Зона Комфорта

Вот только чем заняты мои товарищи по застенку, не пойму покамест.

В углу, в кромешной тьме кто-то одышливо дышал, задыхался почти. Чем-то скрёб и шуршал. Царапался, подскуливал и причитал.

– Барон, перекидайте землю в сторону от лаза!

Это капитан Корниловского полка Сергей Васильевич распоряжался своим хрипловатым баском аля-Армен Джигарханян.

Э-э-э, да они никак в побег намылились!

У меня всё жутко болело и по частям отваливалось – голова, грудина, ливер. Но как ни странно, я соображал и даже действовал.

Р-раз и вот я уже сижу на заднице.

– Кто там? Штабс-капитан, вы очнулись? Эй! – Сергей Васильевич среагировал моментально.

– Так точно, – ответил я, пытаясь разглядеть, что делается в углу.

– Как вы? Идти сможете? – корниловец переместился ко мне.

Я смутно различал силуэт его фигуры, казавшейся неправдоподобно огромной, клешнястой. От него остро пахло потом и свежей землей. У него по-волчьи блестели глаза. Впрочем, это надуманное сравнение. Как выглядят у волка глаза в темноте, я никогда не видел. У котов видел – зеленые, горят. А у собак не светятся. Собаки те в темноте рычат угрожающе, жути нагоняют.

– Идти, говорю, сможете?!

Я тряхнул головой.

– По. попробую. А куда?

– Мы роем подкоп под стену, – терпеливо, как маленькому, объяснил мне Сергей Васильевич. – Уже около двух часов. Грунт тяжелый. Будто спрессованный.

Я на четвереньках пополз в угол, где копали. Постучал по колыхавшейся мягкой, но холодной и скользкой спине. Понял, что это обыватель Бобров в шёлковом нижнем белье.

– Позволь-ка, братское сердце.

Одышливый Бобров охотно согласился. Сразу видно, к физическому труду он не привычен. А я? Последний раз мне довелось держать в руках лопату в мае месяце, когда помогал родителям картошку сажать.

Сейчас вместо лопаты Бобров сунул мне в руки какую-то плоскую штуковину, похожую на зазубренный осколок плоского шифера. Впрочем, в девятнадцатом году шифера ученые ещё не придумали. Ни плоского, ни волнистого.

Я втиснулся в лаз перевязанной головой вперед. За два часа мои товарищи по несчастью углубились на метр, не более. Начал ковырять тугую землю пещерным скребком. Отколупывал микроскопические кусочки, несоразмерные с той толщей породы, которую нам предстояло преодолеть.

Я чувствовал себя полным Сизифом, однако продолжал колупаться. Пока я был в отключке, мои корешки кабурили[21 - Кабурить – копать подкоп (уголов. жаргон).]. Мне надо показать себя. Я вынослив, как японец. Не зря, когда стригусь наголо, меня принимают за азиата.

Кроме того я владею методикой подобных работ. Я действовал осмысленно и хвалил себя за это. Наковыряв достаточно земли, я выползал из тесного штрека, руками выгребал грунт и отбрасывал его в сторону. Ужасался, что его всего пригоршня оказалась.

Время замерло, последовательность моих действий та же, я не останавливался ни на секунду, но мой коэффициент полезного действия стремился к нулю.

Когда в очередной раз, обессиленный, я вылез на волю, услышал пришедший сверху сдавленный сиплый шепот.

– Эй! Ваш бродья! Не копайте, бо дюже громко слышно!

Капитан Сергей Васильевич, плеча которого я касался, окаменел. Упруго приподнявшись, он прокрался к воротам, откуда донёсся шепот.

Сквозь щели в кромешную темень застенка просачивалась рябая муть ночных светил – молодая луна, звезды.

– Ваш бродь. Зараз оне уси улягутся, и я вас выпущу! – это, наверное, добрый волшебник прилетел, уселся под дверью и нашептывал.

Или провокатор?

– Господи милостивый! – мокро всхлипнул Бобров.

Капитан, приникший к воротам, спросил на одном глубоком выдохе:

– Ты кто?

Как будто это обстоятельство принципиально важно. Я пытался сглотнуть, пробить застрявший в горле комок и не мог. Глотка обернулась тёркой для овощей, горячей к тому же.

Сергей Васильевич какое-то время пошептался с волшебником, потом вернулся к нам, азартно потирая руки. От него расходились мощные положительно заряженные биоволны.

– Господа, кто-то крепко за нас молится! Мы спасены! Представляете, обявился ефрейтор тьмутараканского какого-то полка. От красных дезертировал. В бандитах вторую неделю. Совесть ему не позволила смотреть, как нас кончат. Господин Бобров, вот тот самый презираемый вами русский мужичок-с!

Мы замерли в бесконечном, густом ожидании. Я лежал на спине. Страх сосал моё сердце, чавкал им. Я боялся, что не смогу подняться, а если и встану, то не сумею идти.

Сколько длилась пауза? Полный час? Считанные минуты?

Потом на улице громыхнуло, стукнуло, упало. Я понял, что сейчас на этот ужасный шум сбежится весь бандитский населенный пункт.

Несмазанными петлями завизжала воротина, распахнулась наружу двумя равными половинами. Лунная подсветка вошла в нашу камеру. Зыбкие полутени приобрели конкретику и объем.

– Ну же, штабс-капитан!

Я не привык ещё к новому обращению, поэтому на окрик среагировал не сразу. Вскочил и побежал в проем, в пьянящий свежестью воздух.

И уже перелезая через плетень (перемахивать его «ножницами», как Сергей Васильевич, не рискнул), до меня дошло, что я вполне ходячий. Не обезножел!

В темноте я ориентировался на прыгающее впереди светло-мутное пятно – на спину молодого поручика. А в затылок мне тяжело дышал, наступал на пятки обыватель Бобров.

Я не уступлю ему лыжню, не сдамся. Я не буду последним.

Теперь главное дело моей жизни – не отстать. Я не обращал внимания на колкую стерню, хоть я по-прежнему босиком. Не пытался отводить руками ветки, хлеставшие в лицо. в пылающую морду. Набирая скорость, бешено несся по крутому склону, ведая, что не споткнусь.

На третьей скорости влетел в спину остановившегося вдруг поручика. Мы упали, покатились.

– Сюда! Господа, скорей сюда! – сбоку сдавленно крикнул Сергей Васильевич.

И там, откуда он подал голос, существовал новый сложный набор звуков – металлическое позвякивание, фырчанье, тяжелые короткие переступающие шаги.

Оказывается, дальше мы поедем, мы помчимся на тачанке-ростовчанке утром ранним. Наш доблестный освободитель, отважный ефрейтор оказался вдобавок ко всему и смышленым. Он сообразил, что ехать куда лучше, чем идти пёхом.

Я забрался в повозку, пополз по чьим-то ногам и рукам. Нашёл свободный уголок и, как по заказу, в нужном месте вырубился.