Стасик

* * *

Маленький дощатый вокзал пригородной станции Клёпово тускло освещался одиноким фонарём на столбе, столь же одиноким и печальным, как сегодняшний Витька. Не менее грустно выглядел и телефон-автомат у входа. И вообще, всё вокруг напоминало о грубом несовершенстве этого странного мира, который был создан, как подсказывало сегодняшнее Стасиково сознание, для добра и радости. И любви, конечно. Что же это за жизнь такая без любви? Подите и спросите о ней у Витьки. Подите и спросите. Плохая это жизнь, невыносимая. Уж он-то знает.

Монетка провалилась в щель автомата вместе с появлением в трубке женского голоса.

– Здравствуйте, тётя Света, – сказал в трубку Стасик. – Вику пригласите, пожалуйста… Нет, не из дома. Я на даче, завтра домой вернусь… Есть два лишних билета в драмтеатр на «Современник», в воскресенье?.. Хорошо, обязательно маме передам. И привет передам, спасибо… Вика, привет… Да отлично мы здесь. Пива набрали, картошку в костре запекаем… Чего завидовать, ехать надо было, звали же… Как кто? Витёк тебя звал. А мне-то чего звать, если он уже… Ну, нормально. Нормальный голос, мы и взяли-то по два литра «жигулёвского» на каждого. А Игорь рассказал, что сейчас пиво появилось чешское в бутылках, с такой, знаешь, этикеткой. Ладно, это неважно… Что тогда мне важно?.. Нет, и тебя услышать тоже хотел, но тут, знаешь, Отчалов, он… Как, говоришь, называется, «Основной инстинкт»? Нет, не видел. Ладно, посмотрим… Я про Витьку Отчалова с тобой хотел… Нет, Велигжанской нет тут… Никто её не звал, зачем она нам сдалась, мы сами, втроём… Она? На меня? Да ладно тебе… Да не видел я твою Ирку Велигжанскую с мая, как на каникулы ушли… Тем более. Подожди, мне с тобой про Витю нужно… Ну, он мой друг, он рассказал… Да почему трепло-то?.. Ну, подожди, давай спокойно… Вот и слушай тогда. Вы же с ним с детского сада, вы такие, когда вместе… Ну, какие такие? Хорошие вы, не знаю, даже когда ругаетесь. И смотреть на вас хорошо. Как это, идеальная пара, да? Ну вот так мы вас видим… С Игорем, да. И он так же думает… Зря ты Отчалова сейчас так вот, Вика. Он без тебя совсем не может, правда. Если Витька что-то не так сказал или там сделал – ты прости его, дурака. Он точно не со зла, он просто тебя любит, очень любит. Он жить без тебя не может, Вика. Помирись с ним, пожалуйста… Да, мне это нужно, ему это нужно. Потому что видеть страшно, как он переживает. Ты не знаешь, а я знаю… Обещаешь? Вот и хорошо. Всё у вас наладится, обязательно… Вот и молодец, вот и спасибо тебе… Ага, пока. Спокойной ночи.

Мир окружающей станции Клёпово был тихим, спокойным и правильным – в полной гармонии с настроением Стасика: если ты в силах сделать его лучше, ты обязан это сделать. И мир заметит, оценит и придёт в равновесие, когда все друг друга любят, никто никого не обижает, и картошка уже наверняка испеклась, но пиво, похоже, там у них уже закончилось, впрочем, если есть деньги в кармане – а они есть, вот, семьдесят пять рублей – то нужно взять ещё «жигулёвского», объяснить потом Смирнову и Отчалову, куда он пропал, не рассказывать же, что ходил менять мир к лучшему, они потом это сами поймут и оценят, а теперь нужно к привокзальным киоскам, хоть один уже и закрыт, но второй работает, знать бы, как выглядит это чешское пиво, про которое Игорян рассказывал, хоть денег всё равно хватит лишь на «жигулёвское», вот оно какое, холодное, приятное, не успеет нагреться, темно уже, прохладно на улице и тихо, только двое парней навстречу идут, наверное, местные, на городских не похожи, а закурить, так Стасик и не курит, пробовал, не понравилось, но это же не повод, чтобы сразу в ухо тебе летело с правой…

* * *

«О бескрайних морях, об открытых дверях, за которыми верят, и любят, и ждут меня-а-а…» Витёк, как всегда, безбожно фальшивил, а Игорян ничего так выводил, ровно. Песня оборвалась, когда Стасик вступил в круг ночного костра.

– Где, далеко? – подскочил Игорь.

– Много их? – уже подбирал себе сучковатую палку Витька.

Стасик махнул рукой, сел на лавочку, спросил:

– Пива не осталось?

– С чего бы ему остаться?

– Ну вот и я не донёс.

