Илимская Атлантида. Собрание сочинений

Не стихия виновата в таких разрушениях, не грунты, а бессовестные люди!

И если в новом регламенте не учесть, не предусмотреть какие-то обязательные нормы тщательных расчетов грунтовой обстановки, наметившийся процесс разрушения исторического центра старого Петербурга пойдет с ускорением и, в конце концов, станет необратимым.

Правительство Санкт-Петербурга весьма «чутко» прислушивалось к пожеланиям специалистов и недовольству широких народных масс. 6 июля 2004 года оно дало «добро» на уплотнительную застройку в историческом центре Санкт-Петербурга. Последовавший за этим строительный бум трудно описать и оправдать. Немедленно возводится невыразительное здание гостиницы в непосредственной близости от Михайловского замка, вызывающе искажающее уникальную архитектурную композицию Бренны. Аналогичный скучный объект появляется на задах Александринского театра.

И это только начало… В списке, утвержденном питерской администрацией, 320 подобных проектов.

Однажды Андрей спросил меня, показывая на трещины, побежавшие по стенам театра:

– Объясни мне, Константиныч, что происходит со зданием?

Вспомнив, как когда-то рассказывал об этом Кириллу Лаврову, я повторил свой рассказа Андрею по дороге в гримерную, и продолжил уже на месте. Присев на маленький столик, Андрей, не теряя внимания, понимающе меня слушал.

– Примерно половина зданий исторического центра Петербурга имеет под фундаментами деревянные элементы: лежни, сваи. Пока древесина находится ниже уровня подземных вод, она не гниет. Если же уровень понижается, древесина попадает в зону «аэрации», проще говоря – высыхает. Тут-то и начинается гниение. Здание неравномерно оседает с амплитудой до пяти сантиметров. При накоплении культурного слоя вокруг здания почвенная влага вступает в непосредственный контакт с кирпичной кладкой стен, которая, как фитиль керосинки, жадно всасывает влагу. Стены покрываются плесенью и «высолами», разрушаются при замерзании воды…

Упомянув, что подробно все это уже рассказывал Кириллу Юрьевичу, я продолжил.

– На осадку дома влияет и близкое новое строительство. Вокруг новодела формируется воронка оседания. Здания с подземными гаражами – основная причина повреждений исторического центра города. Впрочем, архивы еще дореволюционных судов хранят немало исков владельцев поврежденных домов к соседнему застройщику. Другими словами, соседние стройки влияли на рядом стоящие дома и раньше, но сегодня процесс стал интенсивней и повреждения тяжелее.

Как это касается здания театра? Да прямым образом. Новый комплекс «Лениздата», построенный в семидесятые годы, Лештуков мост и огромный поток машин по набережной реки Фонтанки нельзя сбрасывать со счетов, а также прокладку инженерных систем: теплотрасс, канализации, водопровода…

Андрей слушал меня, не перебивая, потом спросил:

– И что же делать? Ждать, пока театр развалится?

– Нет, ждать не нужно. Здание с трещинами – как больной человек. Его нужно лечить, а чтобы делать это правильно, нужно сначала обследовать. Определить, что именно происходит со строением, без комплексного обследования реальный диагноз поставить невозможно. Только после подробного изучения состояния дома, включающего шурфовку фундаментов, динамическое зондирование грунтов, геодезическое определение относительных осадков и кренов здания, проведение теплотехнического и пространственного расчетов, определение прочности несущих конструкций, можно установить: от чего и как лечить. Надо отметить, частные заказчики более ответственно относятся к комплексной реставрации. Они выполняют все требования, которые им предписывают исследователи. Городские власти, вероятно, из-за отсутствия средств, реагируют неохотно…

– Ну, хорошо, кое-что я понял. Но ты мне скажи вот что: не рухнет ли однажды вся эта наука нам на головы?

