Рыжий дьявол

И Алексей забыл, отгородился от действительности.

В общем-то, он жидкий был парень, с гнильцой. Но все же заниматься им стоило.

В жизни нашей существует два уровня. Уровень света и уровнь сумерек. Граница меж ними зыбка, неотчетлива и переступить ее не так-то уж трудно. Но все же надо решиться на это, надо суметь сделать первый шаг! Алексей не сумел… И сломался. Сломался как раз на самой черте. Но как бы то ни было, остался по эту сторону.

СПАСТИ ОТ САМОГО СЕБЯ

Теперь мне все было, в принципе, ясно. За исключением одной только детали.

Откуда, недоумевал я, откуда же взялись его ночные страхи? Весьма предметные страхи – постоянное ожидание мести, боязнь преследования… О какой мести может сейчас идти речь? Ведь он же выполнил все, что требовалось. И, таким образом, как бы оправдался в глазах ребят.

Вопрос этот заинтересовал меня чрезвычайно. И я спросил Алексея напрямик. И он ответил, растерянно разведя руками:

– Так ведь я же потом вернулся к Грачу! И подобрал его украдкой. Вернее… – он запнулся, – то, что от него осталось. И в ту же ночь отвез в больницу.

– И говорил там с хирургом, с Ольгой Никодимовой.

– Ты и про это уже выяснил?

– Натурально. И я вот чего не пойму: зачем ты упомянул тогда о кирпичном заводе? Зачем раскрыл себя? Это было неосторожно… Ведь если бы по твоему следу шел не я, а кто-нибудь другой, представляешь, что было бы?

– Представляю, – проворчал он угрюмо, – я и сам не могу понять: как это я сболтнул? Наверно в панике, впопыхах… Потом-то я спохватился, сообразил, но ведь сказанного не воротишь! Вот после того я и спать перестал… Ты сам посуди: если бы в кодле узнали что я пытался Ваську спасти, там сразу бы решили, что мы с ним заодно, что я от него не вовсе отрекся… И тогда они пришли бы казнить меня самого.

„Других казнить ты, значит, можешь, – гневно подумал я, – а себя самого – вон как бережешь!"

Я подумал так, но промолчал: очень уж он был все-таки жалок. И потом спросил, глуша раздражение:

– Но если ты такой пугливый, как же ты, черт возьми, смог к нему вернуться? Как ты решился?

– Что-то толкнуло, – он развел руками, – что-то заставило… Я вообще плохо тогда соображал; все было, как во сне.

И вот эта фраза примирила меня с ним.

– Хорошо… Ну, а откуда ты все-таки узнал о его смерти? Кто тебе сообщил?

– Да это мать, – сказал он, – это она звонила. Она же ведь – мой посыльный! Вот еще кто мается не меньше моего. И ничего не знает толком, не поймет, мечется в панике… Жалко старуху.

– Ну так вот, – сказал я, – ни ей, ни тебе беспокоиться больше не о чем! За тобой, действительно, следили. Но теперь в кодле знают о твоей болезни… До Ольги Никодимовой они, слава Богу, не добрались, но в Алтайской клинике – у твоего психиатра – были. Это точно.

– Да ну? – дернулся он. – И что?

– Как видишь – ничего. Проверили все и поняли, что ты не опасен… Это самое главное!

– Значит, что же – прошептал он, – значит, я теперь…

– Да! Можешь спать спокойно. И, во-вторых, все вообще изменилось, учти это. Самого Каина больше нет здесь, он испарился, ушел. В какой-то другой район.

– В какой?

– Вот этого я пока еще не знаю…

– А каким это образом ты все узнаешь, до всего докапываешься? Кто ты – начистоту?

– Такой же, как и ты, – сказал я, улыбнувшись, – бывший блатной. И я ненавижу таких, как Каин! И вот помогаю тебе, чем могу.

По мере того, как я говорил, Алексей преображался, облик его становился иным, и я подивился случившейся перемене! Плечи его распрямились, муть отошла от глаз. И, заглянув в них, я впервые увидел истинный их цвет. Глаза его были светло-карие, с золотистым отливом. Их уже не ослепляла тоска, в них светилась надежда.

„А ведь он, по-своему, интересный парень, – подумал я, – и раньше, наверное, нравился девушкам".

И тут же по краю моего сознания – прошла еще одна, новая мысль.

– Послушай, – сказал я, – а с той красоткой, которая погубила Грача, ты лично знаком?

– Видел несколько раз… А что? Она и вправду красотка. Первая в Очурах. Да что – в Очурах! Отсюда до Северного полюса другой такой не найдешь, не сыщешь…

– И как ты считаешь, она действительно была виновата? Ведь кто-то же выдал вас… Может, она?

– Вряд ли, – поморщился Алексей. – Даже если Грач и сказал ей что-нибудь, трепанулся, все равно… Клавка – баба своя!

– Как то есть своя?

– Ну, у нее есть брат, и он тоже налетчик. Только он в другой кодле. Тут, в тайге, пасся не один только Каин…

– И какая у этого брата кличка?

– Ландыш. Нежная кличка! Это у него фамилия такая: Ландышев.

– А вообще Клавкина семья, – спросил я, – она здешняя, коренная?

– Приезжая… Грач мне говорил, откуда они, только я позабыл.

– В сельсовете, стало быть, могут и не знать ничего о Клавке, – пробормотал я. – Ну, а Каин? Он-то знал?

– А какая в конце концов разница? Дело же вовсе не в Клавке! О ней почти и не было разговора… Каин ведь как повернул? Раз ходил в сельсовет – значит, мог столковаться с властями. Значит, ссученный… А все эти слова о любви для Каина – „зола".

– Он, что же, баб не признает, не интересуется ими?

– Он только собой интересуется! А бабами, конечно, пользуется, – почему бы и нет? Но вообще-то ему на все плевать. Или, как он сам говорит – блевать!

– Так кто же все-таки выдал вас? – спросил я погодя. – Может, и правда, Грач?

– Нет, не похоже, – сказал Алексей. – Ведь и в тот раз, когда он ночью ушел с малины, он тоже был у нее…

– Н-да, – процедил я, – новая загадка!

– Эх, если бы узнать, кто, – хрипло, тяжело вздохнул Алексей, – если б точно установить. Я бы с ним тогда расквитался. За все! И за Грача, и за себя!..

Он еще хотел что-то сказать, но в этот момент воротилась Макаровна, и наш разговор пресекся, его уже нельзя было при ней продолжать.