Срок для адвоката

– Марк, ты будто не знаешь, какая у нас загрузка. По пятнадцать дел в месяц. Я ребёнка своего почти не вижу. Да и не знал я, что ты тут, рядом. Тебя же в Западную Украину направляли, нет?

– Да. Но я на последнем курсе женился, жена из Николаева, поэтому перераспределили сюда. Ну а ты как? Говоришь, ребёнок. Сын? Дочка? Сколько лет?

– Дочка. Два годика.

– А у меня сыну – четыре. Живёшь в Херсоне?

– Нет. В Белозёрке. Час езды от Херсона.

– Так, ладно, и когда семьями встретимся? Хоть на твоей, хоть на моей территории?

– Запросто, Марик, встретимся, конечно. Вот чуть разгребусь с делами… – и вдруг без всякого перехода совсем другим тоном: – А ты по цыганскому делу приехал?

«Откуда узнал? – мелькнула мысль. – А, наверное, следователь сказал, у которого я о нём спрашивал».

– По цыганскому. Вот ордер на защиту Марии. Слушай, а что это тут у вас, в Херсоне, происходит? Женщина, мать-героиня, спасая сына, разгоняет шпану детским велосипедом, и за это вы её арестовываете и вешаете вторую часть статьи двести шестой?! Ну какое к чёрту особо злостное хулиганство? Как мог быть детский велосипед «предметом, специально приспособленным для нанесения телесных повреждений»? До семи лет лишения свободы! Что за бред, Вова? Здесь вообще двести шестой и не пахнет.

– Марк, ты многого не знаешь. Многого! Тут такая заваруха вокруг этого дела. Бунт же был! Народ обезумел от цыганского беспредела. Приказано с самого верха «топить» цыган по полной программе! К нам каждый день поступают десятки звонков от «трудящихся» города узнать, не спускаем ли мы дело на тормозах. Народ, Марик, крови хочет! Цыганской крови!

– Я понимаю. Но ведь ты же юрист. Ты-то, Вова, хоть сам понимаешь, что Мария сидеть не должна?

– Я понимаю, но этого мало. Дело на контроле в прокуратуре республики. Я о нём докладываю прокурору области каждый день. А ты понимаешь, каким будет суд?! Телевидение, пресса! Да они тебя живьём сожрут вместе с твоей Марией!

Ну, телевидения и прессы Марк как раз и не опасался. Ему уже не раз приходилось в ходе судебного процесса менять общественное мнение. Но тут случай особый.

Город пережил абсолютно новое для того времени явление – настоящий бунт горожан против цыган. Фактически поддержанный властями.

«А ведь он прав. После того как западные голоса смешали с грязью, а украинская власть уже получила разнос из Кремля, конечно же, и прокуратура, и суд будут под таким давлением, что шансов на победу у меня раз два и обчёлся, – с горечью подумал Марк, – и даже Верховный суд Украины мне не поможет. Он против воли Москвы уж точно не пойдёт».

– Послушай, Вова, но ты ж нормальный парень. Мы же с тобой четыре года были одна команда. Мария – старая больная женщина. И мы-то с тобой знаем, что она невиновна! Ну что, мы допустим, чтоб её посадили? Да ещё и на семь лет?

Мудко встал из-за стола, подошёл к двери кабинета, открыл её и выглянул в коридор. Затем плотно прикрыл дверь, придвинул свой стул поближе и полушёпотом произнёс:

– Слушай, старик, Люба, клиентка твоя, предлагала мне кое-что, – и он продемонстрировал характерный жест, потерев несколько раз большой и указательный пальцы правой руки друг о друга. – Ну, я, конечно, её послал. Сам понимаешь, как цыганам доверять можно. Да и вообще…

– Взятку? – таким же полушёпотом спросил Марк.

– Ну…

– Идиотка! Правильно, что погнал её. Нам ещё этого не хватало.

– И я так думаю, – кивнул Володя.

Они ещё немного поболтали, Марк оставил свой адвокатский ордер, и, договорившись созвониться и встретиться семьями, они по-дружески расстались.

Вторая встреча

Прошло дней десять, и в юридической консультации Марка снова появилась Люба Михайчак.

Она долго рассказывала, как ещё неделю назад в Киеве попала на приём к Соловьёву, второму секретарю ЦК КПУ, вручила ему жалобу и попросила помочь, хотя нисколько не надеется на эту помощь.

– Марк Захарович, я очень боюсь за маму. Боюсь за её здоровье. Она и дома-то болела часто. И она не выдержит… в тюрьме. Ну попробуйте хоть что-то сделать. Если надо деньги, вы только скажите. Мы соберём.

– Люба, ты мне эти разговоры брось. Во-первых, ни я, ни следователь на это не пойдём. А во-вторых, деньги тут бесполезны. После бунта в Херсоне дело на контроле у прокурора области. Ты понимаешь, что это такое?!

– Я не понимаю, но… неважно. Если ничего не делать, то мама до суда не дотянет и защищать вам будет некого. Пожалуйста, ну придумайте что-нибудь! – умоляюще сложив руки, Люба поедала Марка своими огромными тёмно-карими глазами.

