Стасик

– Мне к маме с папой нужно, дядя, – сказал Стасик и заплакал, второй раз за дни потерянного одиночества.

– Будет тебе папа, будет тебе мама, будет тебе и по жопе на орехи, – туманно успокоил дяденька, снял с себя телогрейку, надел её на мальчика. Потом залез в карман, достал оттуда завёрнутый в тряпичный лоскут бутерброд с ливерной колбасой, протянул Стасику. – На, ешь. И пошли.

Он подвёл городского найдёныша к стоящей рядом лошади, взял под мышки и с размаху усадил Стасика к ней на спину, сказал: «Держись, не сверзись». Сам поднялся в седло, прижал спину мальчика к себе, обняв его левой рукой.

Правой тронул поводья и распорядился: «Пошла, шалава! Но!» И лошадь повезла седоков прочь от последнего Стасикова лесного приюта, где у костра остался лежать вновь забытый мохеровый шарф.

Потом всё немножко перепуталось: большой тёплый дом с полированными столами и выцветшими вымпелами «За победу в социалистическом соревновании» на стенах, весёлые люди в ярких комбинезонах и с большими фонариками, рассказывающий им историю счастливого нахождения дядя Паша в телогрейке, горячий сладкий чай, откуда-то прибежавшая плачущая мама, стиснувшая Стасика так, что рёбра захрустели, отодвинувшая её тётя с прозрачным пакетом в руках, сказавшая: «А вот сейчас мы ему глюкозу поставим, и будет как новенький», поездка в санитарной машине через всю деревню. И только уже лёжа укутанный в два одеяла в салоне летящего вертолёта, герой-одиночка спросил у держащей его за руку мамы:

– А где папа?

– В городе, по делу, – невесело ответила мама и снова заплакала.

* * *

Скукотень второго больничного дня развеял заглянувший после обеда Игорёк. Сунул в руки Стасику пакет с мандаринами, сказал:

– Вот, мама тебе передала.

Оглядел пустые койки, спросил:

– А где все?

– Внизу: время посещений, с роднёй общаются, передачи принимают. А мне сказали, что нельзя, постельный режим.

– Витёк вчера заходил, привет тебе передавал. Он бы и сам со мной пришёл, но они сегодня на море уехали, в Крым.

– Ладно. Давай по мандаринке?

– Давай.

Стасик первый раз попал в больницу и не очень себе представлял, как здесь положено вести себя с посетителями. Нужно ли показывать им, как тебе тяжело болеется, или же, наоборот, всячески бодриться и рассказывать, что всё у тебя хорошо. Так и не придумал, потому спросил нейтральное:

– Сильно вы там психовали? Ну, в первый день?

– В ночь. А сам-то ты как думаешь? Ну и вот. Следы твои изучали на песке, пока светло было, – поняли, что не утонул, а пошёл куда-то. Орали всю ночь, тебя звали. Утром дядя Саша карту поизучал, отправил нас с тётей Леной на байдарке за помощью. Там деревня Лиховка вниз по течению километрах в десяти была. Или село, большая. Там твоя мама сразу в сельсовет пошла, позвонила в город спасателям. Ну и местные засобирались на поиски, когда я с берега уже поднялся с лодкой. В три ходки вещи таскал. Вечером за мной папа приехал, да и твой к тому времени с деревенскими из леса вернулся. Три спасательных «уазика» встретились на дороге, когда мы в город уже отправились. А дальше я не знаю. Но ты козёл, конечно.

Стасик вздохнул: «козёл» – это справедливо, ласково даже, можно сказать. Не поспоришь. Вспомнил:

– Тётя Варя сильно за шарф ругала?

– Вообще не ругала. «Да провались он, этот шарф, – сказала. – Хорошо, что так всё закончилось». Больше себя ругала, что мне его навязала в поход. Так что всё нормально. Зря ты это там затеял.

– Сам понимаю, что зря. Кто ж знал.

Тут в палату буквально влетела мама Стасика в накинутом на плечи белом халате:

– Здравствуй, Игорь. Ты извини, мы сейчас к папе пойдём. Вставай, Стасик, одевайся быстренько. Нам на полчаса разрешили. А ты домой, марш-марш.

– Здравствуйте, тётя Лена, – вежливо встал Игорёк. – Я и так уже собирался. Привет дяде Саше и выздоровления быстрого.

Ободряюще махнул другу рукой и скрылся за дверями больничной палаты.

Стасик натягивал штаны, не очень понимая, куда они сейчас, почему быстро и как это возможно, если у него постельный режим.

– Я договорилась, – успокоила мама. – Готов? Всё, пошли. Нам в другой корпус.

Они спустились по лестнице на первый этаж, потом по ещё одной прошли в подвальный коридор, вдоль стен которого стояли ряды больничных каталок, вышли к лифту с широкими металлическими дверями. Через какое-то время двери открылись, большая круглая бабушка задвинула за ними железную решётку, спросила: «Куда?» Мама ответила: «В кардиологию». Лифтёрша ткнула в кнопку с цифрой «6», и вскоре они вышли в широкий вестибюль, свернули в коридор, над которым горела надпись «Кардиологическое отделение». «Мы в двенадцатую палату, Валентин Степанович разрешил», – торопливо сообщила мама сидящей на посту медсестре, и они прошли к двери с табличкой «Палата интенсивной терапии». За дверью оказалась светлая комната с двумя высокими кроватями с рычажками и кнопками. Одна была аккуратно заправлена, а на другой полулежал-полусидел папа в прозрачной пластиковой маске, закрывающей рот и нос. Увидел их, обрадовался, снял маску:

– Здравствуй, Стасик. И ничего, и не такой уж он сильно худой, как ты говорила. Нормальный. Ну, проходите, проходите, садитесь прямо на кровать.

К руке папы тянулась трубка от такого же пластикового пакета с жидкостью, из какого капал лечебный раствор в вену Стасику в вертолёте.

– Глюкоза? – спросил он понимающим сочувственным тоном.

– Наверное, не знаю, – беспечно отмахнулся папа. – Ну, рассказывай, как ты умудрился в том лесу заблудиться. За шарфом Игоря пошёл, мы правильно догадались?

Стасик пожал плечами: «Ну вот так, сам не знаю как». И кивнул, вздохнув: «Ага, за шарфом». Мама вмешалась:

– Потом он тебе всё расскажет. Нам буквально десять минут завотделением позволил с тобой тут. Лучше скажи, оперировать собираются? Может, мне всё-таки позвонить Арону Моисеевичу?

– Не будут, звонить не надо, – с нажимом ответил папа. – Подожди, мы хоть в общих чертах. Костры разводил, спички в НЗ пригодились? Я, знаешь, готов был молиться там, чтобы дождь не полил. Повезло, что тёплая погода установилась. Страшно было? Сильно голодал? Грибы правильные собирал?

– Там ручей такой глубокий был, – начал было Стасик долгий рассказ, но в двери показался строгий доктор, показал маме на циферблат наручных часов, покачал головой: «Без лишних эмоций, я же предупреждал».

– Мы сейчас, мы всё уже, – успокаивающе заторопилась мама. Доктор ушёл. – Ладно, дома наговоритесь. Посмотрели друг на друга – и будьте довольны. Один другого краше.

– А ты почему здесь? – решился наконец прояснить непонятное Стасик.

– Ты не сказала? – поглядел на маму папа, та покачала головой. – Сердце прихватило, брат, на третью ночь поисков. Инфаркт, говорят, был. Но сам видишь, уже как новенький тут лежу, кислородом вот балуюсь. Хочешь подышать?

Папа протянул Стасику пластиковую маску, но в палату вновь вернулся суровый доктор, строго-вопросительно посмотрел на маму.

– Уходим, уходим, – поднялась мама, взяла Стасика за руку.

– Всё будет отлично, старик, – пообещал им в спину папа. – Мы на следующий год в «троечку» с тобой пойдём. Есть у меня на примете хорошая речка.

Мама резко остановилась в дверях, обернулась:

– Никаких больше вам ни «двоечек», ни «троечек»! А байдарку эту несчастную продадим. И дачу купим, там развлекаться будете, как все нормальные люди.

Доктор кивнул, показал маме большой палец и отмахнул им кистью руки: кыш, мол, кыш отсюда. И они ушли.

* * *

Стасика выписали из больницы через два дня, папу через две недели. А к осени родители купили дачу, как мама и грозилась.

Глава 3. Пиво