– Не рухнет, здание еще достаточно крепкое. А вот к лечению уже пора приступать…

– Ну, спасибо, утешил…

Этот разговор состоялся у нас с Андреем достаточно давно. Но только через восемь лет после него к проблемам БДТ удалось привлечь внимание властей, заманив в театр премьер-министра и показав ему трещины в стенах. Были получены высокие обещания о выделении средств на ремонт. Однако рядом идет проектирование нового квартала. От Апраксина двора до Фонтанки все будет сноситься, в том числе и комплекс «Лениздата», и строить будут новые здания. Как это отразится на творениях Людвига Фонтана, не знаю. Знаю только, что состояние театра и его фундаментов устанавливается обследованием – процедурой достаточно сложной, дорогой, требующей высокой квалификации и ответственности исполнителей. Обследование должно не только выявить места повреждений и степень снижения прочности конструктивных элементов, но также установить причины появления деформаций, дать прогноз состояния здания при соседнем новом строительстве. С этой целью необходимо комплексное применение геодезических, геологических, лабораторно-испытательных методов. В некоторых случаях требуется длительный мониторинг тех или иных параметров. Меры и технология усиления фундаментов должны быть адекватны причинам появления деформаций.

До этого ли будет инвестору, ведь ему нужен немедленный результат? Хватит ли сил у власти заставить инвестора сделать все это и проконтролировать. Самое главное – чтобы беды не случилось.

Сейчас, находясь на заседании Общественного Совета города и слушая восторженного докладчика, я все больше тревожился. Когда начались прения, первым взял слово Андрей Толубеев.

Я никогда не видел его таким взволнованным. И даже не думал, что он может быть таким эмоционально несдержанным. Чаще невозмутимый, внимательный, он заговорил своим поставленным голосом необычайно громко и возбужденно, с заметной хрипотцой от волнения. Зал сразу же очнулся от дремы. Похоже, большинство присутствующих ни само собрание, ни его решения не волновали. На то они и «общественные слушания», чтобы покорно прислушиваться к власти, извещающей народ о своих непререкаемых решениях и подчас чудовищных планах. Как говорится, молчание – знак согласия.

Толубеев нарушил традицию. Он полемически заговорил об опасности для судьбы центра города тех новых регламентных упрощений его охраны, которые только что были представлены на обсуждение. Андрей начал с неожиданного вопроса, обращенного к сидевшим в президиуме чиновникам:

– Офисы, гостиницы, деловой, чиновный центр – это все прекрасно. А что будет с людьми?

Его не поняли.

– Какими людьми?

– Обычными, которые живут в старых петербургских домах, что в самом центре и вблизи него. По большей части, в коммунальных квартирах. Да-да, огромное количество горожан по-прежнему живет в «Петербурге Достоевского» – без водопровода, канализации и других коммунальных благ, гарантированных властью. Я нисколько не преувеличиваю, вы все, сидящие здесь, знаете это не хуже меня. Получается заколдованный круг: купить себе новое жилье эти люди не в состоянии, поэтому вынуждены жить в таких неподобающих петербуржцам условиях. Когда-то они жили надеждой на городскую очередь, но теперь она упразднена. Власть давно отказалась от обязательств по отношению к своим гражданам, предоставив событиям развиваться естественным путем – как получится. Хорошо – предоставить этим людям отдельное жилье власть не может, – но провести ремонт в старых домах, сделать жизнь пожилых людей хоть сколько-нибудь сносной – разве это трудно?

В зале послышалось роптание, то ли одобрительное, то ли возмутительное. Смешались разные эмоции. Но Андрей упорно продолжал:

– Мы знаем, что ценность исторического центра Петербурга, как единого целого, превосходит ценность его отдельных памятников, даже самых выдающихся. Ведь только в своей целостности город включен в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Других городов, подобных нашему, в России, да и в мире нет. Но вместо того, чтобы сохранить это богатство, мы с завидным постоянством уничтожаем его ради сиюминутных доходов от сомнительных инвесторов, которые потом зачастую попадают в карманы нечестных дельцов. Посмотрите, даже на неприкосновенном Невском проспекте разрушено несколько зданий, я уж не говорю о Литейном, Вознесенском, Лиговском и Московском проспектах, где прекрасные исторические дома буквально разобраны по кирпичику. Неужели никто не видит, как в этот удивительный по красоте мир вползают алчные дельцы и агрессивные ультрасовременные постройки? Купол гостиницы «Ренессанс Балтик» на Почтамтской улице исказил панораму Исаакиевской площади. Комплекс «Серебряные зеркала» на Петроградской сделал то же самое с Петропавловской крепостью! Коммерческие надстройки на сталинских домах возле «Электросилы», исказили и облик исторических зданий, и перспективу знаменитого проспекта.

