Таежный бродяга

– Знаю, – сказал, – точно! Ты осенью был в Салехарде?

– Ну, был.

– Стало быть, я там тебя и видел. В чайной, на углу, возле склада… Мы с ребятами похмелялись, а ты как раз подошел, помнишь?

– Постой, постой.

Скрипицын сел, упираясь кулаками в снег.

– Ты, что ли, с Лукьяновым был?

– С ним, и с Гришкой, и еще с этим – как его? – мордатый такой, в очках.

– Вер-рно, – согласился Скрипицын, – все верно! Это ж друзья мои. – Он хохотнул. – Вот так история! Теперь и я припоминаю… Ты у них проводником служил?

– Ну да. Ходил с партией по низовью. До недавнего…

– Забавно, – ухмыльнулся Скрипицын.

Они говорили быстро, перебивая друг друга и трудно сдерживая волнение. И, слушая отрывистый этот разговор, Михаил подобрался весь, поднял голову.

– Забавно, н-да. – Скрипицын размял папироску, прикурил от уголька. – Выходит, мы с тобой соратники! Фамилия твоя как?

– Фамилие мое будет Ананьев. – Старик улыбнулся. И сразу улыбка погасла. – Что ж это ты, – произнес он строго, – суетился тут, воду мутил…

– А что – я? – забормотал Скрипицын. – Что – я?

– А ничего. Перепугался… И меня с панталыку сбил… Тоже мне соратничек!

– Но, но, – сказал Скрипицын, – спокойно, батя. Ты на себя поглядел бы.

– Так ведь я – понятное дело, – развел руками старик. – Я подошел, вижу: непорядок. Больно уж компания сумнительная. Чего-то все дергаются, жмутся… А у меня, между прочим, в мешке соболя. Шестнадцать шкурок! Соображаешь? То-та. Еще горностай, куница… Добыча богатая.

– Соболя! – Скрипицын отмахнулся пренебрежительно. – Это все, батя, мелочь, пустяки. Вот здесь… – Он шибко ладонью похлопал по брезентовой сумке. – Знаешь, что здесь лежит? Золотишко!

– Золото? – почтительно проговорил старик. – Откуда?

– Из Урочища… Да это, в общем-то, не важно – откуда. Мощная залежь, вот что главное! Перспективная. Если расчеты подтвердятся, будем прииск закладывать.

– Да, – сказал Ананьев, – да, конечно. С таким грузом – ай-ай… Как же-шь ты рискнул – один, на ночь глядя?

– Так получилось. Машина в зыбуне застряла, шофер ноги проморозил. Ну, я ему доху отдал, а сам – пехом… Как-нибудь! Да теперь уж недалеко.

– В район, что ли, топаешь?

– Туда.

– Стало быть, по пути.

Помолчали. Потом Скрипицын продолжил:

– Смешно! Ну, этот чернявенький, кудреватенький – ладно. Молодой еще, квёлый. Но мы-то, мы – таежники, старые лесные волки!..

Михаил мгновенно поднялся, шагнул через огонь, давя угли, разбрызгивая искры.

– То есть как это – квёлый? – сказал он вздрагивающим от обиды голосом. – Почему?

– Садись, – Ананьев потянул его за рукав, – чего пенишься? Садись, потолкуем.

– О чем толковать-то? – Михаил выпростал руку. – И так ясно…

Он расстегнул тужурку, тронул внутренний карман. Пошуршал там, помедлил. И потом:

– У меня – деньги, – сказал с хрипотцой, – понятно вам? Двадцать тысяч. А вы… Эх! Да на моем месте любой бы забоялся.

– Ого! – Старик задрал бороду – удивился свыше меры. – Прилично… И куда ж ты с ними?

– В экспедицию, – сказал Михаил, – к ребятам. А вы думали, куда? – Он дернул плечом. – Бухгалтер наш заболел, вот пришлось… Думал, поспею дотемна…

– Это что за экспедиция? – спросил Скрипицын. – Чья?

– Академии.

– Из Ленинграда?

– А вы разве знаете?

– Я, брат, все здесь знаю. У вас начальником кто – Гринберг?

– Да, да. Семен Евсеич. Большой, кстати сказать, знаток здешних мест.

– Ну вот, – кивнул Скрипицын, – вот и разобрались. – И, поворотившись к старику, он добавил скороговоркой: – Историей интересуются. В старых рукописях ковыряются, вообще всякое старье собирают. Ну и раскопки ведут…

– Раскопки первоначальных казачьих поселений! – Михаил заметно приободрился и говорил теперь уверенно, легко. – Вы слышали, друзья, о Мангазее? Этот город возник в начале XVII столетия – просуществовал, правда, недолго, но оставил по себе прочную память. В сущности, он послужил как бы трамплином для сибирских землепроходцев, первой ступенью на пути к освоению этой вот земли.

И, сузив глаза, он медленно, пристально, осмотрелся по сторонам.

– Колоритная земля! Непомерная, изобильная, суровая. Сколько здесь крови лилось!

По земле, по увалам и зарослям, протекли красноватые мутные тени… Стало светать. Стал виден недальний ельник – щетинистый, островерхий, весь испятнанный бликами. Стали стволы отчетливыми и плоскими, и все ярче стала проступать за ними косая, струистая полоска зари.

Ананьев сказал, поднимая мешок:

– Что ж, ребята, кончай ночевать. Потопали!

– Н-да, переночевали, – хмуро усмехнулся Михаил. Зевнул, стукнув зубами. Закинул за плечо ружье. – Весело переночевали, ничего не скажешь!

Темноволосым, кудрявеньким этим пареньком – как вы, вероятно, уже догадались, – был я сам. Я лично. (В ту пору у меня и действительно имелись кудри!) И повел я этот рассказ от третьего лица – как бы со стороны – для того только, чтобы легче было показать все свои слабости, мелкие страхи и душевные метания…