Перекрестки судеб

Только сейчас, только в этот момент понял Игорь всю безнадежность обрушившегося на него несчастья. Случилось что-то странное, непостижимое. Причем – и это самое главное! – случилось в его отсутствие… И ничего уже, в сущности, нельзя теперь ни изменить, ни поправить. Он понял это, угадал; битую карту не переигрывают – за нее просто платят!

Ах, он отлично понял это. Но все же попытался еще раз разговориться, разобраться в ситуации, как-то спастись…

– Послушай, послушай, – произнес он, запинаясь, с трудом шевеля помертвевшими губами. – Это какой-то бред… Чертовщина… Мы же толковали о разных вещах!

Я совсем в другом признавался! Я ведь – про что? Про чемодан. А то, о чем ты говоришь…

Он не докончил – не смог. Его толкнули в плечо и оттеснили в сторону. Из пивной, гогоча и топая, вывалилась шумная компания. Между Игорем и гитаристом мгновенно вклинился какой-то тип – распаренный, пахнущий потом и пивным перегаром. Возникла суета. Блатные разделились, раздались; их завертело в водовороте. И когда гуляки схлынули, Игорь увидел, что он – один. Один! Без своих! Гитарист и Роза исчезли, поглощенные толчеей. А может – бежали, воспользовавшись ею…

Они бежали. Но слова, оброненные гитаристом, остались. И наиболее отчетливо врезалось в сознание Игоря одно только слово – одно имя – Хмырь.

«Хмырь! Старый дружок, надежный парень. Конечно же, это он. Только он повинен во всем! Он с самого начала был в курсе всех дел. Он готовился к встрече. И подготовился – подыскал место, указал адрес малины… Что ж, он все сделал с толком, с умением. Выказал сноровку. И лишь в одном ошибся: не учел той случайности, которая помогла мне спастись… Хотя нет, – подумал Игорь тут же, – он и здесь не ошибся. Все время он был в выигрышном положении, бил наверняка. Я спасся – но какой ценою! Лучше уж было бы погореть тогда – со всеми вместе – попасть под облаву, угодить в милицию. Как я теперь оправдаюсь? Я опорочен, запятнан, а он, проклятый, чист… В глазах всей кодлы он по-прежнему – свой человек, надежный парень».

Игорь усмехнулся при этой мысли. И почувствовал, как поднимается в нем, подступает к самому горлу тяжелый, душащий гнев. Такой гнев, когда мутится в глазах и все вокруг затянуто багряною пеленою. Такой – когда уже не думается ни о чем, кроме расплаты, кроме немедленной мести.

«Ты все сделал с толком, с умением. Ты ловко запродал меня, Костя, надежный парень, старый мой дружок. Но все же я цел покуда. И еще хожу по свободе. И разговор наш не кончен. И нож мой – при мне!»

Игорь отыскал Костин дом без особого труда. Это было дощатое, барачного типа, приземистое строение, расположенное на окраине города, в старом районе, славившемся богатыми своими садами.

Здесь все утопало в зелени, было захлестнуто ею. Пыльная, застывшая в безветрии листва тяжело нависала над оградами – роняла плотные тени и пахла томительно и хмельно.

Когда Игорь добрался сюда, уже вечерело. Низкое солнце катилось в багровой мути – закатывалось за крышу барака. С трех сторон барак окружал раскидистый запущенный сад. Косые вечерние лучи прошивали листву и плавились в оконных стеклах. Хоронясь за деревьями, в кустах – держась в густой их, душной тени, – Игорь долго, внимательно разглядывал здание; обшарпанный, грязный фасад, двустворчатую дверь подъезда.

Где-то тут обитал Костя Хмырь; именно по этому адресу посылал Игорь все свои письма.

Он решил проверить: нет ли в доме других дверей. Осторожно обошел барак кругом, обследовал его и возвратился удовлетворенный. Вход имелся только один. Все, таким образом, складывалось удачно. В сущности, Хмырь был почти уже пойман, был у Игоря в руках! Разминуться они не могли никак. Рано или поздно Костя должен был появиться здесь, пройти – и тогда…

Затаясь в кустах ежевики, Игорь погрузился в ожидание. Он сидел терпеливо и настороженно, а время между тем шло. Незаметно пали сумерки. Потянуло сыростью и прохладой. В недрах сада заварился, закипел туман. Белесые его волокна протянулись над кущами сада, над просторным, безлюдным в этот час двориком.

Повитый туманом, барак как бы отдалился, утратил четкость очертаний. Детали сгладились, стерлись; теперь были ясно видны лишь окна. Освещенные эти квадраты – оранжевые, белые, зеленоватые – обозначились сразу же с наступлением ночи. Они протянулись, вспыхнув, по всему фасаду, и только одно окошко (в самом центре, слева от входа) все время оставалось темным, слепым. Оно зияло, как провал, как пятно сгустившегося мрака.

Костя все не шел, не появлялся. И глядя на слепое это пятно, Игорь вспомнил, что в адресе Хмыря значилось:

квартира номер 2. «Стало быть, он тут как раз и живет, – подумал Игорь, – и сейчас где-то шляется, собака. Что ж, я подожду».

Игорь шевельнулся, устраиваясь поудобнее. Зевнул, стукнув зубами. Устало поднял воротник пиджака.

«Я подожду. Я дождусь! И прикончу его не просто, не сразу, не с одного удара, нет. Сначала я заставлю его признаться во всем. Буду резать медленно… Натешусь вволю…»

Было тихо. Только где-то за садом легонько позванивала, надрывалась гармоника. Потом музыка ушла. Постепенно угасли все окна в доме. Туман надвинулся плотней… А Костя все не шел – он так и не появился в эту ночь!

Утром Игорь выбрался из кустов – взъерошенный, в помятом, сыром пиджаке. И, потягиваясь и жмурясь, пробормотал с беспокойством:

– Где же он, этот чертов Хмырь?

Глава 9

А Костя Хмырь в это самое время занимался сходным делом – выслеживал Брюнета, караулил его. Он так же, как и Игорь, не спал всю ночь и одинаково устал и измаялся, и мысли его были примерно такими же…

Он стоял сейчас у только что открывшегося пивного ларька. В одной его руке была литровая пенящаяся кружка, в другой – зажженная папироса. А за поясом, под рубашкой, грелся тяжелый кольт.

Час был ранний, день еще только начинался, но вокруг ларька уже гомонили алкоголики. Багроволицые, опухшие, они похмелялись, перебранивались, скидывались «на троих». В шумном их окружении было удобно стоять, наблюдая за домом, куда скрылся Брюнет.

Место это было Косте Хмырю незнакомо. Здесь он не бывал еще ни разу. Начав вчера вечером слежку, он долго кружил по городу, обошел немало улиц и побывал по всем известным ему адресам. След Брюнета обнаружился за полночь – в одной из потайных спекулянтских квартир.

Оттуда Брюнет отправился к подруге – известной базарной проститутке по кличке Зебра. Пробыл у Зебры до света, а выйдя наружу – пошел прямо сюда. Причем шел Брюнет (эту деталь Хмырь сразу же отметил!) нерешительно, как бы нехотя. И прежде чем войти в дом – некоторое время слонялся у подъезда, петляя, озираясь опасливо… Почему? По какой причине? Вообще-то причин для такой осторожности могло быть сколько угодно. Сама их профессия требовала постоянной скрытности и тайны. При других обстоятельствах Костя не обратил бы никакого внимания на все эти мелочи; принял бы их как должное. Однако теперь – заподозрив приятеля – он решил проследить все его пути и связи. Решил выяснить все до конца.

Пиво в кружке кончилось… Протиснувшись сквозь толпу, он купил новую порцию. Заглянул в кружку. И отстранил ее, поставил на прилавок. Пить натощак кисловатую эту жижу не хотелось – было тошно… Сейчас же в ухо ему проговорил сипловатый, пропитанный спиртом голос:

– Что, браток, не идет?

– Нет.

– Что так?

– Отрава…

Костя сказал это равнодушно, не глядя на собеседника. Посасывая окурок, он разглядывал дом, возвышающийся напротив ларька – наискосок, через улицу… Внезапно там, около подъезда, появилась фигура в перепоясанном плаще и серой кепке. Она была видна лишь мгновение; промелькнула и исчезла в дверях. Но все же Хмырь успел различить знакомый профиль; вислый нос, подбритые усики, острый костистый подбородок. Он узнал характерное, давно знакомое ему лицо старого полтавского чекиста, начальника опергруппы. Опер скрылся в том же подъезде, что и Брюнет… Сбылись наконец все самые худшие опасения!

Кто-то легонько похлопал его по плечу. Спиртной, медлительный голос сказал:

– Что ж ты, браток, не пьешь? Ай-ай. Зря только выдыхается…

– Да не хочу, – отмахнулся Костя, – отстань!

– Ну, если не хочешь – давай я допью.

– Пей, – сказал с досадой Костя, – черт с тобой! Только не лезь, не мешай, понял?

– Так разве я мешаю, – обиделся пьяница. – Ты же все равно ведь не пьешь – стоишь, куда-то смотришь…

И тотчас же – при этих словах – из-за угла ларька выдвинулся человек с неприметной внешностью, в скромной одежде. Он пристально вгляделся в лицо Хмыря, обвел его стремительным, цепким, запоминающим взглядом. И растворился в людской толчее.

– Ты вроде бы недоволен чем-то? – спросил Брюнета Наум Сергеевич.

– Да не то чтобы недоволен, – хмуро усмехнулся Брюнет, – но все-таки… Слишком уж часто вы стали вызывать. А ведь для меня это риск. Вам – что? Вам не страшно. А мне это все однажды боком выйдет.

– Ну-ну, не будь таким нервным, – пробормотал начальник опергруппы, – что это у тебя за настроение с утра? Плохо спал, что ли? Или с похмелья?

Он нетерпеливо расстегнул плащ, бросил его на спинку стула. И затем – доставая из кармана бутылку ликера – сказал:

– Кстати, если – с похмелья, то вот… Сейчас разговеемся. Отличный ликерчик, импортный. Я же ведь знаю: ты любишь сладкое.

– Что ж, ладно, – ответил, помедлив, Брюнет.

– Ну, тогда садись. – Наум Сергеевич указал полусогнутой ладонью на стул. – Давай, брат, запросто… Выпьем, потолкуем…

– Потолкуем. Только – о чем? – Брюнет уселся, сопя. – Зачем вы все же меня вызвали?