– У меня, знаете, ни намылиться, ни утереться нечем.
– Дело поправимое, – бодрый прапорщик продемонстрировал коричневый брусок размером со спичечную коробку, – мыльце имеется. А полотенце я сейчас принесу, у меня запас.
Через пару минут Баженов снабдил меня льняным рушником, расшитым по краям красными петухами. Я с сомнением осмотрел нарядный предмет декора – жаль вытираться такой красотой.
– Чистый, не сомневайтесь! – прапорщик по-своему понял мои колебания.
И я пошел за ним вниз по проулку, между домами, мимо колодца со скрипучим журавлем. Навстречу, обдав топотом и волной острого конского пота, пронеслись двое всадников.
– Как ваша рука? – я решил завладеть инициативой, избежать положения расспрашиваемого.
– Благодарю, Михаил Николаевич, значительно лучше! Только жутко чешется!
Молодец парень, с первого раза ущучил как меня звать-величать. А вот я со своей хваленой памятью потерял его имя, хотя он тоже назывался полностью.
– Раз чешется, значит, заживает, – выдал я вещь банальную, но беспроигрышную.
И сразу накинул следующий вопрос, из припасенных:
– Где вас зацепило?
– Под Дмитровкой, – поморщился Баженов.
Очевидно, вспомнив, как укусила его пуля.
– А-а-а, – протянул я с учёным видом знатока.
Название мне ничего не сказало. По крайней мере, про большие сражения под указанным населенным пунктом я не читал.
– Жарко было? – я форсировал попытки растормошить прапорщика.
Баженов вместо ответа быстро взглянул на меня. Как-то по-другому, пытливо. Да нет, быть не может. Вопрос мой из области общих, геополитических пластов не сдвигает.
Он всё-таки ответил через десяток шагов, вопросом:
– А вас разве не там ранило?
– Меня-а-а? – переспросил я по общему правилу всех двоечников, надеющихся услышать подсказку.
Но цимес весь в том, что шепнуть из суфлёрской будки некому.
– Вы вчера сами сказали, – продолжал удивляться Баженов.
«Мама дорогая, ни хрена не помню, чего наплёл намедни!»
Я заставил себя как можно спокойней посмотреть прапорщику в глаза простым и нежным взором.
– Вы меня, очевидно, неправильно поняли, – принялся заметать следы, – или, скорее, я – вас. У меня голова вчера… не того.
Тут мы очень кстати вышли к водоему, и я мотивированно сменил тему. С театральностью взмахивая рукой, воскликнул:
– Какая красота!
Неширокая безымянная для нас речка петлей охватывала село, поддерживая, будто бандаж – вываливающуюся грыжу. Утро выдалось росистое, промытое до скрипа. День искренне обещал быть жарким. Тропинка, по которой мы двигались, в низинке зачавкала под ногами и на развилке вильнула влево. На сходнях две тётки усердно полоскали белье. Гора выстиранного, но не отжатого высилась в деревянном корыте.
– Место мое занято, – огорчился Баженов.
Прачки стояли в позициях весьма любопытных: на коленках, к речке передом, к нам – задом. Подолы были у них высоко подоткнуты, тонкий сырой ситчик откровенно облепил бедра – мощные, красивые.
Я вспомнил, что нижнего белья русским крестьянкам не полагалось и громко кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Я же не вуайерист, в конце концов.
Правая отреагировала первой. Поднялась, крутнулась, вспыхнула, оправила юбку – всё в один миг. Откинула со лба русую прядь, уперла в бок руку и спросила бойко, не без кокетства:
– Вы чегой-то, господа офицеры, как тихо подкрадываетесь?
– Никак испугались? – я ответил в тон, откровенно любуясь правильным округлым лицом, смышлеными тёмными глазами, чистой шеей, отсутствием косметики.
– Чего бояться белым днем да у себя дома? – грудь женщины ещё не успокоилась после работы. – Чай, вы не разбойники с большой дороги? Господа!
– Не говори-ка, – согласился я.
– Мы, между прочим, тут купаться намеревались! – Баженов не был настроен подбивать клинья к прачкам. – А вы взбаламутили!
Шустрая бабёнка не убоялась строгого прапорщика.
– Вашим же стираем, – без улыбки сказала. – Саженей сто вверх пройдите. Там сход к воде песчаный.
– Пойдемте, – я увлёк Баженова за локоть здоровой руки.
Он напрягся и царапнул меня взглядом. Так же колюче, как и по дороге сюда. Что не так? Может, я не в меру фамильярен? Малознакомого взял под локоть, с простолюдинками треплюсь.
– Пес-ча-ный?! – дернув шеей, раздельно переспросил прапорщик. – Да там труп под берегом болтается! Китаец!
– Эва вспомнили, ваше благородье, – тихо ответила кареглазая. – Некрещёного ещё по тот день дед Волоха земле предал. А водичка проточная, течение шустрое.
В общем, подыскали мы другое место, без песчаного схода и без покойников.
Я помог Баженову стянуть через голову гимнастерку, а потом долго освобождал его перебинтованную руку от узкого, наизнанку вывернувшегося рукава. Прапорщик в это время кусал губы и обливался потом. С нижней рубахой получилось гораздо проще, у неё был по шву распорот рукав.
Кальсоны Баженов снимать не стал. Боком, щупая дно ногой, он осторожно пошел в воду.
Пока он был ко мне спиной, я гораздо меньше, чем за сорок пять секунд поскидал с себя одежду. Вряд ли прапорщик увяжет со знаменитым футболистом Марадоной мою зелёную майку с вышивкой «Reebok» на груди и с номером «10» на спине. Опять лишние вопросы возникнут. А тут ещё – невиданные в конце второго десятилетия прошлого века трусы-плавки, белые в синюю диагональную полосочку.
Вот крест на шее оказался кстати. Без него было бы сложнее. Пришлось бы и по этому поводу оправдываться, врать, мол, цепочка оборвалась.
В реку я вбежал, по-жеребячьи высоко вскидывая ноги и взвизгивая.
– Ключи бьют! – клацая зубами, сообщил зашедшему по грудь Баженову.