Андрей волновался, было видно, что наболело, что он много раз думал о том, что говорит сейчас, и это не просто слова – это его выстраданные мысли, его душевная боль. В этом – весь он сам.

– За последние сто лет над Петербургом как будто дважды взрывалась нейтронная бомба – в Гражданскую войну и в Блокаду. Население вымирало, здания оставались нетронутыми. Приезжали другие люди, и город вновь начинал жить. Перенос столицы в Москву в 1918 году тоже пошел на пользу городу – сберег почти всю старую застройку. В советские годы Ленинград считался городом провинциальным, на «шедевры» хрущевско-брежневского зодчества средств не хватало. Не хватило даже динамита для сноса всех старых церквей. Поэтому жилищное строительство велось на окраинах. От Обводного канала до Невского и от Александро-Невской Лавры до торгового порта город остался почти таким, каким он был в 1917 году. К сожалению, дома, как и люди, стареют…

В Петербурге насчитывается более одного миллиона квадратных метров аварийного жилья. Основной его объем расположен в исторической части города, дома дореволюционной постройки. Эти здания хоть и кирпичные, но несущие конструкции в большинстве – деревянные. Им по сто, сто пятьдесят, а то и по двести лет. Подвалы в них, как правило, затоплены, лестницы в аварийном состоянии, лепнина отваливается и падает на головы прохожим. Я занимался проблемой ветхого жилья и знаю, что даже при попытках власти что-либо подправить, осуществлялся «недоремонт», или вовсе его откладывали, короче, дома не обслуживались. Но какие бы ни были причины, люди ведь должны жить по-человечески!

Отремонтировать и расселить нужно огромное количество квадратных метров, потратить много времени, сил и средств. Но делать это надо! В аварийных домах живут люди с низким уровнем обеспеченности, часто социально неблагополучные. Что же, мы будем ждать, когда эти дома рухнут, и проблема разрешится сама собой?

Так Андрей своим гулким артистичным голосом, своим неравнодушным сердцем, своей смелой, болящей ото всех несправедливостей душой пытался разрушить «четвертую стену», неколебимо отделявшую простого городского жителя от важной и благополучной петербургской власти.

Выступление Андрея я запомнил в мельчайших подробностях практически дословно, потому что много раз возвращался к нему мысленно, анализировал, сопоставлял доводы. Меня волновала эта проблема лично, ведь я профессиональный строитель, много лет живу в Петербурге и чувствую свою ответственность за все, что в нем происходит.

Дальше Андрей говорил о том, что правила застройки, включая регламент охранных зон исторической части Петербурга, для того и создаются, чтобы согласовать в этом деле интересы всех слоев общества, чтобы эти правила устраивали каждого. Регламентацию строительного процесса необходимо максимально детализировать, как это предусмотрено международными нормами, которые исключают малейшее ущемление интересов жителей – тех самых «обычных людей», которые и составляют большинство населения мегаполисов. Такая регламентация должна распространяться и на высоту новых зданий, и на особенности строительства в петербургских грунтах, и на сохранение рядовой застройки, и на благоустройство дворов, и на общие требования к архитектуре новых построек, на так называемый «код среды».

Андрей закончил свое выступление тем, с чего и начал. Он напомнил, что Петербург – это его люди, те, кто из поколения в поколение обживали невские берега и создали, и сберегли неповторимую архитектуру великого города. Разрушая стену отчуждения между властью и горожанами, стену равнодушия и бескультурья, он призывал к бережному отношению к каждой реальной, пусть даже облупленной и заплесневелой петербургской стене, хранящей память о трагических и славных временах, о знаменитых и незнаменитых людях города святого Петра.