Этот взгляд привораживал, втягивал в себя, и Марк невольно подумал о гипнозе, которым многие цыганки владели в совершенстве, успевая за пятиминутный разговор раздеть любого прохожего до нитки.

– Хорошо, Люба. Принеси мне оригиналы справок о болезни матери, копии которых мы прикладывали к жалобе в ЦК. Съезжу в Херсон ещё раз. Заявлю ходатайство об изменении ей меры пресечения на подписку о невыезде в связи с плохим состоянием здоровья. Враз просветлевшая Люба исчезла. А назавтра притащила Марку целый ворох справок из больниц и поликлиник, подтверждающих многочисленные болезни её матери.

Предварительно созвонившись с Володей, Марк через несколько дней снова встретился с ним в том же кабинете.

Первое, что он заметил, – это совершенно убитое настроение своего друга. Коротко пожав Марку руку, он молча указал на стул напротив. Марк присел.

– Ты чё такой кислый? С женой поругался? – будто не замечая сухости приёма, попытался шутить Марк. – Если да, то ты ж помнишь: «День поссорит – ночь помирит».

Володя молча смотрел мимо него в окно.

– Слушай, я со своей никогда не ругаюсь, – решив, что попал в тему, продолжал Марк, – потому что всё равно будет так, как я молчу…

– Марк, завязывай шуточки, – вдруг взорвался Мудко. – Я только что от прокурора области. Задолбал он меня твоими цыганами. Ни одна собака признаваться не хочет. Или молчат, или несут какую-то пургу. А шеф из меня жилы тянет да обратно в Белозёрку загнать обещает. Ты с чем приехал? Что случилось?

– Смотри: вот моё ходатайство об изменении меры пресечения. Вот справки, подтверждающие наличие у Марии кучи болезней. Вот справка домоуправления в Николаеве о том, что площадь дома её двоюродного брата позволяет Марии проживать с ним, и заявление этого брата с согласием на проживание сестры. У тебя есть все основания изменить ей арест на подписку о невыезде. Ну какой смысл гноить её в камере?

Мудко взглянул на Марка как на инопланетянина, только что свалившегося с неба.

– Марик, у тебя что, уши заложило?! Ты меня не слышал?! Тут уже два дня комиссия из ЦК КПУ работает. Прокурора области дрючат в хвост и в гриву! А он на мне отрывается, – он нервно вскочил и зашагал по кабинету. – Да ещё и эта клятая общественность… и пресса: «Вы там случайно цыган выпускать не собираетесь?» А тут ты… со своими ходатайствами. Я понимаю, у тебя в адвокатуре в твоём Николаеве всё тип-топ. Наши заботы – по барабану. Только ты врубись наконец, дело это не рядовое. И шея моя – в двух сантиметрах от верёвки намыленной. Шаг – и нет меня. Тебе от этого что, легче будет?

– Вова, ну что ты сразу? Конечно, я и не думал тебя подставлять! Не чужие. Но и ты хоть немного на мою сторону стань: Мария-то невиновна! И ты с этим сам прошлый раз согласился. Ну давай подумаем вместе, что можно сделать.

Мудко задумался, продолжая мерить кабинет шагами. Марк видел, что он постепенно успокаивается, и тоже молчал, ожидая решения. Наконец Володя остановился напротив и медленно покачал головой:

– Не знаю, Марик. Честно, не знаю. Кроме того, что собирать всякие справки о болезнях, о наличии детей, ходатайства соседей, положительные характеристики, удостоверение «Мать-героиня» – ты сам лучше меня знаешь, что надо, – посоветовать ничего не могу. И то это тебе только уже в суде может пригодиться. Да… и уйми ты уже наконец свою Любу. Задолбала меня: «Возьмите деньги, возьмите деньги. Скажите, сколько надо?» Я б эту Любу давно уже закрыл, так на ней же висит куча малых детей – и своих, и чужих. Да ещё и беременна, рожать скоро. Но в следующий раз я её точно закрою. Так и передай.

Марк понял. Больше ничего он от друга не добьётся. «Не вовремя приехал. Совсем не вовремя», – с сожалением подумал он. И, пообещав поговорить с Любой и припугнуть её, расстроенный отправился домой.

Рубикон

Вернувшись в Николаев, Марк постарался забыть о разговоре в прокуратуре Херсона. До окончания предварительного следствия было ещё много времени, и он окунулся в другие дела. Но вскоре его вновь отыскала Люба. А затем напомнила то, что Марк хотел бы забыть.

– Марк Захарович, я была на допросе у следователя. Что же вы сразу не сказали, что вы с ним вместе учились и что он ваш друг? – набросилась она на него. – Вы же можете реально помочь моей маме. Только вы!

– Люба, я обещал тебе, что сделаю всё возможное, и это обещание я сдержу. Но только, как у нас говорят, в рамках закона. Это понятно?

– Да при чём тут закон, маму спасать надо! Мы готовы на всё!

– Люба, езжай домой и с разговором на эту тему ко мне даже не подходи!