Блатной

– Никак…

– В том-то и суть!

– Ну, хорошо, – сказал я тогда, – а ты? Как ты себя повел?

– Так я – при чем? – удивленно развел он руками. – Я был в стороне.

– Ну а я рядом. И что же? Там было много народу. Кто успел – тот сделал. Я не успел.

– Вот-вот. Сделал Девка. А почему? Шайка с кипятком-то ведь была у тебя в руках!

– Так уж вышло. Девка подскочил, выхватил…

– Нет, голубок. Ты сам ему отдал! Я хоть и оказался в стороне, но все видел. – Ленин придвинулся, задышал мне в лицо. – Не осмелился, не рискнул плеснуть; предпочел, чтобы марались другие!

– К чему ты все это говоришь? – спросил я негромко. – Хочешь обвинить меня в чем-то? Давай!

– Обвинить пока трудновато, – усмехнулся он, – но подозрения – это правда – имеются.

– Так изложи их! – Я приподнялся, глядя в круглые его, ледяные глаза. – Изложи свою мысль, черт тебя возьми! В чем ты меня подозреваешь?

– В том, что ты не наш…

– Кто же я, по-твоему?

– Хрен тебя знает. Марсианин… Из другого мира! Не из блатного – во всяком случае!

– Эт-то еще надо доказать! – заявил я. – Сам знаешь: без уличающих фактов…

– Кое-какие уже есть, – сказал он, – да, кое-какие. – Ты вот говоришь, что твоя мать проститутка, а отец ростовский босяк. Правильно? Что ты вырос в притоне… Так?

Все это я действительно говорил когда-то. И не раз. И теперь мне пришлось согласиться с Лениным.

– Допустим, – сказал я, изучая его и готовясь к очередному подвоху.

– Тогда растолкуй – откуда эта начинка? Вся эта твоя образованность, интеллигентность – откуда они? Кто приучил тебя к книжкам, к сочинительству – отец-босяк? Или мать-проститутка? Культурный был у тебя притон…

Я растерялся на мгновение; слишком внезапно нанесен был этот удар! Однако молчать нельзя было. И, подавшись к нему, сказал:

– Почем ты знаешь, может быть, я гений! Вроде Максима Горького. Слышал о таком писателе? Он тоже вырос в притонах. Но даже если я и выдумал эти дурацкие притоны, что из этого?

– Если выдумал одно, вполне можешь и другое… Все остальное.

– В остальном ты ничего не можешь мне предъявить! Меня многие знают. Знают по делам, по свободе! Все эти домыслы – на песке. Доказать ты ничего не сможешь. А вот я, например, могу тебя публично обвинить в том, что ты специально работаешь на сучню – подкапываешься под честных урок, порочишь их, ослабляешь наши ряды.

– А ты ловок, – сказал он протяжно. – Да-а-а, ловок… Интересно было бы с тобой колупнуться всерьез.

– Ну что ж, – сказал я, – рискни.

– Рискну, – спокойно ответил он, – только не сейчас. Потом как-нибудь. Посмотрю еще на тебя. Поприглядываюсь.

Ленин, в общем, угадал все точно. Я и в самом деле был Марсианином – был чужим здесь, пришедшим со стороны! Но ему я, конечно, не мог тогда признаться в этом…

Теперь наконец пришла пора оглянуться на прошлое. Впереди еще длинная водная дорога, многие сотни морских миль. Кораблю предстоит пройти Татарский пролив, затем – пролив Лаперуза. Миновать туманные берега Японии, скалистый и ветреный Сахалин. А потом – пересечь Охотское море, седое, мутное, дышащее осенней стужей.

Там корабль еще долго будет идти, поднимаясь к шестидесятой параллели, будет вздрагивать и скрипеть, зарываясь в пену, переваливаясь в соленых бурунах… И, воспользовавшись случаем, я хочу припомнить свое детство и юность и рассказать обо всем подробно.

Рассказать о том, как рухнула и распалась моя семья, как я начал бродяжничать. Как и с чего это все началось.

Часть вторая

Шторм над Россией

Глава 1

Подмосковье

Если лагерную мою жизнь проще всего изобразить графически – углем, черной тушью, – то детство и юность мои живописны, пестры, исполнены сочных бликов и ярких тонов.

Стоит только прикрыть глаза, на мгновение заслонить их ладонью, и тотчас же передо мной возникают подмосковные сосны – сквозная, синяя, прошивая солнцем хвоя, оранжевые стволы и белый песок…

Под шумящими этими соснами, в дачном поселке Кратово, прошли все мои ранние годы. Обширный наш поселок принадлежал Всероссийскому обществу старых большевиков и политкаторжан; здесь жили семьи участников революции, ветеранов подполья и героев Гражданской войны.

Одним из организаторов этого общества был мой отец – Евгений Андреевич Трифонов.

Я вижу его отчетливо, как живого. Вижу, как он улыбается, морща брови, поблескивая стеклышками пенсне; как грустит он и гневается (лицо его при этом твердеет, становится угловатым, словно бы вырубленным из камня). Вижу, как идет он по улицам поселка – размашисто, чуть косолапо, по-кавалерийски, плотно вбивая в пыль каблуки армейских сапог.

Кадровый офицер, он презирал штатскую одежду, все эти галстуки и пиджачки. Он всю жизнь носил военную форму. Только ее! И таким остался в моей памяти навечно: гимнастерка, орден Боевого Красного Знамени (у него был орден за номером 300), скрипучая портупея, кобура на ремне.

Поясной этот ремень – широкий, желтый, с металлической пряжкой, на которой поблескивала выпуклая звезда, – пожалуй, запомнился мне сильнее всего. Отец нередко сек им меня, наказывал за провинности: за разбитое из рогатки стекло, за костер, который я разложил в дровяном сарае, играя в индейцев…

Тщедушный, маленький, лопоухий, я уходил после порки, держась обеими руками за саднящий, ноющий зад; на нем еще долго потом багровел отпечаток пятиконечной звезды.

Я уходил, преисполненный горя и обиды… Но, впрочем, долго обижаться на отца не мог: он ведь учил меня за дело! И говорил, посмеиваясь:

– Провинился – терпи. Ты же казак! Терпи, атаманом будешь.

И еще он говорил:

– Вообще, не бойся битья. Не смей бояться. Помни – от этого не умирают.

И еще:

– Умей держать удар, принимай его без опаски. И уж если случится драка – не плачь, не беги. Отбивайся, как можешь. И самое главное, не бойся! Хитрить в схватке можно, трусить нельзя.

Он много так беседовал со мной и с братом моим Андреем, но чаще со мной. Может быть, потому, что мне чаще попадало…

– Чему ты учишь ребенка? – порою спрашивала его Ксеня; смуглолицая и хрупкая эта женщина заменяла нам мать. Она была хорошей мачехой, отнюдь не такой, о каких рассказывают в сказках. Она относилась к нам с заботой, жалела и воспитывала нас, как могла. – Разговоры о драках, о битье, по-моему, только портят малышей.