– Да хрен с ним, с пивом, – отмахнулся Игорь. – Наваляем им сейчас. Пошли, покажешь.

– Они сразу на мотоцикл и по газам, – Стасик осторожно трогал пальцем разбитую губу. – Пиво уже где-нибудь у себя во дворе допивают. Местные, двое. Я одному хорошо так зарядить успел. Да садитесь вы, не маячьте.

Витьку с Игорем распирала хмельная агрессия справедливости, но выплёскивать её, похоже, и вправду было уже не на кого. Сели, соглашаясь, что тут именно тот самый случай, когда кулаками после драки махать глупо и бессмысленно.

– Рассказывай по порядку, – хмуро бросил в костёр свою палку Витя.

– Ну, пиво купил в Клёпово, возвращался по посёлку, а тут навстречу эти, у которых вечно сигарет не бывает. Один сразу в ухо врезал, от второго увернулся, ударил, нос ему разбил. Потом навалились, понятно, уложили, сами сверху, один руку выкручивал, другой кулаками навешивал. Не пинали, нет, всё по-честному. Полторашку подобрали – и в кусты прыгнули. Там мотоцикл сразу взревел и уехал. За минуту всё случилось, может, за две. А пиво сейчас в жилу бы пришлось, да.

– И мы последнюю за пять минут до тебя допили, – запоздало расстроился Игорь. – Мы ж не знали, куда ты запропастился. Картошки две вон тебе оставили, ешь, горячая ещё должна быть.

Стасику вдруг до невозможности захотелось печёной картошки: похоже, в качестве компенсации выброшенного недавно адреналина и общих негативных эмоций.

– Подожди, морду хоть умой, смотреть противно, – спрятал за дружеской грубостью чувство невнятной вины Витька. – Давай из ведра солью.

– На себя посмотрите, трубочисты, – негуманно ответил Стас.

Посмотреть было на что: у одного весь подбородок в засохшей крови и набухающий фингал под глазом, у других лица были чернее грима Высоцкого в фильме про арапа Петра Первого. Отмывались, хохотали, успокоились.

– Ну что, спать? – предложил уставший от приключений Стасик.

– Идите, я ещё тут посижу, – отказался Витёк, а Игорь спросил:

– Тебе пива не хватало, что ли? Чего попёрся в это Клёпово?

Герою вечера совсем не хотелось объяснять честный мотив своей отлучки на станцию, обернувшейся лихим приключением, но уж больно тепла и приятна была летняя ночь, замечательны и отважны давние друзья детства, оттого и возникла потребность дополнительной гармонизации финала этого долгого дня, чтобы всем стало хорошо и спокойно жить, оставив в прошлом глупые и уже исправленные ошибки мироздания.

– Стрельцовой я ходил звонить, – помолчав, признался Стасик больше в сторону Вити. – Всё, она больше на тебя не сердится, сказала, чтобы приходил, что всё будет как раньше. Вот так.

Игорь повёл плечами, словно на улице похолодало, а Витёк спросил странным голосом:

– И что ты ей сказал?

– Да ничего особенного. Что тебе плохо сейчас, что ты без неё не можешь, что вам обязательно нужно помириться и тогда всё станет очень хорошо. Вика согласилась. Больше ничего.

Стасик ел уже почти остывшую картошку, макая её в соль, костёр выбрасывал последние синеватые языки пламени, яркий фонарь полной Луны рисовал по саду чёткие тени от раскидистых яблонь.

– Ладно, я спать, – встал и потянулся Игорь.

– Подожди, – остановил его Витя. – Сядь.

Стасик принялся чистить от твёрдой чёрной корки вторую картошку.

– Вкусная? – спросил Витька.

– Ага, – ответил Стас.

Игорь рисовал веткой узоры на покрытой пеплом землёй под ногами.

– Кто тебя просил? – голос у Отчалова был незнакомый, севший. Он даже откашлялся дважды.

– Никто, я сам, – гармония мира вокруг Стасика вдруг начала болезненно трещать. – Всё же хорошо, Вить. Всё нормально будет у вас с Викой.

– Потому что ты договорился, – Витёк не спрашивал, он утверждал.

– Ну да, можно и так сказать.

Игорь сломал прут, бросил его в огонь.

– Да что не так-то? – окончательно запаниковал Стасик.

– Экий ты болван, – заметил Игорёк и добавил. – Да, пива бы сейчас ещё.

А Витя не смотрел на Стаса, отвернувшись в сторону беседки. Так затылком и сказал:

– Она же решила, что это я тебя попросил позвонить. Я, понимаешь? Сам. Взял и попросил.

Повернулся, смотрел на почти потухший костёр. Добавил:

– А я не просил, но она мне не поверит.

Стасик вдруг понял, что исправить ничего уже невозможно. Витёк наконец посмотрел в глаза и сказал уже почти обычным голосом: