Илимская Атлантида. Собрание сочинений

Нельзя сказать, что женитьба Андрея была для нас неожиданной. Мы ждали, когда это случится, не вмешиваясь и не торопя событий. Так же вели себя и родственники Насти.

Но все равно – это заявление стало неожиданностью.

Все смотрели на меня. Нужно было немедленно реагировать.

– Я не против. Я даже очень рад этому, Андрей. Думаю, родительское благословение вы уже получили?

– Получили, – подтвердил внук.

Паша тоже вставил слово:

– И я тоже не против.

– Ну, раз Паша не против, значит, дело в шляпе. Если позволите, я скажу по этому поводу несколько слов, пользуясь старшинством…

Я попытался рассказать молодым о том, что такое любовь, как ею нужно дорожить, и что делать для того, чтобы она продлилась всю жизнь… Скажу прямо: ничего путного из этой лекции не вышло, слова были какими-то чужими, ненастоящими, это сразу почувствовала моя жена:

– Утомил, дед, хватит. Это тебе не лекция в Доме культуры, – и сказала просто и сердечно: – Дорогие ребята, мы рады за вас, – она обняла и поочередно поцеловала Андрея и Настю. – Рассчитывайте на нашу помощь. Что такое любовь, не знаю, как не знаю, что такое воздух, небо, свет – это то, без чего человек жить не может. Смотрите на нас с дедом, и живите так же. Это называется – жить в любви и согласии…

Мы говорили до поздней ночи. Я рассказывал о том, как сорок лет назад просил благословения на брак у родителей Нины, как возражали ее сестры, как волновался и переживал я сам. На тот давний семейный совет съехались все родичи моей невесты, и каждый из них считал своей обязанностью высказать свое мнение, оспорить или поддержать решение молодых. Рассказывая, я одновременно наблюдал реакцию Андрея и Насти: было отчетливо видно, что подобные отношения между людьми им кажутся архаичными, оставшимися в глубине времен… Для меня же и моей жены Нины это была наша жизнь, казалось, вчерашняя.

* * *

…Все собрались в «большой» комнате. Не такой уж она была и большой по современным меркам: квадратная, четыре на четыре метра. Два окна выходили на улицу. Улицу от дома отделял палисадник, в нем росли куст смородины и куст черемухи. Еще одно окно открывало вид на летнюю веранду, где жизнь начиналась ранней весной, а затихала поздней осенью. Здесь завтракали, обедали и ужинали, обсуждали новости и отдыхали на диванчике, зажатом между столом и стенкой дома. Только сильные холода вытесняли оттуда обитателей, заставляя садиться за крошечный столик в теплой маленькой кухне, и жизнь сразу становилась скучной от тесноты и зимнего мрака за окном.

В полном составе семейство собиралось здесь редко, в дни рождения родителей или когда приезжал из Ленинграда брат. Сегодня причина полного собрания была особенная: мы с Ниной решили подать заявление в ЗАГС. Хотели подать тайно, за две недели до восемнадцатилетия Нины. Рассуждали мы так: испытательный срок закончится, а потом все пойдет по закону. Я долго уговаривал Нину зарегистрировать наши отношения. Почему я так спешил, и сам не знаю. Может быть, боялся потерять ее? Но мы каждый день были вместе, только на ночь расходились по своим «углам», я – в общагу техникума, она – домой. Мы давно поклялись в любви друг другу, и изменять этой клятве не собирались.

Нина хотела стать моей женой, но любовь и уважение к родителям и старшим сестрам удерживала ее. Она придумывала разные отговорки, но я убеждал любимую девушку, что родители не разрешат нам жениться, потому зарегистрироваться надо тайно. Я знал, что меня считали женихом незавидным. Ни жилья, ни работы. В конце концов, Нина сдалась, согласилась, но директриса Дворца бракосочетания, к которой мы попали на прием, оказалась хорошим психологом, долго выпытывала причины столь раннего брака и убедила Нину, что бракосочетание – это праздник, он не может состояться без родителей, друзей и близких. В тайне счастливый брак не делается.

Я сопротивлялся до последнего, но Нина согласилась с директрисой и заявила мне, как отрезала:

– Тайно в ЗАГС не пойду.

Как же уговорить родителей?

Пошли к сестре Катерине, зная ее мягкий и добрый характер.

Катерина повидала за свои тридцать четыре года всякого. Война, голод и холод, работа на производстве, тяжелая, до седьмого пота. Она научилась делу, которое пригодилось в дальнейшей жизни, стала швеей. Дважды выходила замуж, оба раза неудачно, мужья оказались пьяницами. Родила двух сыновей. Но при всех этих бедах, сердце ее не ожесточилось, она всегда была весела и искренне радовалась счастью других. Это редкое качество в человеке – радоваться за других, им обладают только чистые сердцем и сильные духом. С Катей было просто: не надо было ничего придумывать, осторожничать, боясь сказать что-то не то, о чем впоследствии пожалеешь.

…Мы рассказали Кате все. Она долго не раздумывала и радостно подтвердила свое одобрение:

– Да я уже давно ждала этого. Ну и что из того, что вы еще очень молодые? Это даже хорошо – будете воспитывать друг друга, так что к определенному сроку станете единым целым, как и положено в браке.

– Так ты не против? Поговори с мамой, она тебя послушает…

– Нет, Нина, извини, с мамой тебе надо говорить самой, в таких делах посредников быть не может.

– Я боюсь, Катя.

– А чего ты боишься? Что – мы Мишку не знаем? Вы сколько уже встречаетесь, года два?

– Почти три.

– Тем более. Наши родители свою судьбу сами решали: когда жениться, когда детей рожать. Ты – пятая у них.

– Все равно боюсь, Катя, с тобой мне легче будет.

Утром я с трудом дождался Нину. По ее лицу увидел, что разговор был нелегким.

– Ну как?

– Мама попросила подождать отца из поездки.

– А заявление в ЗАГС?

– Я дала слово, что подождем.

Отец вернулся через две недели. Мое ожидание этого события было трудным. Таких длинных дней и ночей у меня не было никогда. Все мысли об одном: что скажет отец, как решится наша судьба? Отец тоже не взял на себя единоличную ответственность и для решения судьбы «молодых» решил собрать семейный совет, попросил прибыть всех дочерей.

Из соседнего городка приехала старшая сестра Тоня с мужем. Женщина властная, привыкшая, чтобы все подчинялись ей, болезненно любившая порядок и чистоту, ради которых доводила себя до самоистязания. У нее было четверо детей, причем старшая – ровесница моей Нины.

Юность Антонины пришлась на суровые военные годы, и поэтому, хлебнувши бед и несчастий выше головы, сама сделалась суровой. Но это только с виду, неприветливость была ее маской, которая в родной семье сходила с ее лица, и Тоня становилась человеком добрым и жизнерадостным. Муж всегда прислушивался к ней, иногда позволял себе иметь собственное мнение, но не настаивал на своем, если вдруг возникали разногласия, жене уступал. Как бывший военный, он подчинялся старшему по званию, а старшим в семье была Тоня.

Пришла семья Чубуков, Юра и Шура. Шура была чуть помладше Кати, она больше всех в семье походила на отца. Лицо у нее было точеное, очень красивое, глаза – как два чистых и спокойных озерца. Она всегда носила хорошо сшитые платья, туфли на высоком каблуке. На улице на нее засматривались прохожие, не только мужчины, но и женщины.

Шура с Юрой объехали почти половину Сибири, и сейчас вернулись в Иркутск. Шура не хотела очередной стройки мужа, который с десятилетнего возраста колесил с отцом по стране, восстанавливая мосты и дороги, и это его бродяжничество невозможно было выветрить никакой силой.

Еще одна сестра, Галя, пришла вместе с мужем Васей, знаменитым игроком городской футбольной команды. Гале, родившейся перед войной, испытавшей в детские годы такие трудности, которые порой не выдерживают и взрослые, всегда хотелось иметь достаток. После свадьбы с Васей достаток появился, но вместе с ним пришло одиночество. Разъезды мужа на игры, на сборы, а по возвращении рыбалка, встреча с друзьями, выпивки, компании поклонников – все это огорчало и отдаляло Галю от мужа. Они существовали в двух состояниях: то жестоко ругались, то нежно мирились. Вася – высокий, сильный и красивый мужчина, был малообразованным. Перед войной окончил четыре класса, в войну учебу бросил, помогал семье. Играл в футбол. Бить по мячу – грамоты не надо, говорил он, и бил хорошо. Зимой играл в хоккей с мячом. Василий никогда не думал о будущем, жил сегодняшним днем. Вот и сейчас, немного помаячив в дверях комнаты, ушел в сарай – готовить рыбацкие снасти.

– Тут вы и без меня справитесь, – оправдался он с улыбкой.

Родители Нины – замечательные люди. Они похожи друг на друга: интонациями, движениями, взглядами. Сколько же они вместе претерпели! Война, выматывающий труд от темна до темна, надеялись вырваться из нужды. Дети вырастали, покидали небогатый родительский дом больше с радостью, чем с печалью. А родители старели, возраст брал свое, работать на производстве они уже не могли. Спасал огород, маленький садик, куры, корова. Все это создавало иллюзию благополучия, но только иллюзию. Одно они знали твердо: чтобы выбиться в люди, нужно учиться. Сами они не сумели выучиться, зато все их дети, за исключением Кати, получили хорошее образование.

Мою Нину они любили особенно. Она была послевоенная и родилась, когда родителям было уже за сорок, и по дому бегала первая внучка. Катя стала ужасно ими любима. Все, что они не додали старшим, досталось ей. Поэтому, наверное, известие о возможном замужестве младшей дочери они восприняли на удивление не радостно. По какому праву чужой человек хочет увести их счастье?

Мы с Ниной забились в угол дивана, стоявшего у окна, и оказались под перекрестным огнем множества глаз родственников. Мать Нины, незаметно вытирая слезы концом головного платка, на нас не смотрела, а только глубоко вздыхала.

«Повестка дня», разумеется, была известна всем, но требовался формальный зачин – ее оглашение председательствующим. Им, конечно, был отец.

– Вы все знаете, для чего мы тут собрались, – то ли с утверждения, то ли с вопроса начал он собрание.

Ответа не последовало, поэтому отец, чувствуя неловкость и смущение, продолжил, используя образы и иносказания:

– Сегодня я сел на вокзале в автобус, смотрю, в первую дверь заходит молодая пара, а у женщины на руках тоже пара, завернутые в кружевные конвертики близнецы. А у вас есть гарантия, что близнецов не окажется? – обратился он как будто ко всем сразу.

Понимая, что разговор уходит в сторону, Нина пошла в атаку первая.

– Мы хотим с Мишей пожениться, – так твердо сказала моя ненаглядная, что, казалось, никакого дальнейшего обсуждения быть не может.