Ему даже не пытались возражать. Докладчик что-то говорил об опыте европейских городов, но Андрей убедительно доказал, что это сравнение неуместно – по всем параметрам!

Он сказал все, что надо, – говорил резко, бескомпромиссно, аргументировано. Добавить к его выступлению было нечего, возразить тоже. Мы выходили с Андреем из зала, и я по разговорам вокруг пытался определить, как наши титулованные земляки оценивают только что прозвучавшие слова выдающегося артиста. Но разговоров на эту тему, к моему удивлению, не было. Андрею улыбались, приветствовали, давая понять, что поддерживают его позицию, но вслух не высказывались.

– Похоже, здесь – по известному афоризму – «не место для дискуссий», – поделился я с Андреем своими наблюдениями.

– А где же место? – с горечью спросил Андрей. – Опять на кухне?

Увидев, что я подвожу его к машине, сказал:

– Пойдем пешком. Когда я смотрю на Невский – душа просветляется…

Я с радостью отпустил машину.

Домой нам по дороге. Мне – на Большую Морскую, Андрею – на Исаакиевскую площадь. Зашли в Елисеевский магазин. Андрею захотелось купить его любимое селедочное масло, а я попутно прослушал небольшую лекцию о знаменитом магазине. Андрей хорошо знал историю города, ведь он тогда работал над популярной телепрограммой «Петербург: время и место».

– Представляешь, это творение «купеческого модерна» ужасало современников. Тем более, напротив него сиял в своем «божественном классицизме» Александринский театр. Думаю, архитектор понимал, что он строит, но ему нужно было выполнить заказ Григория Григорьевича Елисеева – с одной стороны. С другой – все-таки сделать реверанс в сторону рассерженных ценителей изящных искусств. К «чудовищу» со временем привыкли – время все лечит, меняет отношение. И архитектурная мода, как и любая другая, тоже меняется…

Андрей вел телепередачу несколько лет, и, на мой взгляд, она была лучшей из всех просветительских программ, созданных в то время на канале «Культура». Я старался не пропустить ни одной. Мне все было интересно: появление первых петербургских яхт-клубов, биография Александра Маринеско, история Смольного института – первого элитарного учебного института для женщин, сложная и трагическая судьба Ольги Берггольц, похождения знаменитого графа Джулио Ренато Литта… Недаром в 2003 году Андрею Толубееву была присуждена Государственная премия за заслуги в области просветительской деятельности.

– Да, Елисеев был сказочно богат, но он хорошо понимал простую истину, которую наши сегодняшние бизнесмены забыли: нельзя не думать о «простых» людях. Его магазины были рассчитаны и на богатых, и на бедных, и на людей среднего достатка. Здесь продавались товары на любой вкус и кошелек, но непременно высокого качества…

– Мне кажется, Андрей, ты сам себе противоречишь. Ты протестуешь против современной убогой архитектуры, безликих зданий-аквариумов, и тут же говоришь, что мода меняется… Возможно, и к современным постройкам привыкнут, как к Елисеевскому магазину…

– Я говорю совсем не об этом… – он взял меня за руку и повел в крошечный четырехугольный дворик, каких множество на Невском проспекте. Этот был похож на колодец, глухой дворик – на всех четырех стенах отбитая штукатурка, железные двери – некрашеные, искореженные, на окнах первого этажа – решетки, так что не совсем понятно, что это такое – жилой дом или камера предварительного заключения. Асфальт вспучен, словно его кто-то изнутри взламывал отбойными молотками.

– Может быть, хочешь зайти в подъезд? Там еще хуже, уверяю тебя. Вот все это и нужно приводить в порядок, вот о чем я говорил сегодня… Страшно смотреть, а ведь здесь живут люди. Вот о чем надо думать прежде всего. Легче всего объявить дом аварийным, сослаться на трудности, а еще легче – снести старье и построить из стекла и бетона очередной блеклый бизнес-центр, их уже расплодилось в городе, как медуз в теплом море.