Таежный бродяга

– Очень приятно, – прогудел человек в унтах. – Скрипицын! – Крепко, коротко стиснул руку Михаила, оглядел его сощурясь, ощупал взглядом лицо, пушистый, в пестрых разводах шарф…

«Залетный, – подумал он, – и настороженный какой-то. Поди разберись, чем ты тут дышишь?»

– Далеко направляешься? – спросил он погодя.

– Нет… а вы?

– Что – я?

– Далеко?

– Да как сказать, – задумчиво поднял брови Скрипицын. – Здесь любой конец неблизкий… Тайга! – Он моргнул глазом. – Ты эти места хорошо знаешь?

– Не особенно. Так, в общих чертах.

– Недавно только прибыл?

– А что? – сказал, кривя губы, Михаил. – Заметно?

– Конечно.

– Это почему же?

– Да вообще. – Скрипицын неопределенно пошевелил пальцами. – Больно уж вид у тебя такой. Этот шарфик, то-сё…

И он неожиданно качнулся к Михаилу и цепко ухватил его за край шарфа.

Широкая его пятерня лежала на отвороте михаиловой тужурки – на самой груди – плотно лежала и тяжело, и, чувствуя эту тяжесть, Михаил отшатнулся резко.

– Да не бойся, – лениво, затягивая слова, сказал Скрипицын.

– А я и не боюсь! – Михаил по-прежнему держал на коленях двустволку, легонько оглаживал затвор. – Чего мне бояться-то?

– Тоже верно, – отозвался Скрипицын. – Нечего. В том и суть.

Он умолк внезапно. Челюсти его сжались. Зрачки дрогнули и застыли, и там, в глубине их, увидел Михаил отражение ночи; они смотрели мимо него, поверх, в морозную тьму.

Михаил поворотился. И побледнел – ему стало страшно. Близко, почти вплотную, стоял за его спиною приземистый, бородатый мужик. Шаткие отблески пламени лежали на броднях и овчинном его полушубке и тускло окрашивали ствол дробовика.

Он возник здесь бесшумно – Михаил не слышал его шагов, и это было непостижимо и страшно. Казалось, он все это время таился где-то рядом, вблизи костра.

«Конец, – решил Михаил, – подловили все-таки. Под-пасли. Они на пару работают – это ясно. Что же делать, о черт, что же теперь делать?»

Было недолгое молчание. Затем старик сказал, сбрасывая с плеч вещевой увесистый мешок:

– Чтой-то вы, ребята, приуныли? И костер у вас тухлый, ай-ай! Один дым…

Неторопливо, усталым движением расстегнул он полушубок. Опустился на корточки. Разворошил забитую снегом бороду.

– Костер – это верно, – отозвался Скрипицын, – плоховат… Заболтались мы тут! – Он натянул рукавицы, грузно двинулся в темноту. – Пойти, что ли, хворосту подсобрать…

– Ты сумку-то скинь, – посоветовал старик. – Оставь здесь – сподручнее будет.

– Что-о? – Скрипицын остановился, и сейчас же лицо его затвердело, оскалилось. – Сумку?

Он стоял вполоборота (была видна опущенная бровь, желвачок на щеке, угол твердого рта), и, глянув на него, Михаил подумал с облегчением: «Нет, эти двое незнакомы! Он сам чего-то боится… Только вот – чего?»

Скрипицын спросил негромко и сумрачно:

– При чем здесь сумка? Ну?

– Да Бог с тобой. – Старик усмехнулся, пожимая плечами. – Иди, коли хошь, с ней – дело твое. – Развязал котомку, извлек из нее котелок, привстал, зачерпнул снежку.

– Иди давай, топай, – ташши дрова! Кипятком хоть побалуемся.

Потом они пили чай. Потом укладывались угрюмо – ладили поздний свой ночлег, разгребали мусор, стлали пухлую хвою.

Костер полыхал теперь высоко и ровно – без дыма. Ветер ослаб, и над сонными путниками, над остриями черных елей обнажилось небо; оно полно было блеска и холода.

– Стужей пахнет, – сказал Скрипицын. – К утру градусов на сорок завернет – не менее того… Н-ну ладно. – Он завозился, уминая подстилку. Улегся. Протянул подошвы к огню. Телогрейка его задралась, приоткрылась, и оттуда – из-под полы – выглянула кобура пистолета.

И, всматриваясь в рыжую эту кобуру, Михаил поежился зябко; опять пробудилась в нем давешняя тревога. Вдруг он заметил лицо старика.

Старик не спал, помаргивал, чадил цигаркой, тоже следил за Скрипицыным… Потом он выплюнул окурок и покосился на Михаила. И тотчас же оба они прижмурились, затаились, отворотясь.

Они долго так лежали – недвижно и немо.

В тишине, над пустынными северными снегами, посверкивала и медленно кружилась ночь, она кончалась уже, и луна поблекла и словно бы выцвела. И созвездия сдвинулись к западу. И, запрокинув лицо, щурясь в стылое небо, Михаил думал: «Надо спасаться, пока не поздно! Надо бежать! Этот тип с пистолетом, старик этот – чего они хотят? И кто за кем здесь охотится? Не поймешь…» Мысли путались и были мутны, но чувство тревоги не иссякало в нем, гнездилось прочно. И все сильней одолевало его отчаяние. Надо спасаться, но как? Здесь же ведь глушь, бездорожье. Куда я денусь, куда пойду? Все равно загину – в снегу, в проклятой этой пустыне».

Зловеще и низко пылал над ним полярный ковш – семь зеленых огней, семь звезд Большой Медведицы. Ледяные звездные лучи тянулись к ресницам и покалывали глаза. Михаил заслонился локтем, вздохнул. Стало жалко себя, так жалко – до слез.

В это время Скрипицын сказал:

– Эй, батя, ты чего опять смотришь? Все смотришь и смотришь. Спи.

И старик ответил:

– Да вот смотрю – думаю… Где же это мы встречались? – Он поскреб косматую свою бороду, хрустко зажал ее в горсти. – Слышь-ка, а ты, часом, не геолог?

– Ну, допустим, – отозвался, покашливая, Скрипицын.

– А ведь я тебя знаю, однако. Видел.

– Где?

– Недавно где-то…

Старик затих, пожевал ртом и затем стремительно: