Горькое Жито Донбасса

– Дедушка, миленький, не надо меня на показ выставлять! Помоги мне поправиться, пожалуйста, тайно от всех, я тебя отблагодарю.

Старик согласился, устроил ее в своем жилище, козьим молоком питает, настоями из полевых трав отпаивает. Как окрепла Мария, силы ее восстановились, говорит пастуху:

– Вот тебе, дедушка, мои золотые сережки, моим отцом дареные. Снеси их в лавку к торговцу. За эти деньги купи шахтерскую одежку под мой размер.

Как старик выполнил это поручение, Мария остриглась накоротко, совсем под мужика, замаскировала свое лицо угольной пылью и пошла в контору в шахту наниматься.

– А ты что, впервой на руднике? Чего-то я тебя раньше тут не видал! Кем в шахте можешь? – спрашивает десятник.

– Могу стволовым, могу при конюшне, могу газомерщиком, – говорит Мария.

– Пойдешь газомерщиком! Завтра с утра выходи на работу!

Ходит Мария в образе газомерщика по шахте. Во все уголки заглядывает. Ясное дело, Алексея ищет. Все время молчком, с рабочими не говорит – это чтоб ее по голосу никто не опознал. Пуще глаза доверенную ей газомерщицкую лампу Вольфа оберегает. Лампа эта – штука капризная, заправляется керосином, фитилек эластичный имеется, подкруткой особой вниз-вверх регулируется, чтобы пламя или сильнее делать, или убавлять, повернешь не так – вообще погаснуть может. Горящий фитиль в этой лампе под стеклом помещается, по рискам на стекле газомерщик определяет, сколько в забое газу скопилось – так хитрый немец Вольф придумал.

Наконец подходит она к месту, где Алексей уголь рубит. Лампу свою за спину спрятала и тайком подошла к нему. Стала в сторонке за стойкой крепежной и глядит, как он кайлом породу чешет и сколотую породу бросает в санки. Остановился Алексей, чтобы дух перевести, тихо в забое стало.

– Алексей! – позвала она протяжно.

– Кто тут? – испугался мужик.

– Это я, Мария! К тебе явилась. Ко мне не подходи, тут Шубин рядом, шаг ступишь – пришибет тебя запросто. За что же ты убил меня, Алешенька? Не за мою ли к тебе любовь? Судить я тебя пришла! И слово мое будет таким: останешься ты навечно в темной шахте и быть тебе навек каменным человеком без сердца и без глаз.

Взмолился Алексей, на колени упал.

– Не губи! – взмолился. – Прости меня, заблудшего.

– Ну да ладно, – отвечает Мария, – я не злопамятна. Ты мне злом – я тебе добром. Живи, Бог тебе судья!

Рассмеялась и тихонько ушла, исчезла в темноте.

Вылез из шахты Алексей, спешно собрался и в свою деревню навсегда ушел. Как уходил, сказал дружкам:

– Страсть-то какая, Мария под землей бродит!

Тут по всему руднику шум пошел. Мария, мол, объявилась – привиденьем подземельным. Многим голос ее стал чудиться по забоям. Люди всякой тени сторониться стали, в шахту идти боялись.

Дело до начальства дошло. Привезли из церкви батюшку, отслужил он молебен, ничего не помогло. Уходить с рудника стали углекопы, приговаривая:

– Пропади пропадом она, эта шахта! Ужас как глубокая, воздуха не хватает, газу много, платят мало, а тут еще эта Мария. До добра это не доведет!

Призадумалось рудничное начальство, на уступки пошло, прибавило народу гривенник на упряжку. Все равно народ волнуется:

– Добавка-то хороша, спасибо. Только страшно. То один Шубин был, а теперь еще и Мария!

А Мария обдумала свой разговор с Алексеем и решила домой явиться. Темным вечером она постучала в окошко отчего дома. Удивился Трофим Антонович, когда дочку узнал.

– А ты знаешь, как на шахте ужасно говорят про тебя? – спрашивает.

Рассказала Мария отцу все, как было.

– Ну это хорошо, что так обошлось. Вот паразит какой Алексей! Но как бы так сделать, чтоб народ в шахту работать пошел? Боятся-то люди тебя. Уходят с нашей шахты.

– А очень просто! – отвечает дочь. – Завтра утром приоденусь и пройдусь по руднику. Скажу, что помогать тетке в деревню ездила.

Так и сделала. Народ ее увидел, радостно привечал, страхи свои забывая. Заработала шахта, и все вернулось на свой черед.

Только дед-пастух не выдержал, рассказал правду одному своему знакомому, тот – другому, через какое-то время весь рудник в курсе Алексеева злодейства был.

Дивились таким делам все люди в поселке, а шахту с тех пор стали звать «Мария Глубокая».

Чудный Иван

Благодаря обнаружению угля и организации первых шахт на рудниках стало собираться много разного народа. И молодежь удалая из окрестных деревень, и уже немолодые мужички. Очень самобытные и удивительные люди иногда попадались.

В те давние прошедшие времена, в какое-то зимнее время, появился на руднике один человек, в возрасте, совсем убого одетый, хилый здоровьем и заметно подслеповатый. На работу взяли его несложную – дверевым на дверях возле ствола. Жить устроился как получилось. Летом в шалаше в кустах у ручья, а в холодное время – в небольшой землянке, которую человеку несложно за день-другой вырыть в прибрежных крутых откосах. Зарабатываемых денег хватало ему на пропитание, а если что оставалось – без сожаления раздавал местным убогим, Христа ради просящим милостыни у рабочих людей.

Как и положено дверевому, стоял он на дверях – открывал и закрывал шахтные двери при прохождении людей, лесогонов или других грузов, для того чтобы сквозняки по забоям не гуляли и воздух не высасывали. Работа не сложная, но зябкая, потому что на ветру, который от сквозняков получается. В зависимости от погоды ветер разной силы возникает, на разные голоса воет и разные шумы создает.

Проходит мимо дверевого множество людей разного склада, разного характера и разной судьбы. Много разных рассказов от людей он выслушал, настоящих исповедей. И вот такой он был добросердечный и лагидный[15 - Кроткий. (Пер. с укр.)], что для каждого находил добрые слова, утешение и надежду каждому давал, чтобы не расстраивались бедолаги и не теряли веру в лучшее будущее. Не бог весть какое богатство такие слова, понимал это Иван – такое этого мужика имя было, – и все чаще у него возникало желание как-то неожиданно разбогатеть, чтобы была жизнь безбедная и чтобы страждущим людям можно было настоящую помощь оказывать.

Однажды стоит Иван на посту и видит, кто-то с забоя с огоньком идет. Ясно, что непростой человек, а кто-то из начальства – про стым забойщикам лампочки не полагались. Подошел огонек поближе – оказался знакомый штейгер, горный мастер значит.

Присел подошедший, чтобы передохнуть, и разговор завел, как по приличному положено.

– Как живешь, Иван?

– Я-то ничего, а вот многие из наших – худо!

– А почему так?

– Пьют много, дерутся, здоровье ни к черту.

– Ну и много таких, кто пьет?

– Да многовато будет. Вот, надысь, Мишка Соленый всю свою получку недельную пропил в шинке! Женка его уж так плакала и убивалась! Мишка, хоть и виноват, пропойца, отвечает с гонором, что это он в забое деньгу добывает, поэтому что хочет, то и будет делать с ней. А семье его жить как?

– Понятно, – отвечает штейгер.

– Ребят-сирот голодающих жаль, стариков бездетных и инвалидов жаль. Кто им поможет?

– Э-э-э, да ты совсем угодник святой!

– Не угодник я, а только было бы у меня много денег, я бы всем помощь оказал, для стариков, увечных и для заблудших святую богадельню воздвиг бы. Для рабочего брата – баню, а для женщин – прачечную.

– Ты смотри какой! Но на все это денег надо многовато! Не меньше, как тыщ двадцать золотом, – смеется штейгер.

Смутился Иван, помолчал, а потом спрашивает: