставросий, Пендаль и Бадья оттаскивали раненых в центр, но периметр все сжимался. Скоро защитников не останется и тогда…

– Цырг, цырг, цырг! – может это слово было у мелких засранцев синонимом русского «ура-а-а!», а может они просто ничего другого говорить не умели… Но несмотря на то, что несли они потери десятками, а то и сотнями, натиска не ослабляли. Вот уже осталась всего дюжина дружинников на ногах, и хромающий Степан, превозмогая боль, занял место в круге.

Батюшка дочитал молитву, перекрестился, и громко заорав «посторонись, салаги Божьи, зашибу-у-у-у!!!», выскочил из уже тесного круга, удерживаемого всего девятью дружинниками.

Его кадило расшвыривало недомерков по пять за удар, он крутился и вертелся, прыгал и падал, бил кулаками, ногами, головой и даже пузом. Любой шаолинький монах, завидя такое, мигом отрекся бы от буддизма, иудаизма и любого другого пофигизма и завербовался бы в православные. К сожалению, ни одного шаолинького монаха поблизости не пробегало. А не то сарафанное радио, учитывая плотность населения Китая, мигом бы разнесло приметы познавшего дзен русского батюшки.

Примерно минут через семь, то есть, когда перебили около четырех сотен цвергов (сто двадцать шесть из которых пали от кадила, руки и пуза отца Ставросия) на ногах остались лишь пятеро дружинников, в том числе Степан Бадья. А еще батюшка и Пажопье.

Пятерка воев храбро защищала раненых товарищей. Батюшка, уже потерявший измятое о головы супостатов кадило, пустил в ход распятье с выкидухой. А Пендаль помогал им. Своеобразно помогал. Он, матерясь и богохульствуя, бегал, наматывая круги вокруг дерущихся, а сагрившиеся на него цверги наматывали круги за ним. Нужно признать, паровоз он собрал знатный. Не менее трех-четырех сотен карликов, косолапя, пытались догнать беззащитного крафтера. Но Пендаль уже давно понял, что самый противный противник – бегун. Когда он сильнее – от него хрен убежишь. А когда слабее – хрен догонишь. И потому, чуть ли уже не десять лет, качал пассивку «Бег». Куда там косолапым цвергам, он и от пчел-убийц когда-то убежать умудрился.

Один из карликов запрыгнул на плечи отцу Ставросию и вцепился в оселедец.

– Твою драть мать, прости, Господи! – от неожиданности вскрикнул бывший боцман.

Батюшка напряг шею, крутнул головой, и недомерок с воплем полетел в кусты.

Но не долетел. Из-за ветвей вынырнула серая тень и приземлилась уже с трупом в клыках. Шестидесятиуровневый вожак стаи чуть напряг челюсть, и двенадцатиуровневый цверг развалился на две половинки. Волк прищурился и, вроде даже, хмыкнул с улыбкой. Задрал голову и хрипло завыл, призывая стаю. Совсем неподалёку послышался вой других волков.

– … цырг, цырг, цы-ы-ырг! – заволновались коротышки.

– У-у-у-у-у-уа-а-ау-у-у-у!!!

– ДЕС-С ВА-А-А-АЛЬТ!!!

– Хозяин! Ваша ми… ваша ми… ми-ми-милость! Спасите! Помогите!!! Господин барон, я ту-у-у-ут!!! И-и-и-их мно-о-о-ого-о-о-о!!!

– Чо? Неужто жив отморозок? – пробормотал шатающийся Бадья.

– Ну, слава тебе, Господи… Все, жопа вам, крысы сухопутные! – и батюшка плотоядно облизнулся. Цверги, округлив глаза и озираясь, испуганно попятились.

…

– Чаго там?

– Гости, – шикнула баба.

– Чаго? Какие кофти? Не угрызу я кофти, спеки ты мне бабка…

– Молчи, дурачина… Будто дома тебя нету… Гости-и-и!!! А у нас только репа. Хотя… а вдруг он, как раз репы купить хочет? Входи, мил человек. Не заперто… Замок-то старик ужо пять лет как пропил…

Дверца отрылась, и на пороге…

– Ой ты ж, боже мой! – захлопала глазами бабка.

– Мефты сбываются, – сказал дед. – Пухленький. Хорофенький. Румяненький…

– Ми-ми?

– Чаго?

– Спрашивает, ты извращенец-педофил али просто каннибал? Кстати, мене и самой антиресно… Да, и каннибал и педофил – енто разве не одно и то же ругательство, наподобие «пердун старый»?

– Рыбак я, фкажи. Ры – бак!

– Да какой ты рыбак? Лес кругом! Рыбак… В болоте вон, лягушек на динамит ловить – то ты мастак. Вот и вся рыбалка. И то, последняя, шо принес, ужо почти протухла. Ее до тебя еще пришиб стрелой дурак какой-то… А мы што хвранки ненормальные? Не могу я лягушатину есть… Ты когда…

– Ми-ми?

– Ой, да чего ты стоишь там, хороший мой? Заходи. Мы тебя… эээ… накормим… Репа у нас есть. Репа уродилась – чудо как хороша! Большая-пребольшая!

Колобок вкатился, доверчиво залез на стол и начал рассказ.

– Ми-ми-ми. Ми-ми! Амми-ми-и-инь! Ми-ми! Ми-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и… Аве Мария! Ми!

Дед потихоньку подошел к двери, подпер ее поленом. Баба, улыбнувшись, кивнула и втихаря показала ему знак «Ок».

– Ми! Ми-Ми! Ми-и-и! – колобок выпростал ладошки и оскалил зубки, показывая, насколько страшная была ведьма, укравшая княжну.

– Да ты што??? – всплеснула руками баба. – Говоришь, клеймо? Лилия? Прямо на лбу, хоть и под платком? А у нашей внучки – лилия на щиколотке! Сделала «Татушку прико-о-о-ольную» … Тьфу, дура! – Баба сплюнула на земляной пол. – Бабочку нужно было колоть. И непременно на ягодицах! Как в мое время делали… Хочешь, покажу?

– Ми-ми! – колобок аж отпрыгнул, замахав ладошками. И в этот момент острый нож возился в стол. Аккурат в то место, где он только что был.

– Нет, ну фто ты будеф делать… – пробормотал дед. – Какой фустрый…